Ветви возникают перед ним как раз там, где нужно; и он уверен, что смог бы уйти от таинственного пламени, если бы… если бы лес был бесконечен. Но это не так.
Он летит дальше, и скоро — слишком скоро — джунгли кончаются. Крутой обрыв отвесно уходит в бездонную пропасть забвения, и в небе перед Левом лишь луна, до которой, кажется, можно дотянуться рукой.
Сорви луну с неба, Лев.
Он знает — у него получится! Если прыгнуть повыше, то можно будет вцепиться в луну когтями и сорвать ее с неба. И когда она обрушится вниз, ударная волна задует пожар, как дыхание Господа задувает свечку.
Лев собирает воедино всю свою отвагу, а обжигающий жар уже льнет к его спине. Он должен верить в успех. Промахнуться нельзя. Объятый пламенем, он взмывает в небо и — чудеса! — достигает луны, вонзает когти… но недостаточно глубоко.
Он не может удержаться, луна выскальзывает из пальцев, и он падает, падает, а позади огонь пожирает то, что осталось от джунглей. Лев низвергается из этого мира в заброшенный уголок вселенной, куда не залетают даже сны.
Зубы Лева лязгают, он дрожит с такой силой, что это больше походит на конвульсии.
— Играешь на кастаньетах, братишка? — говорит кто-то, наклонившись над ним. В мгновение, когда сознание его еще не определилось во времени и пространстве, Леву кажется, что это одна из его старших сестер, что он дома — совсем еще маленький невинный ребенок. Но в следующий миг приходит понимание, что этого не может быть. Его сёстры, как и вся остальная семья, отреклись от него. С ним говорит его названая сестра Уна, девушка из народа арапачей.
— Я бы отключила кондиционер, но в этом вшивом Аймотеле все автоматизировано, а термостат почему-то решил, что в комнате 92 градуса.
Лев так замерз, что не может говорить. Он изо всех сил стискивает зубы, чтобы те не стучали, но результат не слишком обнадеживает.
Уна подхватывает упавшее на пол одеяло и укрывает юношу. Затем берет еще и покрывало и кладет сверху.
— Спасибо. — Наконец он в состоянии что-то просипеть.
— Ты и вправду сильно замерз или у тебя температура? — спрашивает Уна и щупает его лоб. Почти два года никто не щупал ему лоб, чтобы узнать, нет ли у него жара. Лева внезапно омывает волной непонятного и неуместного чувства.
— Температуры нет. Просто замерз, — констатирует Уна.
— Спасибо еще раз, — шепчет он. — Мне лучше.
Лев понемногу согревается. Зубы лязгают уже не так часто, и дрожь постепенно прекращается. Он дивится: насколько же далек был его сон от реальной жизни! Каким образом испепеляющий жар так быстро претворился в холод, царящий в этом придорожном мотеле на полпути между двумя медвежьими углами? Но холод и жар — это две стороны одной медали, разве не так? И то, и другое в крайнем своем проявлении смертельно опасно. Лев закрывает глаза и пытается снова уснуть, зная, что в ближайшие дни ему понадобятся все его силы.
Утром он просыпается от звука закрывающейся двери. Наверно, Уна ушла, думает он. Но нет, она как раз наоборот вернулась.
— Доброе утро, — здоровается девушка.
Лев невнятно мычит — у него еще недостаточно энергии, чтобы разговаривать. В комнате по-прежнему собачий холод, но под двумя одеялами тепло.
Уна протягивает ему два пакета из Макдональдса — по одному в каждой руке.
— Выбирай — инфаркт или инсульт?
Лев зевает и садится на постели.
— Только не говори, что рак у них закончился…
Уна трясет головой:
— К сожалению, рак только после одиннадцати тридцати.
Он забирает пакет из ее левой руки и обнаруживает в нем «яйца мак-что-то-там». Ух ты! Такая вкуснятина не может не быть смертельной.
Ну что ж, если эта еда собирается его убить, ей придется стать в очередь за Инспекцией, хлопателями и, само собой, Нельсоном.
— Каков наш план, братишка? — спрашивает Уна.
Лев уписывает остатки завтрака.
— Сколько еще до Миннеаполиса?
— Часа три.
Он тянется к своему рюкзаку, извлекает оттуда фото двоих орган-пиратов, за которыми они охотятся. У одного не хватает уха, другой смахивает на козла.
— Хочешь взглянуть еще раз? — спрашивает он.
— У меня их рожи отпечатались в мозгу намертво, — отвечает Уна, даже не пытаясь скрыть отвращение. — Все равно, думаю, ничего у нас не выйдет. Миннеаполис и Сент-Пол — города большие. Найти там двоих подонков, которые не хотят, чтобы их нашли — штука почти невозможная.
Лев тонко улыбается:
— С чего ты взяла, что они не хотят, чтобы их нашли?
Вот тут Уна садится рядом с ним на кровать, впивается в него пристальным взглядом и повторяет:
— Так какой у нас план, братишка?
Чандлер Хенесси и Мортон Фретуэлл. Два орган-пирата, ушедшие живыми с территории арапачей после того, как захватили в лесу группу детей, среди которых был и Лев.
Уил Таши’ни, единственная любовь Уны, спас их тогда. Он отдал себя в обмен на жизни Лева и других ребят. Пираты пошли на это, потому что у Уила имелось нечто, стоившее огромных призовых денег: талант, заключенный в его руках и части мозга. Уил был великолепным гитаристом. Пираты забрали его, оставив Лева расхлебывать последствия. Не в силах Лева было помешать самопожертвованию Уила, и все же арапачи обвинили именно его. Ведь он чужак, как и орган-пираты; он — беглец, пришедший из того же вывихнутого внешнего мира. Даже Уна испытывала к нему двойственные чувства. «Ты предвестник несчастья», — сказала она ему однажды. И была права. Куда бы Лев ни направился, за ним по пятам следуют всякие невзгоды. И все же он надеется сломать шаблон. Наверняка это будет легче, чем достать с неба луну.
Расплетение Уила Таши’ни оставило рану в душах арапачей. Лев понимает, что ее не исцелить, но, может, у него получится хотя бы облегчить боль? Шрам останется навсегда, но если все пойдет по его плану, они с Уной поймают этих мясников и отдадут на справедливый суд арапачей.
И тогда Совет племени выслушает Лева.
Тогда они не отвергнут его мольбу и наконец публично заявят о своей позиции в отношении юновластей.
Конечно, поймать Хенесси и Фретуэлла не совсем то же самое, что сбросить с неба луну; но если арапачи — как говорят, самое влиятельное из племен — вступят в борьбу против расплетения, рухнет кое-что такое, на фоне чего упавшая луна покажется пустяком.
5 • Старки
Мейсону Майклу Старки нет дела до Людей Удачи. Ему не нужна их жалкая поддержка. Он дерется с врагом лицом к лицу. Оружейный ствол, приставленный к шее Инспекции — вот каковы его методы. По его мнению, любые другие — для неудачников. Старки знает: он рожден для величия. Собственно говоря, он уже его достиг, теперь вопрос только в степени этого самого величия.
— Чуть выше, — приказывает он. — Да, здесь.
Старки со своими аистятами сбежал с Кладбища из-под носа юновластей. Старки выжил в авиакатастрофе. И теперь Старки — герой войны. Неважно, что официально никакой такой войны нет; он сам объявил ее, и это единственное, что имеет значение. Если все в большом мире решили вести себя так, будто всё это не стоящая их внимания ерунда, тогда они заслуживают того, что обрушится на них в недалеком будущем.
— Ничего не чувствую! — рявкает он. — Сильнее!
Старки — спаситель аистят, нежеланных младенцев, выросших в нежеланных детей. Его батальон теперь превратился в целую армию, горящую праведным гневом против системы, которая хотела навсегда избавиться от них.