ПРОЛОГ
Илья затаив дыхание следил за мерно шевелящимися усами монстра. Кажется, засыпает. Юный воин тихонько приподнял полог палатки, где таился в засаде, и бесшумно скользнул в траву. Нет, чудовище слишком далеко. Мечом не достать. Илья покосился на лопнувшую тетиву лука, тяжело вздохнул и сурово нахмурил брови. Истинный воин одолеет ворога и голыми руками, а в его мощной длани настоящий самурайский меч. Неравный бой. Достойно ли это витязя? Колебался юный воин недолго. Откинув катану в сторону, он взмыл в воздух.
— Йа-а-а-а!!! — завопил витязь, хватая чудовище за хвост.
— Мяу!!! — завопило чудовище и бросилось наутек.
Прыжок витязя, выползшего из-под трона, на котором восседала его мать, стал неожиданностью не только для монстра, но и для многочисленных нянек, мамок и облаченных в кольчуги ратников, отвечавших за безопасность наследника престола.
— Илья Иванович!
— Батюшка!
— Брось кису, поцарапает!
Илья Иванович, словно на санях, скользил на пузе по персидскому ковру, не выпуская из рук хвост страшного зверя по имени «кот». «Чудовище», истошно вопя, носилось по залу в поисках выхода. Проезжая в очередной раз мимо брошенного «самурайского» меча, витязь решил закончить битву одним ударом и на полном скаку подхватил свое грозное оружие. «Чудовище», дернув освободившимся хвостом, взметнулось по портьере вверх и застыло на карнизе, выгнув спину дугой. Шерсть на загривке стояла дыбом. Однако это не остановило витязя. Размахивая своей деревянной сабелькой, он смело ринулся на штурм, но был пойман смеющейся Василисой.
— Воин растет. — Царица прижала к груди отбрыкивающегося сына. «Воин» надулся и удвоил усилия в попытке вырваться из материнского плена. Телячьи нежности он не любил. Силу от отца Илюшенька унаследовал богатырскую, рос как на дрожжах. И всего-то малышу год с небольшим, а вот поди ж ты... Василиса с трудом удерживала рвущегося на свободу отпрыска.
— Полно воевать, Илья Иванович, — ласково увещевала его царица. — Видишь, враг посрамлен и обращен в бегство. Все! Конец баталии. Царевич кушать хочет.
— Касу! — подтвердил царевич. — С моочком, були...
Это был его любимый завтрак — гречневая каша со сливками да с медовыми пряниками.
Няньки приняли из рук царицы навоевавшегося «витязя» и повели в трапезную. Следом двинулась, гремя бердышами, охрана — десяток отборных воинов дружины Никиты Авдеевича.
«Куда это наш царь-батюшка с утра пораньше запропастился? Все молчат. Как язык проглотили. Что-то Ванечка мой последнее время все больше уставать стал от дел... гм-м-м... государственных». Рука Василисы потянулась к колокольчику, но на полдороге остановилась. «Сама разыщу», — решила она, соскальзывая с трона. Нужды в этом, разумеется, не было, но Василисе очень хотелось еще раз полюбоваться роскошными залами восстановленного из руин замка Кощея. По дороге, как всегда, она остановилась перед огромным, в полстены зеркалом дорогого венецианского стекла и принялась прихорашиваться, вертясь как девчонка. Материнство практически не изменило внешности юной красавицы. Тот же стройный стан, лебединая шея, маленький изящный носик с небольшой горбинкой на румяном личике, пушистые золотые волосы, перетянутые алой лентой на затылке. Нет, пожалуй, даже еще краше стала. Некогда уверенный, властный взгляд хозяйки посада приобрел глубину и мягкость, которых раньше за ней не замечалось. Это и понятно. С тех пор как бразды правления перешли к Ивану, ею владела одна лишь любовь. К первенцу и к своему большому, непутевому, доброму и такому дорогому мужу.
— Свет мой зеркальце, скажи да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее? Всех румяней и белее?
Зеркало хранило молчание. Василиса Прекрасная вздохнула. Она до сих пор сожалела о Кощеевом трюмо, удравшем за кордон в поисках более цивилизованных работодателей. Царица скорчила рожицу своему отражению и тут же испуганно оглянулась: не подсматривает ли кто? Тронный зал был пуст. Облегченно вздохнув, Василиса сделала строгое лицо и величаво двинулась на поиски своего венценосного супруга, который решал в тот момент дела важные, государственные.
— Значит, говоришь, пожуешь ее и никакого запаха? — Иван недоверчиво смотрел на охапку мяты, торжественно выложенную перед ним Никитой Авдеевичем.
— Соловей клянется — никакого.
— Спытаем.
Иван легонько стукнул по выпуклому камню в стене с нарисованным на нем красным кружочком. Стена содрогнулась. Откинулся каменный блок и застыл в горизонтальном положении, повиснув на цепях.
— Техника, — уважительно поднял брови воевода. — Молодец Яга. Полезная штука это ее блюдечко.
Иван благодушно кивнул:
— Федька! Ты что, заснул там?
Высунувшаяся из отверстия лохматая голова Федьки начала оправдываться:
— Дык не успеваем мы, царь-батюшка! Уж больно вы часто на кнопочку давить изволите.
— Чего по одной-то носите? Приволокли бы штуки четыре сразу, и все дела.
— Сами ж приказали, чтоб образцы холодненькие были, запотевшие. Только-только из погреба... О! Несет! Митька, бегом! Царя-батюшку ждать заставляешь!
Голова Федьки исчезла из проема «автомата», вместо нее появилась чья-то рука — то ли Федьки, то ли Митьки — и шлепнула на плиту, как на поднос, пузатую литровую бутылку с привязанным к горлышку свитком. Она была действительно запотевшая.
— Добро, — тяжело вздохнул царское величество.
Панель с визгом и скрежетом поползла вверх. Уже изрядно взмыленный Федька крутил рукоять барабана с намотанной на нее цепью. Митьки видно не было. Он, подхватив на ходу плетеную корзину, галопом несся в погреб выполнять царский заказ. Никита Авдеевич отцепил грамотку, сколупнул ногтем сургуч и одним ударом ладони по днищу бутылки вышиб пробку из горлышка.
— Какая марка?
— «Огненный дракон», — прочел воевода, раскатав свиток, — тройной фиалковый. Красиво звучит. — Никита Авдеевич бережно разлил содержимое бутылки по чаркам.
— Почему опять тройной? Кто там перед Горынычем прогибается, Гена или Яга?
— Не, Горыныч тут ни при чем. Я после ромашковой специально интересовался. Они эликсир через чертов котел трижды пропустили, на травках каких-то настаивали. Духовитая получилась. Я этого не одобряю. Зачем, спрашиваю? Гена плечами пожимает, а Яга смеется. Для аромата, говорит. По-моему, дурь все это. На фига эликсир портить? С той, ромашковой-то, партией такой конфуз получился!
— Ну? — Иван подозрительно понюхал чарку.
— Захожу вчера к Вакуле в кузню за твоим заказом для Илюшеньки, а там все вверх дном. Ищет чего-то. Что потерял, спрашиваю. Честно признается — была, родимая, едва успел до заката купить. Раньше-то никак не мог вырваться — работы невпроворот. Ну, половину, как всегда, вечерком усидел, на утро чуток на опохмел оставил. А утром хвать — нету. Все перерыл. Как сквозь землю провалилась.
— Заказ сполнил?
— Да какое там! Ее, родимую, искал.
— Нашел?
— Я нашел, — с гордостью сообщил воевода. По запаху. У Вакулы гарью да копотью из горна весь нюх отбило, а «Ромашковый дракон» духовитый.
— И куда его Малашка запрятала? — Лицо Ивана излучало искреннее любопытство.
— Ты не поверишь, — засмеялся воевода, — на голову себе вылила.
— Зачем? — изумился гигант.
— Не знаю. Несет от нее теперь этой ромашкой за версту. И ты знаешь, — озаботился вдруг воевода, — то ли со мной что-то после этого случилось, то ли проб мы накануне слишком много сняли с той партии... одним словом, как баба какая али девка мимо проскочит, все мне эта ромашка чудится... так в нос и шибает.
— Дуры бабы, — вынес свой вердикт Иван.
— Глупый баба, — согласился с ним катана-кладенец, — не туда дракон буль-буль нада. Давай покажу... — Прикованный к стене меч тянулся к «Тройной фиалковой», с завистью глядя на дегустаторов.
— Тебе нельзя, — строго сказал воевода, — ты у нас буйный во хмелю.
— Моя сесный смирный японса...
— А кто в прошлый раз царя-батюшку словами поносными обзывал? Если б не папа лично тебя ковал, давно б мотыгой говорящей был. — Катана-кладенец обиженно умолк.
— Однако непорядок это, — почесал затылок царь. — Ежели они у мужиков эликсир тырить будут, чтоб головы свои бесстыжие поливать, брожение начнется. Кормильцы обидятся...
— Вот оно что!!! — дошло до воеводы. — Выходит, не только Вакула с утра похмелиться не смог. А я думал, у меня с головой что-то...
— Как работу закончим, скажешь писарю, чтоб грамотку подготовил для царских винокурен. Будем ромашковую с производства снимать. Я потом подпишу. Ну, проверим, что там у Гены с фиалковой получилось.
Однако чарки они ко рту поднести не успели. Шум за стеной и всполошенные крики охраны заставили торопливо затолкать их под стол, в специально отведенную для этих целей секцию. В кабинет влетела Малашка, распространяя вокруг себя ядреный ромашковый аромат. Воевода поспешно зажал нос. Следом ввалилась, стукнувшись лбами у порога, охрана.
— Куда, малахольная!
— Батюшка! — бухнулась на колени Малашка. — Пиши указ!
— Ну-у-у, — глубокомысленно промычал Иван, прогоняя жестом охрану.
— Какой тебе указ? — возмутился Никита Авдеевич. — Порядок не знаешь? Прошение напиши, в очередь встань...
— Какая очередь? — заголосила Малашка. — Бунт на носу! Что у лавок винных творится, страсть! Мужики работу побросали, маются. Всем здоровье поправить не терпится, а до полудня еще далеко, лавки закрыты...
— Говорил я, — Никита Авдеевич с досадой крякнул, укоризненно глядя на Ивана, — ничего хорошего из этого указа не выйдет. Торговали б как раньше...
— Василиса уперлась. — Иван расстроенно развел руками.
— И ведь до чего дело дошло, — продолжала тараторить Малашка, — баб да девок забижать стали. К прилавкам подпущать не хотят, так что ты, царь-батюшка...
— А бабы-то что там делают? — возмутился царь-батюшка. — Им эликсир запрещено продавать.
— А надо, чтоб мужикам было запрещено, — Малашка воинственно уперла руки в бока, — а нам разрешено! Мы и вашему брату сколько нужно эликсиру возьмем, чтоб вы потом хоть бы до постели мужиками доползали, и нам, глядишь, ромашковой чуток достанется!
— Ваше Царское Величество, — вмешался охранник, высунувшийся из-за двери, — тут воевода сыскного приказа удиенции просит.
— Зови, — сказал Иван, обрадовавшись, что можно сбагрить настырную посетительницу. — Извини, — он сделал строгое лицо, — дела государственные...
Не успели воины вытолкать упиравшуюся Малашку, как порог переступил Соловей. Разбойником в свете новой должности, доверенной ему самим «папой», Соловья уже давно никто не называл.
— Беда, Ваше Царское Величество. Как бы лавки громить не начали. Мой приказ по сыску больше да по разбойным делам. Силенок совладать не хватит. Смекаю, ратников посылать надобно. Мужиков спасать.
— Мужиков? — выпучили глаза воевода с царем.
— Так бабы их бьют!
— Авдеич, распорядись, — с трудом выдавил из себя пораженный Иван, — сотникам поручи. Ты здесь еще нужен.
Никита Авдеевич исчез за дверью. Минуты две царь сидел, тупо уставившись в пространство.
— Ваше Царское Величество!
— А? Что? — встрепенулся Иван.
— Министр финансов прибыть изволили, — осторожно сообщили из-за двери, чуя, что державный не в духе.
— Давай его сюда! — проревел Иван.
Так хорошо день начинался, душевно, можно сказать, а тут чуть ли не бунт. Черт бы побрал эту Ягу с ее духовитыми фантазиями!