Я на корточках подползаю к подносу, и Харрисон с Грейс следуют моему примеру. Шкурки бананов потемнели, поэтому я беру яблоко.
— Ешьте медленно, иначе может затошнить, — предупреждает Райс.
Кэри берет бублик, отламывает от него кусок и макает в джем. Он кладет его в рот, закрывает глаза и наслаждается вкусом.
— Едой мы на некоторое время обеспечены, — проглотив кусок, сообщает он.
— На сколько? — спрашиваю я.
— Я уверен, что помощь придет прежде, чем мы всю ее съедим.
Я сжимаю в пальцах яблоко, чтобы убедиться, что оно — настоящее. Оно крепкое и прохладное. Я вонзаю зубы в его мягкую кожицу и трепещу от сладости, заполнившей рот. Райс рядом со мной одним махом выпивает апельсиновый сок и мнет в кулаке пустой пакет.
— Вода в кранах всё еще есть, — говорит он. — Это очень хорошо.
Никто, кроме Харрисона, этим невероятным фактом не удивлен, так что, полагаю, все о нем знали, но мне об этом почему-то не рассказали. И мне в принципе было бы всё равно, если бы в компании незнающих я не оказалась на пару с Харрисоном.
— Но электропитание же отключено, — удивляется он.
— На крыше школы установлен бак с водой, — объясняет Кэри. — Думаю, нам хватит воды, пока всё это не закончится, но это не означает, что не нужно ее экономить — так что навязчиво отмывать руки по сотню раз за день точно не стоит.
Харрисон вытаращивает глаза.
— Ты думаешь, всё закончится?
Грейс протягивает Трейсу яблоко:
— Ты должен поесть, — просит она.
— Ты действительно думаешь, что всё закончится?
— Я не хочу есть, — тихо отвечает Трейс.
— Так ты думаешь, что всё закончится? — в третий раз повторяет Харрисон, но мы все теперь смотрим на Грейс с Трейсом, и — что еще хуже — они знают, что мы на них смотрим.
— Пожалуйста.
— Нет.
— Ради меня.
— Я сказал: «нет».
— Трейс, тебе нужно…
— Я сказал, что не хочу есть!
Я морщусь. Трейс сидит так близко, что, кажется, кричит на меня, а я ненавижу, когда на меня кричат. И ненавижу наступающую за криком тишину. Наступившуютишину. Чтобы отвлечься, я поднимаю яблоко к губам, но от его приторно-сладкого запаха мне вдруг становится дурно. Я кладу его на тарелку.
— Кэри, — не унимается Харрисон, — ты думаешь, что всё…
— Да , Харрисон.
Несколько секунд все молчат, потом Райс прочищает горло.
— Двери забаррикадированы. Что нам еще нужно сегодня сделать?
— Ну, — отзывается Кэри, — я подумывал…
— Стоп, — обрывает его Трейс.
— Что?
— Если Райс спрашивал насо том, что намнужно сегодня сделать, то почему отвечаешь ты ? — Уставившись на Кэри, спрашивает он.
— Ладно. Забудем.
— Но я хочу знать, что собирался сказать Кэри, — говорит Харрисон, переводя взгляд с одного из них на другого.
— Я тоже, — соглашается с ним Райс.
— Не думаю, что Трейсу это интересно.
— Да, мне интересно другое: с чего это ты стал нашимголосом? Какого рожна ты начал говорить за всех нас? Что, лидером нашим заделался?
— Да кто говорит о лидерстве? — всплескивает руками Кэри.
— Нет-нет, я не собираюсь стоять на твоем пути. Мы все знаем, что случается с теми, кем, по твоему мнению, можно преспокойненько пожертвовать…
— Боже, Трейс, — восклицает Райс.
— Ах, прости, Морено, я и забыл, что ты возглавляешь фан-клуб Кэри Чена с тех пор, как он привел сюда большинствоиз нас.
Всё время, что Трейс говорит, я не свожу глаз с Кэри. Мне нет нужды смотреть на Трейса, я и так знаю, что на его лбу пульсирует вена и что слова он цедит, сжав зубы. Лицо Кэри обманчиво спокойно, но глаза полны печали. И, может быть, вины.
— Говори всё, что хочешь сказать, — произносит он.
— Отлично. Тогда слушай: мертвые ни хрена не могли заполнить пустую аллею всего за десять секунд! Ты сказал, что улица чиста…
— Они быстро передвигаются. Она была чиста…
— Ты сказал, что на аллее никого нет, но ты знал , что это не так, и ты позволил им выйти прямо к…
— Она была чиста!
Я вздрагиваю. Кэри вскакивает на ноги, Трейс — тоже. В голове мелькает картинка: Трейс убивает Кэри, повалив его и долбя головой об пол, пока его мозги не разлетаются по всему залу. Кэри, видимо, видит то же самое. Он отходит в сторону, тем самым заканчивая спор, но затем возвращается с побагровевшим лицом, тыча в Трейса пальцем:
— Я бы никогда, никогда …
— Ты сделал это. И ты это знаешь .
— Для чего ему нужно было бы это делать? — спрашивает Райс.
Трейс разворачивается к нему:
— Я видел это собственными глазами.
— Кто-нибудь еще это видел? Эй, Слоун, ты это видела? Ты видела, как Кэри говорит Касперам выходить на улицу, кишащую мертвыми? Что ты видела?
Я качаю головой, не желая быть втянутой в их перепалку, но его это не останавливает:
— Ну давай же, Слоун, скажи, что ты видела.
Чем дольше он настаивает на этом, тем сильнее мне хочется уступить. «Я скажу Райсу, что я видела, скажу Трейсу то, что он хочет услышать». Когда я уже готова сдаться, случается сразу две вещи: Грейс кричит «Хватит!» и раздается оглушительный удар в дверь. Пугаясь, мы отшатываемся назад.
После этого мы долго со страхом пялимся на дверь, но больше ничего не происходит.
— О нет, — снова и снова скулит Харрисон, хотя теперь всё спокойно.
— Послушайте, — говорит Кэри таким уставшим голосом, будто день не только что начался, а — долгий и тяжелый — подошел к концу. — Нужно проверить все наши баррикады. Может быть, укрепить их побольше и убедиться в том, что они устойчивы. Это всё, что я хотел сказать раньше.
— Я тебепомогать небуду, — отвечает Трейс.
Он стремительно пересекает зал, и звук его шагов настолько громок, что каким-то образом перекрывает шум на улице. Он выходит в коридор с таким видом, словно ему есть куда идти. Но идти-то некуда.
Глава 4
Мне в голову лезут мысли о телевизионных реалити-шоу.
Об участниках, соревнующихся между собой на необитаемых островах и тому подобном. Такое ощущение, что происходящее запросто могло бы быть каким-нибудь дурацким реалити-шоу. Я представляю зрителей, комфортно устроившихся дома — другой мир, наблюдающий сейчас за нами и судящий меня за всё, что я совершила и еще совершу. Кругом — камеры, а мы актеры, притворяющиеся реальными людьми, и когда всё это закончится, один из нас станет на миллион богаче. Я просто об этом забыла.
Я озираюсь, пытаясь найти скрытые камеры. Ни одной не вижу.
Мы разделились, чтобы проверить заграждения у дверей. Кэри пошел к главному входу в школу, Райс — к черному. Харрисон направился в библиотеку, а Грейс вызвалась осмотреть спортзал. Мне остались двери в нашем зале («Посмотри, нет ли тут слабых мест», — сказал мне Райс), так что я таращусь на груду столов и парт. Не прикасаясь к ней. Эти двери останутся закрыты. Ну, или не останутся.
Я недолго нахожусь в одиночестве. Вскоре возвращается Трейс.
— Что ты видела? — спрашивает он меня.
Он идет прямо к сцене, к подносу с остатками еды. Пошарив на нем, выбирает то, что предлагала ему Грейс — яблоко. Трейс впивается в него зубами, и, видя на его лице наслаждение от первого укуса, я практически ощущаю его сладость на своих губах.
Доев яблоко, Трейс бросает огрызок на поднос.
— Так что ты видела? — повторяет он свой вопрос.
Я сжимаю губы.
— Что, не хочешь со мной говорить?
— Не важно, что я видела.
— Для меня — важно.
Трейс — двойняшка Грейс, но в нем совсем нет ничего от сестры. Она нежная и мягкая, с пышными формами — эдакая красавица не из нашего времени, а у него закаленное многолетними тренировками мускулистое, крепкое тело. У Трейса жесткий взгляд, но его карие глаза могут быть теплыми и лукавыми, как в тот раз, когда я ночевала у Касперов дома. Сейчас они не такие. Он отводит от меня взгляд.
— Думаешь, они мертвы?
— Я не знаю.
И не хочу думать об этом. Не хочу думать о мистере и миссис Каспер, облепленных со всех сторон инфицированными. Они тянули руки к своим детям, даже когда их утаскивала толпа мертвых, а Грейс и Трейс тянулись к ним, потому что не хотели остаться одни. А потом они пропали из вида. Всё это так неправильно. Касперы — единственная настоящая семья, которую я когда-либо знала, и их насильно оторвали друг от друга. Они хотели быть вместе.
Одного этого достаточно для того, чтобы они и быливместе. Как глупо порой всё в жизни бывает.
— Я понимаю, что их окружило слишком много мертвых, — говорит Трейс.
Как и меня. Я помню их руки, лица, открытые рты, молочно-белые глаза. Под их кожей плескалась болезнь, грозя вылиться на меня. Я вытягиваю руки и смотрю на свою беззащитную кожу, на кожу, которая и тогда была беззащитна, и задаюсь вопросом: сколько грязи осталось на мне? Я потираю ладонями предплечья, сначала медленно, а потом всё быстрее. Тело зудит. В сознании всплывает позабытое слово: душ . Я чувствую, что от меня пахнет. Пахнет грязью, п о том, высохшей кровью…
— Да что, блин, с тобой такое? — нахмурившись, смотрит на меня Трейс.
Я натягиваю на себе рубашку. Хлопчатобумажная ткань вся в коричневых и красных разводах. В голове издевательски раздаются слова Райса: «Мы здесь, мы здесь, мы здесь».
— Боже, посмотри на нас, — говорю я. — Мы все в грязи и крови.
* * *
Раздевалки находятся в другом конце школы.
Чтобы добраться до них мне приходится пройти мимо Райса. Он пододвигает к горе всякой мебели, перегораживающей черный ход, шкаф из кабинета миссис Лафферти и не замечает, как я тихонько прохожу мимо. Я нахожу в своем шкафчике сменную одежду. Прижимаю ее к лицу и делаю вдох, надеясь ощутить запах чего-то знакомого и успокаивающего — так раньше, стоя в спальне Лили после ее ухода, я вдыхала ее ароматы, — но она пахнет лишь школой.
Я вынимаю из кармана свою предсмертную записку и осторожно кладу ее на шкафчик, борясь с желанием сунуть лист в рот и сжевать, чтобы хоть чем-то заполнить пустоту внутри. Я не знаю, как справляюсь со всем этим, как буду час из часа вести себя так, будто всё еще хочу дышать, когда твердо решила перестать это делать. Я не должна была сейчас находиться здесь. Миру пришел конец, и это так глупо и печально, что не передать никакими словами, и время изменилось: секунда кажется минутой, минута — часом, час — днем, день — месяцем, месяц — годом, а год…
Я столько здесь не продержусь.
Войдя в раздевалку, я слышу эхо своих шагов. Здесь светлее, чем в зале. Из окон льется солнечный свет, создавая ощущение покоя. Я подхожу к окнам и встаю на цыпочки, но не вижу ничего, кроме неба. Оно наводит меня на мысли о людях в космосе, об астронавтах. Они застряли там навечно, пытаясь связаться с кем-нибудь на Земле, не получая никакого ответа и не зная этому причины? Подобное неведение было бы ужасно, но в то же время и прекрасно. Я бы не хотела знать о таком. Я стою так, глядя на небо, пока не открывается дверь. В раздевалку заходит Грейс и, клянусь, я слышу где-то в отдалении звонок, возвещающий о конце урока физкультуры: пора в душ. Однако мирные школьные деньки остались в прошлом. Что не так с моей головой?