— Отпустите его, – грозно потребовал я. – А не то псов спущу!
Вурдалаки, видимо, собак не очень боялись. Один из них только хмыкнул и демонстративно, поиграв грязным ножом, с размаху ударил, целя пленнику в сердце. Как увернулся мой денщик, я не знаю. Но он меньше чем за минуту вырвался на свободу, без особых усилий раскидав вурдалаков, и по‑отечески обнял меня за плечи. А рукопашник‑то он о‑го‑го…
— Ты прости меня, Прохор. Сглупил я, скачкой увлёкся, и коня потерял, и сам влип выше сапог, ниже пояса на чешущемся уровне, – честно повинился я.
— Бог простит, а человеку – грешить от веку. Сам живой, в ладах с головой, а уж до дому дойдём по… – начал было поэтизировать нашу встречу старый казак, но я быстренько прервал это дело, заталкивая его в ворота Хозяйкиного дома. Вурдалаки встали, опомнились и, пылая резонной местью, полезли на меня с кулаками.
Ха! Оказалось, что в команде «фас!» чудовищные псы не нуждаются, и хотя их было двое против шестерых – от нечисти только клочья полетели. Да, Катерина была права, зверьё опасное, надо щенка выпросить, маменьке курятник от кошек охранять…
Мне на секунду представилась притихшая станица, мама с сёстрами, сидящие на крыше от греха подальше, и вымахавший за лето адский пёсик, гоняющий по двору соседских быков‑трёхлетков. А соседи вроде и не против, молчат себе с кривыми улыбочками за прикрытыми ставнями… Живописно получается!
Я сумел успокоить псов только крепкой затрещиной, данной каждому от души и с размахом. Те мигом опомнились и кроткие, как овечки, пошли за мной, чтобы столь же безропотно водвориться за погнутую ограду. Которую, кстати, мы с Прохором почти починили. Кривенько, косо, но надежно, без нас не вырвутся…
— Ох, хорунжий, подведёшь ты меня под Пизанскую башню, – устало раздалось на весь двор, ворота захлопнулись, и я повёл денщика знакомиться.
Хозяйка, уже переодевшаяся в синие мужские штаны с металлическими клёпками, но в той же облегающей сорочке, встретила нас хлебом‑солью. Ну, правильнее сказать, ломтями хлеба, а на них масло, сыр и копчёное мясо. Я‑то в храме перекусил, а вот мой проголодавшийся денщик был за всё очень благодарен:
— От спасибо, Катенька! Живи богатенько, и чтоб мужа тебе райского! Ну хоть Иловайского…
— Он у нас поэт народный, один такой на весь полк, – краснея, пояснил я.
Хозяйка тоже краснела, но не перебивала, видимо, подобный персонаж был ей в диковинку. Ну и Прохор, как вы понимаете, распушил хвост, павлин пятидесятилетний, и старался во всю грудь:
— Пред такой красотой хоть пляши, хоть пой! Да завлекай любимушку на сеновал, в ложбинушку…
При этом он ещё залихватски крутил ус и подмигивал мне, дескать, учись, казачок, пока старик в силе, и текст записать не забудь, убойная сила в нем для охмурёжу! Катя уже и не краснела особенно, а так, вспыхивала местами, то уши, то щёки, в ответ на какой‑нибудь особо весёленький намёк. Хотя какие там намёки?!
— Накормила, напоила, а в постель не уложила. Погостим тут две недели, так дойдём и до постели…
Как видите, всё прямым текстом, без изящных фортелей и модных полутеней, по‑станичному в лоб, с наскоку, не сходя с седла и не снимая сапог. Меня же всё это время отвлекал невнятный, но нарастающий шум откуда‑то извне. А потом, обернувшись, я случайно заглянул в волшебную книгу девушки и ахнул – картинка показывала, что вся площадь перед её домом заполнена гневно ревущей нечистью!
— Делись, Хозяйка! Казаков – на стол! А не то весь твой дворец разнесём! – орали черти, колдуны, вурдалаки, упыри, трупоеды, кровососы, мертвяки, ведьмы, бесы и прочая злобная шелупонь, размахивая розами и оранжевыми платочками. Зрелище и комичное, и страшное…
— Ну вот и доигрались в крестики‑нолики. – Катя встала, ушла в другую комнату, через пару минут к нам вернулась совершенно другая женщина. Рослая, выше меня, сама дородная, груди как кувшины, ликом прекрасна, словно Лилит, а позади из‑под юбки драконий хвост змеится.
Прохор с чувством перекрестился, но мне‑то было отлично видно, что это та же самая девица, что болтала с нами за столом, только под тремя личинами, и она мигом поняла, что я её вижу насквозь. Сначала роскошную бесовку, потом огнедышащего дракона в зелёной чешуе, уже в нём сияющий шар с голубыми глазами, а уж за ним свою новую знакомую…
— Хм, а я‑то сперва не поверила, что тебе сквозь личины видеть дано. Значит, не врали сплетни, что ты у нас необычный казак… Сам где научился или это у тебя врождённое?
— Не по своей воле, – опустив взгляд, признался я. – Помнишь, когда мы там после арки с бесёнком сцепились, а потом к нам бабулька шустрая подошла? Ну она на тот момент вся из себя красавицей представлялась и… в общем, плюнула мне прямо в глаз! Боль была дикая! Думал, сдохну, ей‑богу, а как отпустило, оказалось, я сквозь личины видеть могу…
— Интересный случай, – на миг призадумалась Хозяйка. – Эту скандальную бабку Фросю в поликлинику надо сдать, для опытов. Быть может, серьёзный медицинский анализ покажет в составе её слюны особые кислоты или микроэлементы, которые круто продвинут науку! Не забыть бы упомянуть этот момент в отчётах, а сейчас я пошла…
— Куда? – дружно привстали мы с денщиком.
— Да на площадь, вас двоих отмазывать!
— Троих, – поправил я. – Без араба мне на свет божий показаться невозможно, дядюшка сожрёт целиком и сапог не выплюнет.
— Ничего не обещаю, – покачала головой Катенька. – Сами видите, что там творится. Если никого не сдам, они от меня и стрингов с бусинками не оставят…
Мы с Прохором переглянулись, вытащили сабли и молча встали по обе стороны от неё, он слева, я справа.
— Психи? – зачем‑то уточнила она.
— Казаки! – обиделись мы.
— Угу, и если я вас сейчас с цепи спущу, вы мне там уйму подопытного народа покрошите и сгинете геройской смертью, а мне потом перед начальством в какой гнутой позе стоять за срыв научного эксперимента?!
Мой денщик ничего не понял, я половину, но главное ясно – саблями махать много ума не надо, а надо просто удрать. Причём так, чтобы на Катеньку никто ничего плохого не подумал. Толпа хочет нашего мяса или, перефразируя древних, хлеба и зрелищ. Ну что ж, хлеба не обещаю, вредно есть ночью, а зрелище мы, пожалуй, вам обеспечим со всем нашим усердием…
— Идём все. Ни одному бесу даже копытце не поцарапаем и тебя, Хозяюшка, не сдадим, – уверенно кивнул я, прикидывая в голове план. – Тока коня верни, мне без него нельзя.
— Слово? Без балды?!
— Слово казачье!
— Эх, не спешил бы ты, хлопче, где курей топчут, – осуждающе покачал бородой Прохор, но сунул саблю в ножны и пошёл вслед за нами.
Мы спустились в традиционные подвалы каменные, ох и добра там было‑о…
— Пищевой склад. Пополняется регулярно спецрейсами, в основном химия и субпродукты. Что‑то свежее вроде масла, плюшек и колбасы доставляется сверху, мне ведьмы тащат в обмен на попсовые книжки по оккультизму или какую‑нибудь вышедшую из моды бижутерию. Радом библиотека, она у нас маленькая, полтора на два, все книги на жёстких дисках, объём вплоть до… неприличия. А это аппаратная. Тут системные блоки, генераторы, техника для поддержания иллюзий, то есть голограмм, отражатели заклинаний, ну и всякая подобная супернавороченная хрень. Сюда даже мне без особого допуска ход воспрещён. Впрочем, я бы и сама не полезла, на мой век и одного вечно глючащего компьютера – за глаза и за уши! А лошадка ваша вон там стоит, в загончике…
Арабский жеребец подал голос, как только расслышал мои шаги. Благородное животное едва ли не заплясало от радости, когда я суховато, с лёгким упрёком потрепал его по загривку. Ну как можно было подумать, что он меня предал? Конечно же бедняжка сам испугался страшной серой полосы, выбившей из седла его любимого всадника. Теперь пожалейте и утешьте кусочком сахара. Однако, повинуясь многозначительному гмыканью опытного в воспитании Прохора, я всё‑таки отвесил жеребцу крепкий подзатыльник:
— А не бросай впредь хозяина!
Араб покачнулся, словно бы не поверив такой моей суровости, но опустил уши и, виновато повесив голову, ткнулся мне храпом в колено.
— Ладно, прощён. Айда все на площадь, будем народ развлекать!
* * *
Пока выходили, я в двух словах, как мог, объяснил денщику, где мы находимся, какие на ком личины и кому тут можно верить. Старый казак только восхищённо цокал языком, простодушно воспринимая всё происходящее как одну большую сказку, где ему разрешили играть в основном составе. Правду говорят, что старики как дети…
Катя молча показала мне чёрную плоскую коробочку, испещрённую цветными пуговками и знаками, до того маленькую, что она умещалась у неё в ладони.
— Самый мощный генератор иллюзий. Воссоздает всё, от объёма до запаха. Захочу представить из себя кита, тут все кильки от зависти сдохнут. Мы обычно так всегда и делаем, три‑четыре разных образа на себя напялишь и идёшь с козырей тусить по городу! Они ж больше чем через одну личину не чуют…
Именно это я и хотел от неё услышать. Теперь главное – завести всех до белого каления и обставить нашу казнь поинтереснее. А когда они все побегут её спасать, то…
— Ты чего это бормочешь, Иловайский?
— Ох, прости, Катюша, задумался, – быстро повинился я. – А чтоб личину сменить, тебе сколько времени надо?
— Без спешки минуту‑полторы…
— Идеально!
— Для чего?
— Сейчас узнаешь, подыграй мне!
Когда тяжёлые ворота наконец отворились, скандирующим толпам нечисти представилось душеумилительное зрелище – сама Хозяйка, прекрасная и грозная, неумолимо держит за шиворот двух поникших казаков, а из‑за её спины осторожно выглядывает осёдланный арабский конь, как нашкодившая собачонка… Нас приветствовали овацией! Вой поднялся до небес…
— Поймала‑таки лиходеев вкусненьких! Делиться‑то когда будем? Ты уж своей рукой казни их при всех али нам отдай!
— Нешто не поделится? Сей же час справедливости непривычной требуем, крови надо, крови!
— Ну хоть кусочка малого от хорунжего, давно на него, сладкого, облизываться устала…
— Цыц, – ласково попросила Катя, и её голос неожиданно грозным холодом накрыл всю площадь. – Они мои. Сама не съем, но и другим не позволю. Кто смелый мне вызов бросить, у кого с собой череп лишний или на зубы трёхлетняя гарантия?
Повисла тишина. Я лишний раз оценил, каким авторитетом пользуется здесь эта странная девушка.
— Назовите мне вину их.
Первой на шаг вперёд выступила крестьянская красавица Ефросинья, а вернее, злобная старуха‑нищенка, и высказалась по существу:
— Вот энтот, молоденький, конём меня едва не затравил, прощения не испросил, деньгами не извинился. Свою долю от него требую!
— Просишь, – поправила Хозяйка, и бабка испуганно кивнула. – Кто ещё?
— Я ещё, – выступил стройный длинноволосый мальчик в гусарском костюмчике, то есть мелкий бес‑охранник. – Казачок мне уважения не высказал, ружьё казённое бессовестно изломал и в рыло навешал не спрашивая! Тоже долю хочу! Хоть маленькую‑у…
— И у меня некоторые претензии, – смущённо поднялся здоровяк Павлуша. – Хорунжий мяса свежего мне пожалел, за дядин грех откупиться не пожелал и сапогом ударил по пенису.
— По чему ударил? – дружно заинтересовались все, даже Прохор.