…И комиссары в пыльных шле-мах
Склонятся молча надо мной (тррам-трррам!).
– Артем, а эту знаешь? – Он взял аккорд: – «Покатились всячины и разности, поднялось неладное со дна… Граждане, Отечество в опасности! Граждане, Отечество в опасности! Граждане! Гражданская война! Был май без края и конца, жестокая весна…»
Пальцы Верещагина жестко легли на струны.
Полусекундный обмен взглядами показал, что Верещагин разгадал игру Глеба. Разгадал по всем пунктам, до канвы.
– Не надо, Глеб. Эта мрачная. Давай тогда лучше «Гусарскую». «Славно, братцы-егеря…»
– Хорошо тут у вас, – вздохнул майор Лебедь. – Просто курорт…
– А у вас как? – спросил старлей.
– А у нас нормально. Генерал с мэром уже перестали отличать, кто есть кто.
– Вы снимать ребят пришли?
– Какое там, – Лебедь скривился. – Приказа не было.
– Товарищ майор, можно вас на два слова? – Глеб отложил гитару.
– Можно на сколько угодно. – Майор плеснул себе коньяка. – Пойдем покурим.
Они вышли на свежий воздух и встали там же, у ограждения.
– Мне они не нравятся, – сказал Глеб.
– А мне показалось как раз наоборот. – Майор посмотрел на него. – Ты и гитарку взял, и песенки петь начал…
– Я думал… – Глеб осмотрел землю под ногами, словно там валялись нужные ему слова. – Понимаете, в Крыму есть известный альпинист Верещагин. Капитан Крымской армии.
– Так, – сказал Лебедь, призадумавшись. Потом оглянулся.
Верещагин о чем-то беседовал с длинным костистым мужиком по прозвищу Дядя Том.
– Товарищ старший лейтенант! – окликнул его майор. – Вы не подойдете на минутку?
Старлей что-то быстро сказал Дяде Тому, тот кивнул в последний раз и исчез в служебном здании – длинном приземистом каменном корпусе, большая часть которого была закрыта для советских десантников.
– Я вас слушаю, товарищ майор.
– Вы не могли бы показать нам свои документы?
– Нет проблем. – Старлей вытащил из нагрудного кармана офицерскую книжку и протянул ее майору.
Достаточно потрепанная, с отметкой о повышении в звании, с фотографией не последнего времени – с тех пор старлей немного отощал.
Книжка была настоящей.
– Спасибо, товарищ Верещагин, – майор вернул книжку.
– Может, свяжетесь с моим начальством? – спросил участливо старлей. – Майор Варламов, подполковник Стеценко, Симферополь, штаб второго батальона восьмой бригады специального назначения Главного разведуправления Генштаба.
– Да нет, пожалуй.
Старлей слегка задумался.
– Знаете, мне все-таки хотелось бы, чтобы вы связались с моим начальством. Я вижу, возникли какие-то подозрения. Пойдемте в аппаратную. Или вы хотите связаться из вашей машины?
– Нет, нет… – Майор сделал отрицательный жест рукой.
– Я могу идти? – спросил старлей.
– Да, пожалуйста, – ответил майор.
Верещагин ободряюще улыбнулся Глебу, повернулся на каблуках и легко взбежал по железной лестнице на первую секцию телевышки, где сидел один из его наблюдателей – тот самый татарин, который послужил причиной инцидента.
– Ерунда это, Глебка, – голос Лебедя звучал уверенно. – Книжек про шпионов ты обчитался. Не морочь мне две пачки маргарина.
«И все-таки, – зудел внутренний чертик. – Это же совсем несложно – скрутить их, десятеро на одного, и посмотреть, что же на самом деле они держат в генераторной. В крайнем случае – можно просто извиниться… Ну, будет скандал. Ну, вломят мне пизды… Отоврусь – лучше перебдеть…»
Одного грана решимости порой бывает достаточно, а порой не хватает. Глеб отпасовал.
– Так ты за гитарку взялся, чтобы проверку устроить? – Майор засмеялся. – Ну и как, выдержали ребята проверку?
Глеб махнул рукой. Он нарочно выставил на спарринг от рядовых Гогуадзе, чтобы тот поговорил с Берлиани по-грузински, но подозрения не удалось ни подтвердить, ни рассеять: по-грузински-то они поговорили, но Гогуадзе был из Батуми, а Берлиани оказался вовсе из Марганца. Только того и добился, что десант проиграл, потому что Гогуадзе был первогодок, а Берлиани – явный кадровик с большим опытом.
– Ну, ты артист! – Лебедь допил коньяк, сунул Глебу пустой стакан и хлопнул капитана по плечу. – Семь часов вечера, а жарит, как… Я в позапрошлом году в Сочи ездил, вроде там не так жарко было, как здесь… Тут мандарины растут?
– Не знаю, – Глеб достал сигареты, склонился к майорской зажигалке, вытер пот. – Тут, по-моему, все растет.
– Да, богатая земля. Жалко…
– Чего вам жалко, товарищ майор?
Лебедь посмотрел на него как бы оценивая.
– Сам знаешь чего. Ты в колхозе бывал?
– Как все, в летних лагерях.
– Ну, и как впечатления?
– Богатые. В смысле, впечатления.
– Ну, вот и здесь будут такие же… богатые.
– Почему нас не снимают и не меняют?
– А пошли они знаешь куда! Почему так выходит, Глеб: как генерал – так непременно последний дурак и сволочь?
– Принцип Питера.
– Объясни, интеллигент.
– Ну, так примерно: окончил я институт, призвали двухгодичником, лейтенантом. Тут я все понимаю, служу хорошо, остаюсь в армии, дают мне старшего лейтенанта. Я опять служу хорошо, меня повышают в звании, дают капитана. Вот дальше я уже ничего не понимаю, потому и остаюсь на этом уровне. Мой уровень некомпетентности.
– Неправильный твой принцип, – майор выпустил тугой клуб дыма. – Я знаю одного мужика, он как в лейтенантах был дурак, так и в полковниках теперь дурак. А в Рязанском вместе учились. А я – все еще майор. Потому что главной науки не освоил: жопу начальству лизать. А ты… Тебе, Глеб, и майора не получить.
– Спасибо за деловую характеристику.
– Думаешь потому что слишком много. Думаешь, думаешь… Башку себе продумаешь до лысины, а толку не будет.
– И что я, по-вашему, думаю?
Майор, прищурившись, выпустил через ноздри последнюю струю дыма, раздавил окурок об ограду и бросил под ноги.
– А думаешь ты, капитан, вот что: и на хрена ж мы сюда приперлись, когда и без нас тут хорошо было? Влезли в рай своими сапогами и топчем. А об этом – нельзя думать солдату. Солдату вообще думать вредно, иначе вот в такой ситуации он может… Неправильно поступить, в общем, может. И если это с тобой случится, Глеб, лично мне будет жаль. Потому что хотя офицер ты и хреновый, но человек – хороший.
Майор почти незаметно оглянулся.
– А старлей – правильный хлопец, вовремя тебя остановил. Я ведь тоже эту песенку знаю… Ты проверки устраивай, но и свою ж башку не подставляй. Все, удачи. Утром заменю вас на роту Деева. – И майор забрался в кабину темно-серого джипа «руссо-балт».
Солнце клонилось к закату.
* * *
– Сделай погромче, – сказал старший лейтенант.
Глеб сделал погромче.
В комнате отдыха матово серебрился экран. Из динамика доносилось монотонное журчание московской речи – кажется, эту респектабельную даму зовут Ангелина Вовк? Ла-ла-ла… надои… лал-лал-ла… центнеров с гектара… тонн угля… металлопроката и стали…
Женское бубнение сменилось мужским. Новости культуры… Премьера оперы «Чио-Чио-Сан» в Большом… Новый фильм Станислава Говорухина – «Место встречи изменить нельзя»…
Время – враг решимости. Дикторы программы «Время» сейчас были личными врагами Верещагина.
– Продолжается военно-спортивный праздник «Весна» в зоне Восточного Средиземноморья…
– Интересно, что врать будут, – Стумбиньш включил погромче звук.
На экране несколько смущенный командир десантников принимал букет от девушки в мини-платьице. Симфи, отметил Верещагин. Ландшафт изменился: Бахчисарай. Советских танкистов опять одаривали цветами, над мэрией торжественно поднимали красный флаг, народный ансамбль исполнял татарский танец…
И наконец прозвучало долгожданное:
– О погоде. По сведениям Гидрометцентра…
Полился «Ливерпуль». Верещагин внезапно вскочил, чуть ли не по ногам кинулся к выходу, выбросился на улицу.
– Поплохело разведке, – успел он услышать за спиной.
Ни черта ему не поплохело. Во всяком случае, не от водки.
Он был… в ужасе?
Нет, в панике. От того, как просто это будет сделано… И от того, как легко это предотвратить…
Зайти в генераторную и повернуть рубильник, все тут на хрен обесточивая. И нет никакой войны. Есть девять миллионов человек, которых постепенно превратят в рабов – но зато все они останутся живы.
Ход истории сопротивлялся вмешательству. Под ботинками Артема скрипел гравий. Ограда на краю площадки над обрывом схватила пальцы холодом.
Он стоял там, закрыв глаза, и не слышал, как в связный и ладный рассказ о взаимоотношениях России и небесной канцелярии вклинилась совершенно несуразная фраза:
– В районе Бахчисарая ожидается внезапный шквальный ветер с дождем и градом. Серьезной опасности подвергаются виноградники…
* * *
– Я про-шу тебя про-стить, как буд-то псису в небо от-пус-тить! – пропел на мотив «Ливерпуля» Васюк.
Глеб чувствовал, что уже пьян. Пили весь вечер по уезде майора, пили и пели.
Он уже пьян, а еще не ответил на один важный для себя вопрос: что же ему не нравится в сложившейся ситуации?
Ему не нравится старлей, это понятно. Хотя и не совсем правильно. Ему не нравится, что старлей ему нравится. И ему не нравится, что ему не нравится, что старлей ему нравится… Тьфу, пропасть!
Не так он себя ведет. Он ходит, улыбается, разговаривает не так. Встретив его на улице в штатском, Глеб поклялся бы, что он – иностранец. Не спрашивайте почему. Наши люди в булочную на такси не ездиют.
Да, конечно, он все складно объяснил, Глеб даже поверил на время, и майор поверил. О, мы какое-то время будем больше похожи на крымцев, просто по привычке.
– Добрый вечер, дорогие товарищи… Предлагаем вашему вниманию вторую серию телевизионного художественного фильма «Рожденная революцией»…
В одном он прав: эти книги и фильмы всегда врут, что на той стороне сволочь. И что на этой стороне – сплошь мальчиши-кибальчиши с горячим сердцем и холодной головой. Чтобы хладнокровно предать чужое доверие, нужно быть изрядной сволочью. А я почему-то готов прозакладывать голову, что Верещагин – не сволочь. Я повидал циников в этой жизни, и каждый, каждый оправдывал себя. А вот если кто вслух говорит, что он циник, – то к гадалке не ходи, на поверку это строгий моралист.
Но в ГРУ не служат строгие моралисты. Там никакие моралисты не служат, туда люди с зачатками нравственности по конкурсу не проходят.
Или я все-таки дурак, а он просто рисовался? Если он просто знал, что я не стукач, – должны же быть у них списки стукачей?
Если он меня вербует?
Да кому, к черту, нужно меня вербовать…
Надо протрезветь, подумал Глеб. Протрезветь срочно.
* * *
Кашук поднес к губам «уоки-токи»:
– Эм-Си.
– Понял, – коротко отозвался Верещагин. Повернулся к вышке – знал, что сейчас Дядя Том смотрит на него – и поднял руку, показав пальцами «Викторию».
– Yeah! – выдохнул Шамиль.
– Полчаса – и где-то здорово запахнет нафталином, – с удовольствием заключил Томилин.
Потом я поняла, что это был, наверное, ПМС. Ну и плюс еще тот фактор, что если Арт не вернется вовремя в полк, ему скажут «дезертир», а если я вовремя не вернусь, мне скажут «баба».