Бельгутай, не моргая, вглядывался в него из тёмных щёлочек-бойниц.
Тимофей стиснул зубы. Всё верно. Было! Было задание. Прозорливый нойон, конечно, не знал об этом наверняка, но вполне мог догадываться. «Наблюдай не только и не столько за латинянским императором, сколько за татарскими послами, — велел Тимофею ищерский князь-волхв. — За каждым их поступком, за каждым словом. Смотри, слушай. Всё. Всегда. Всюду. Помни: моё защитное слово, произнесённое над тобой, не только оберегает тебя от дурного глаза и чужой магии, но и связывает нас незримой колдовской нитью. Так что я тоже буду смотреть твоими глазами и слушать твоими ушами. Это может оказаться полезным».
* * *
Солнце медленно опускалось за горизонт, озаряя императорский лагерь прощальными багровыми отблесками. Посол и толмач сверлили друг друга холодными изучающими взглядами. Смотрели молча, долго, целую вечность. Так смотрят два хищника из одной дружественной — пока ещё дружественной — стаи, случайно задевшие один другого. Случайно или не очень. Задевшие, а после показавшие зубы. По привычке или с тайным расчётом. Показавшие и…
И спрятавшие.
Напряжённый момент испытующих взглядов миновал. Бельгутай вновь раздвинул губы в приязненной улыбке:
— Я — посол Великого хана, ты — толмач при посольстве. Пусть всё так и остаётся впредь, Тумфи, договорились? Пусть каждый несёт свою службу. Сейчас мне, как никогда, нужен хороший переводчик, так к чему нам усложнять ситуацию? Да, я тоже полагаю, что войны не избежать, но это не даёт мне права прекращать переговоры с Хейдорхом.
— Да зачем они нужны, переговоры эти? — прорычал Тимофей. — Кому?! Для чего?!
Два проезжавших мимо всадника в белых, с чёрными крестами, плащах покосились в их сторону. Взгляды рыцарей ордена Святой Марии были настороженными и недружелюбными. Впрочем, тевтонские братья на татарских послов иначе здесь и не смотрели.
— Ты задаёшь ненужные и лишние вопросы, — негромко, но твёрдо ответил Бельгутай. — Тебя послал сюда твой коназ, меня — мой хан. Им, должно быть, виднее, а мы… мы просто делаем своё дело, не делать которого не можем. Вот и всё.
— Всё? — Тимофей шумно выдохнул. — Ох, кабы так просто оно было!
Бельгутай снова заглянул ему в глаза.
— Что с тобой, Тумфи? Объясни, что на тебя нашло? В императорском шатре ты держал себя в руках. А сейчас вдруг, ни с того ни с сего… как вы, урусы, говорите?.. Воз-бе-ле-ни-лся. Почему?
— Почему?! — Тимофей сплюнул в сердцах. — Да потому, крысий потрох, что тошно смотреть на всё это латинянское воинство и ждать, пока оно двинет на Русь.
Бельгутай неодобрительно покачал головой:
— Послушай, Тумфи, ты же знаешь, Великий хан…
— Что хан?! — злобно прошипел Тимофей. — Что, Бельгутай? Думаешь, мне легче от того, что твой хан и латинянский император делят промеж себя наши земли, словно вынутый из печи пирог? А я…
Вздох, похожий на стон, вырвался из его груди.
— А я вам в этом помогаю.
— Вы, урусы, сами нарезали этот пирог, — беззлобно, но сухо и жёстко заметил Бельгутай. — Для других нарезали, для тех, кто окажется достаточно проворен, велик и силён, чтобы проглотить его по частям, не подавившись при этом. Не ищи виноватых на стороне, Тумфи, и уж, тем более, не вини себя, если ваши неразумные конази-честолюбцы никак не могут договориться и не способны принять власть одного над всеми. Кто, как не они, в нескончаемых усобицах растерзали и обескровили ваши земли? Кто, как не они, продолжают заниматься этим по сию пору?
— Хорошо тебе рассуждать, — хмуро процедил Тимофей. — Вам-то повезло, вы-то сами все в едином кулаке собраны. Оттого и в битвах сильны, и в походах удачливы.
— Да, собраны, да, сильны и удачливы, — задумчиво покивал Бельгутай. — Сейчас — собраны, сильны и удачливы.
И почему-то отвёл глаза.
— Вот только ты не знаешь, Тумфи, каково нам было раньше, какие междоусобицы кипели в степях Орхона и Керулена, как жестоко сражались между собой за скудные кочевья наши курени, рода и племена и сколько доблестных богатуров полегло у отрогов Небесных гор. Неведомо тебе, с какой яростью мы истребляли друг друга. И тебе, урус, не вообразить даже, какой боли и крови стоило нам единство. Но ты прав: нам повезло. Великое Небо послало моему народу Великого Хана — Собирателя Земель и Потрясателя Вселенной. Ибо только по настоящему великому человеку под силу объединить свои враждующие улусы и вознестись над чужими.
В ваших же землях нет пока своего Чингисхана — достойного, честного, сурового, но справедливого правителя, думающего не только о собственном благополучии и о благополучии кучки знатных нойонов-бояр, а о величии всего народа. Вам некого поднимать на белом войлоке к Извечному Синему Небу. В этом ваша главная беда, и в этом ваше несчастье. Ваши конази, Тумфи, как малые дети, мыслят мелко и считают лишь городки и деревеньки — свои, да соседские. Они видят не дальше приграничных поселений. Быть может, оттого так происходит, что нет в ваших землях степного простора, а леса закрывают небо и горизонт. А может быть, ваши души поросли иными лесами, мешающими единению. Никто из ваших гордых коназей не смотрит широко. Никто не мыслит целостной Урусии под своим началом. И — что гораздо важнее — никто из них не согласен вставать под начало другого, более достойного правителя, чем он сам. Потому-то к вам и норовят прийти чужие правители.
— Ага, а в латинянских землях и душах, значит, леса не растут? — огрызнулся Тимофей. — И спесивые имперские курфюрсты, герцоги, графы и бароны, грызущиеся между собой, вот так сразу взяли и покорились Феодорлиху? И воинственные ордена рыцарей-монахов тоже подчинились ему беспрекословно? И богатые вольнолюбивые города открыли ворота? И жители бунтующих провинций сложили оружие? И соседние европейские государи не противились усилению империи? И даже давний враг императорской власти — римская курия, неоднократно обвинявшая Феодорлиха в пособничестве колдовству и отлучавшая его от церкви — вдруг благословила эту самую власть? И всё прошло спокойно и быстро, без крови и без розни?
— В том-то и дело, что случилось это именно вдруг и сразу, — ответил Бельгутай. — В том-то и странность, что всё прошло спокойно, быстро и бескровно. Так не бывает, не может и не должно быть. Даже Чингисхан объединял степные народы не один год и не один десяток лет. Он добился своего, лишь пролив реки крови, уничтожив непокорных ханов и стерев с лица земли целые племена. Здесь же всё вышло иначе.
Бельгутай покачал головой:
— Ещё меньше года назад страна немцев и ромеев была таким же изорванным в клочья войлоком, как и твоя Урусия, Тумфи. Но Хейдорх сумел не просто собрать разрозненные лоскутки воедино, он укрепил свою державу и расширил её границы. За несколько месяцев! Без единой битвы! Такое не в силах человеческих. Такое можно объяснить только вмешательством иных сил. И я не думаю, что Великое Небо-Тэнгри поспособствовало в этом императору-германцу. Вряд ли стал бы помогать ему и латинянский бог, чьи служители уже не раз и не два проклинали Хейдорха. Нет, тут замешан не божий промысел, а, скорее, колдовство.
— Придворный чародей? — нахмурился Тимофей. — Михель Шотте?
Бельгутай утвердительно кивнул:
— Махал-шаман. В нём всё дело.
Тимофей недоверчиво смотрел на степняка.
— Хочешь сказать, что создать ТАКУЮ империю под силу колдуну?
— Не всякому колдуну, Тумфи, и не всегда. Многое зависит от того, откуда берут силу колдовские заклинания. Шаманское могущество имеет разную природу, а на свете встречаются источники неисчерпаемой магической мощи.
— Какие, например?
Глаз Тимофея наткнулся на пристальный взгляд степняка. Посол что-то обдумывал. Решал: сказать? нет? Решился. Сказал. Вернее, спросил:
— Ты слышал что-нибудь о Чёрной Кости, Тумфи?
Бельгутай напряжённо следил за лицом собеседника, высматривая каждое движение, каждое дрожание мускула…
— О чём? — изумился Тимофей.
…Но, видимо, так ничего и не выследил.
— Ладно, забудь, — нойон небрежно махнул рукой. Как-то уж нарочито небрежно. — Это неважно. Глупые слухи, пустые сказки.
Ну, нет! Дудки! Теперь уже сам Тимофей внимательно следил за татарским послом. И забывать, конечно, ни о чём не собирался. Впрочем, щёлочки-бойницы на обветренном лице степняка больше не смотрели на Тимофея. Взор Бельгутая рассеяно скользил по латинянскому лагерю.
* * *
— Я просто хочу объяснить тебе, Тумфи, что империи появляются или естественным путём, или противоестественным, — спокойно и убаюкивающе текла речь нойона. — Империю создаёт либо сильный правитель, стоящий над подданными, согласными признавать его силу, либо сильное колдовство, морок и обман, исподволь заставляющие подчиняться чужой воле. Иного не дано. Моему народу милостивым Небом-Тэнгри был послан Потрясатель Вселенной, перед которым склонились прочие ханы. А при Хейдорхе служит могущественный шаман, укрепляющий власть императора с помощью чародейства.
Бельгутай резко повернулся к Тимофею, царапнув его колючим взглядом:
— А кто и что есть у вас, Тумфи, в ваших холодных уруских краях? Справедливый и сильный правитель? Разумные конази или ханы, готовые без ссор и взаимных обид избрать на курултае достойнейшего? Вожди-нойоны и воины-нукеры, поддерживающие лишь одного из многих? Простой люд-карачу, желающий встать под единую руку и как-то выражающий своё желание? Или, быть может, где-то в ваших краях кроется великая колдовская сила, способная сравниться с силой Махал-шамана? Может, твой Угорим-коназ, о котором говорят всякое, втайне владеет такой силой?
Узкие глаза Бельгутая смотрели на него внимательно и без тени насмешки. Слишком внимательно и серьёзно они смотрели.
Тимофей скривился. Ну, ведёт свой род Угрим Ищерский, хозяин небольшого затерянного в дремучих лесах княжества, от волховского племени. Ну, поговаривают в народе, будто княжий град Острожец возведён на древнем языческом капище и поставлен там неспроста. Ну, знает и умеет князь многое из того, что не доступно обычному человеку. И что?
Да, приколдовывал Угрим понемногу — так, самую малость. Во врачевании, к примеру, ему не было равных. И защитный заговор против чёрного глаза и недоброй ворожбы на Тимофея, опять-таки, наложил именно князь. Но в ищерских землях, где по сию пору чтут старое язычество, где ведуны и берегини встречаются в каждой деревеньке, а земля буквально пропитана магическими токами, эдакое лёгкое кудесничество и за чародейство-то не считается.
— Обладал бы мой князь силой, на которую ты, Бельгутай, намекаешь, так давно бы ею воспользовался, — пробурчал Тимофей. — Вся Русь была бы уже под его началом, как латинянская империя под рукой Феодорлиха. И ещё неизвестно кто кому дань платил бы: мы твоему хану или хан нам.
— Да, — задумчиво кивнул Бельгутай. — Может быть, и воспользовался бы.
Может быть?! Он ещё сомневается, бесермен косоглазый!
— Э, да, чего с тобой говорить-то! — досадливо махнул рукой Тимофей.
Отмахиваясь от дальнейшей беседы.
Сытый голодного не разумеет. И сильный не поймёт — нет, не слабого даже, но никак не умеющего собрать в единый кулак свою тоже немалую, в общем-то, силушку. Немалую, но разбросанную, рассеянную, раскиданную. Растрачиваемую на бестолковую и бессмысленную борьбу против себя самой.
Хотя, пожалуй, кривил всё же душой Тимофей. Понимали они с Бельгутаем друг друга, хорошо понимали. Но только горше от того понимания было. Тимофей аж давился лютой бессильной злобой, чувствуя в глубине души: прав татарский посол, кругом прав. Как ни крути, а нечем нынче похвастаться Руси-матушке, вконец ослабевшей в междоусобных раздорах. И надеяться ей пока не на что.