– Капитан Асмоловский, – представился Глеб.
– Старший лейтенант Верещагин.
– Знаменитая фамилия, – улыбнулся Глеб.
– Да… Жил себе, горя не знал… – с чувством сказал старлей.
Глеб его понимал. Шуточка на тему «уходи с баркаса» сама просилась на язык, и такие шуточки должны были уже изрядно поднадоесть обладателю знаменитой неудобной фамилии.
Но с баркаса – то бишь с площадки телецентра – кому-то нужно было уходить. Семьдесят человек не разместишь в одноэтажном корпусе техслужб.
– У меня приказ взять телевышку на Роман-Кош под контроль, – сказал Глеб.
– У меня тоже, – старлей пожал плечами. – И как видите, я успел раньше. Кристобаль Хозевич любил успевать раньше.
Щелк! Протянулась ниточка – нет, еще не симпатии – узнавания. Словно два волка, оказавшись в одном лесу, еще не знают, как относиться друг к другу, но определяют в воздухе запах брата по крови. Кто думает, что цитата – это всего лишь пижонство, бравирование читаными премудростями, тот ошибается. Это пароль, по которому отличают своих.
Глебу не хотелось покидать телевышку. Здесь его рота находилась в отдалении от крымских соблазнов, что облегчало задачу поддержания дисциплины. С другой стороны, он понимал, что личный состав, включая офицеров, мыслями и душой сейчас в Ялте, где их братья по оружию растаскивают магазины. Увидев разведчиков, бойцы приободрились: а ну как удастся отвертеться от сиденья на этой кудыкиной горе, вдали от благ капитализма? Бунта на корабле можно ожидать в любой момент. А с третьей стороны, оба они со старлеем люди подневольные, и если уж их в силу армейского маразма направили охранять один и тот же объект, то другой силы убрать их отсюда нет – кроме приказа же.
– Мне кажется, это не тот случай, когда работает правило «кто первый встал, того и тапки», – сказал он.
– Согласен. Думаю, вам имеет смысл обратиться по команде, чтобы приказ отозвали.
Вопрос «А может, это вам имеет смысл обратиться по команде?» отвалился, не дойдя даже до речевых центров Глеба. Главному разведуправлению Генштаба – а Верещагин сотоварищи служил именно там – таких вопросов не задают.
Поэтому он связался с майором.
– Сиди, где сидишь, – сказал майор. – Тут Драчев, злой, аж жопа трещит. Какой-то белый генерал заперся в бункере и посылает всех нас на хер, саперы сделать ни черта не смогли, генерал требует ему до вечера этот бункер раскупорить, так что я к нему с просьбами не полезу. Договорись там как-нибудь с ГРУшниками.
Глеб вздохнул и пошел договариваться.
– Ну что ж, – старлей выглядел недовольным, но с судьбой как будто примирился. – Как вы это себе представляете? Сколько вас здесь остается?
– Два взвода. Третий будет находиться на перевале Гурзуфское Седло, – сообщил Глеб.
– Разумно. Как долго вы здесь будете?
– Неизвестно. Сутки – точно.
– Мнда… – Верещагин побарабанил пальцами по кобуре.
– А что, будем мешать?
– Скажем так: на вас рассчитано не было. Мы тут уже настроились приятно провести время… Короче, нужно как-то устраиваться. Поскольку мы пришли раньше, административный корпус остается за нами, мы там ночуем. Яки?
– Яки – это что такое? – спросил Асмоловский.
– Яки – это здесь так говорят. Как в Америке – «О’кэй».
Он проследил вопросительную паузу и пояснил:
– Давно тут сидим… Очень давно. Вошли, так сказать, в образ. Так что еще какое-то время будем больше похожи на крымцев, чем на наших. Вы не удивляйтесь, если что не так.
– Административный корпус… – напомнил Глеб. – Что еще?
– Я хотел сказать, что там смогут ночевать ваши офицеры, места хватит. В комнате отдыха будем отдыхать все вместе, опять-таки веселее… Но вот куда я категорически не должен никого пускать – это генераторная, – он показал на приземистое строение со стальной дверью, – аппаратная комната и сама вышка. Не взыщите, приказ звучал именно так.
Глеб кивнул.
– Я предельно серьезен, товарищ капитан: у нас приказ в таком случае стрелять на поражение. И пусть поаккуратней пользуются сортиром. Нам еще несколько дней тут сидеть. Если возникнут какие-то вопросы ко мне, и я буду в аппаратной – только тогда и только вы можете войти. Договорились?
– По габарям, – согласился Глеб.
– И пей круг, – улыбнулся старлей.
Они посмеялись. Потом капитан протянул руку:
– Глеб.
– Артем, – представился старлей.
* * *
– Какая сволочь полезет в запретную зону, ГРУшники пристрелят без предупреждения, – с удовольствием объявил Глеб строю. – И я им только спасибо скажу. Потому что вас сюда прислали не водку пить. Увижу кого пьяного – дам в ухо. На территории не гадить, ходить в кусты. В аппаратную и генераторную не соваться. На постах нести службу согласно УГиКС, буду проверять лично. Вопросы есть?
Вопросов не было.
– Разойдись, – приказал он.
Пятнисто-зеленый строй распался. Солдаты и сержанты разошлись – кто на посты, кто на отдых. Офицеры поспешили в комнату отдыха, где были мягкие диваны и конфискованные у солдат спиртные напитки.
– Товарищ капитан, а почему это они ходят в сортир сюда? – спросил лейтенант Палишко. – Я захожу, а там грузин этот кабинку занял.
– Оставь их в покое, Сережа, – посоветовал Глеб. – Им здесь еще несколько дней сидеть.
– Да не в том дело! – горячо поддержал Палишко Васюк. – Обидно же, товарищ капитан: мы, десант, опять вроде как дерьмо, а они – войсковая элита. Кто им такое право дал?
– Васюк, – Глеб начал слегка закипать, – сколько ты свой взвод собирал? Не знаешь? Я тебе скажу: сорок две минуты! И двое до сих пор не стоят на ногах! Так кто тут дерьмо, а кто войсковая элита? Ты видел среди них хоть одного пьяного?
– Разведка, – уважительно протянул Петраков. – Дрючат их там…
– Я не понял, а кто вам мешает нормально себя вести? – взорвался Глеб. – Тебя, Вова, кто-то за грудки берет, руки выкручивает: грабь, тащи, что плохо лежит, наливайся водкой до ушей?! Что тебе мешает вести себя как офицер, а не как прапор вонючий? Палишко! Почему у тебя во взводе в первый же день раненый? Как вышло, что твой рядовой попал под нашу же БМД? Куда ты смотрел в это время? Я тебе скажу: ты магазин видео выносил.
– Знаете что, товарищ капитан? – Лейтенант Палишко даже встал. – Вы мне, пожалуйста, не читайте морали! Один раз в жизни я за границу попал, думал, хоть три месяца поживу, как человек, и что? Дулю тебе с маслом: иди, сиди на какой-то вонючей горе, ни жратвы приличной, ни шмотьем разжиться – и еще разведка тут ходит, нос выше этой вышки дерет! М-мудачье сраное! Вы, товарищ капитан, человек городской, вам всегда было во что одеться-обуться, у вас и центральное отопление, и теплый сортир с ванной. А мы с бабкой в деревне на двенадцать рублей жили. Я для того, может, и стал офицером, чтобы, наконец, нормальную жизнь увидеть!!! Хватит с этих белых, они шестьдесят лет с трудового народа кровь пили – теперь пускай поделятся. Никто тут никого не грабит, все законно!
В дверях кто-то вежливо откашлялся.
Палишко и Глеб отступили друг от друга, словно их застигли на чем-то недозволенном.
Рядовой с татарской физиономией прошел через комнату и поставил в холодильник ящик пива. Это был тот самый парень, которого Глеб отрядил вниз с ребятами сержанта Козленко – за выпивкой и едой. Верещагин растолковал, что не все и не везде брать можно: некоторыми магазинами владеют иностранные компании, у которых достаточно сил, чтобы попортить кровь нашим дипломатам, а на черта нам международный скандал? И сам же великодушно отрядил в проводники рядового Сандыбекова.
– Ну-ка, дай одну банку, – приказал Шамилю лейтенант Палишко.
Парень достал банку и поставил ее на стол перед лейтенантом.
– Открой, – велел лейтенант.
Алюминиевая крышечка щелкнула, вспух над банкой пенный султанчик.
Палишко взял банку левой рукой, а правой врезал рядовому под дых.
– Ты разрешения спрашивай, когда к офицерам в комнату заходишь, скотина.
Рядовой переводил дыхание, согнувшись пополам.
– Не слышу ответа! – Палишко взял парня за шиворот.
Стиснутые губы разведчика побелели от гнева, но не разжались.
– Палишко! – крикнул Глеб. – Оставь его в покое!
– Настоятельно советую выполнить требование вашего командира, – послышался голос от двери.
Офицеры развернулись и встретились взглядами с тремя черными зрачками. Два принадлежали старшему лейтенанту Верещагину, один – пистолету Стечкина.
– Оставьте в покое моего солдата, товарищ лейтенант. – Голос старлея звучал ровно, будто речь шла о банальном вопросе вроде распределения постов, словно и не в его руке застыл «стечкин».
– А если нет? Что, убьете меня? – спросил Палишко. – Вас за это не… полюбят, товарищ старший лейтенант?
– А я прострелю вам коленную чашечку, товарищ лейтенант, – так же спокойно ответил старлей. – Может быть, мне за это объявят порицание. Даже полюбят, как вы выражаетесь. Может, звездочку снимут. Но звездочку я верну, а вы на всю жизнь останетесь калекой.
Рядовой высвободился из рук Палишко и вышел за дверь. Старлей спрятал пистолет в кобуру.
– Товарищ капитан, товарищи лейтенанты. – Разведчик подошел к холодильнику, достал початую бутылку «Учан-Су» и налил в стакан. – Мои люди будут ходить по территории везде, где найдут нужным. Они будут заходить в эту комнату, не спрашивая ни у кого из вас разрешения. Они будут пользоваться санузлом наравне с вами, и если это кому-то кажется оскорбительным, он волен справлять нужду в кустах. – Артем допил и поставил стакан на поднос. – Это первое. Своих солдат вы можете бить, сколько вам угодно. Моих извольте не трогать. Это второе. И третье. Товарищ лейтенант, сейчас вы пойдете со мной и извинитесь перед рядовым Сандыбековым.
– Да пошел ты знаешь куда! – взвился Палишко.
– Сергей, ты пойдешь и извинишься! – сказал Глеб.
До ледяного спокойствия старлея ему было далеко. Хватит, по горло сыт он художествами своих солдатиков и офицериков.
– Товарищ капитан! – Палишко обернулся к нему за помощью, – Да как же это так… Им из нас можно веревки вить, так получается? А мы и слова не скажи?
– Ты дерьмо и трус, Палишко, – с расстановкой сказал старлей. – Во-первых, ты дерьмо потому, что самоутверждаешься за счет рядовых, которые не имеют права тебе ответить. Во-вторых, ты дерьмо потому, что боишься признать свою ошибку. И в-третьих, ты дерьмо потому, что перебздел и просишь защиты у своего капитана. Ты позоришь десант, Палишко, ты позоришь армию, ты позоришь всю свою страну.
– Палишко, пойди и извинись перед рядовым, – не глядя в глаза ни ему, ни Артему, сказал Глеб.
– Товарищ капитан!..
– Ты распустил руки, ты и выпутывайся! – крикнул Глеб. – Любишь трепаться и размахивать кулаками – отвечай за свой треп и свои дела! Не хочешь извиняться – получишь по морде от меня. Ты что, еще не понял, что не прав? Что ты повел себя как сука? Тебе это разъяснить популярно?
Палишко беспомощно оглянулся по сторонам. Старлей сделал приглашающий жест в сторону двери. Казалось, что от напряжения в комнате звенит воздух.
Палишко стоял несколько секунд, сжимая и разжимая кулаки, потом выдохнул и направился к двери.
– Черт, – Петраков взял со стола банку пива и отхлебнул. – Нехорошо вы поступили, товарищ капитан. Теперь они нам на шею сядут и ножки свесят.