Молнии прорезали небо зигзагами, вслед за каждой вспышкой раздавался раскат грома такой силы, что нельзя было расслышать даже пронзительного визга испуганных женщин.
— Как близко ударило! — крикнул преподобный Ловой, сжимая в руках лопату. Он казался вылепленным из глины.
— Свет гаснет! — крикнула через несколько секунд какая-то чернокожая женщина.
И действительно, Братон и Зефир начали медленно погружаться во тьму. Я видел, как мигают и гаснут огни в окнах. Через мгновение весь мой родной городок лежал во тьме: невозможно было различить, где небо, а где вода. Где-то далеко от Братона, но определенно в пределах Зефира, в окне какого-то дома мерцало пламя свечи. С минуту я следил, как едва заметный огонек перемещается из одного окна в другое. Довольно скоро я понял, что смотрю на особняк мистера Мурвуда Такстера в возвышенной части Темпл-стрит.
Дальнейшее я сперва почувствовал, а лишь потом увидел.
Появившийся слева от меня человек некоторое время молча меня рассматривал. На незнакомце было длинное непромокаемое пальто, человек этот держал руки в карманах. Вслед за ударом грома завыл ветер, разметавший мокрые полы дождевика незнакомца, и у меня замерло сердце: я вспомнил тот силуэт в лесу у озера Саксон.
Постояв немного рядом с нами, незнакомец направился в сторону дамбы. То был высокий и сильный мужчина, в движениях его чувствовалась целеустремленность. Лучи от фонарей на мгновение скрестились в воздухе, словно в фехтовальном поединке, и человек в дождевике вошел в перекрестие света. Мне не удалось разглядеть лицо незнакомца, но зато я увидел кое-что другое.
Голова незнакомца была покрыта насквозь промокшей шляпой-федорой, с которой каплями стекала дождевая вода. Шляпная лента была скреплена серебряной пряжкой размером с полдоллара, а из-под пряжки торчало маленькое декоративное перо.
Перо, потемневшее от сырости, но блеснувшее в свете фонарей явственным зеленоватым отливом.
Точно таким же, как и у пера, которое я отлепил от подошвы кеда в то памятное утро у озера.
Мысли лихорадочно метались в голове. Могло ли быть так, что под пряжкой этой шляпы когда-то была пара декоративных перьев, пока ветер не вырвал одно из них?
Один фонарный луч, побежденный, отступил. Другой, поколебавшись, тоже метнулся прочь. Человек в шляпе с зеленым пером и дождевике, пройдя в каких-то восьми футах от меня, ушел прочь в темноту.
— Мама! — позвал я. — Мама!
Незнакомец все дальше и дальше уходил от нас. На ходу он поднял руку, чтобы придержать шляпу.
— Мама! — снова позвал я. Наконец расслышав меня сквозь шум, она спросила:
— Что такое?
— Мне кажется… мне кажется…
Но я не знал в тот момент, что в точности мне казалось и что я испытывал. Ведь я не мог сказать наверняка, был ли этот человек именно тем, кого я видел на опушке леса через дорогу от озера.
Незнакомец уходил от нас, шаг за шагом рассекая коричневую воду.
Вырвав руку из маминой ладони, я бросился вслед за ним.
— Эй, Кори! — крикнула она. — Кори! Сейчас же дай мне руку!
Я слышал ее, но не послушался. Вокруг меня плескалась вода, но я упрямо шел вперед.
— Кори! — закричала мама.
Но мне нужно было увидеть его лицо.
— Мистер! — крикнул я.
Но вокруг стоял такой шум от дождя, бушующей реки и суеты вокруг дамбы, что незнакомец не услышал меня. Но даже если он и слышал мои крики, я был уверен, что он не оглянется. Я чувствовал, как течение Текумсе срывает с моих ног ботинки. Я по пояс увяз в холодной жидкой грязи. Человек в дождевике направлялся к берегу реки, туда, где находился мой отец. Лучи фонарей раскачивались и метались из стороны в сторону, их мерцающий свет упал на правую руку мужчины как раз в тот миг, когда он вытащил ее из кармана.
Что-то металлическое блеснуло в его руке.
Что-то, имевшее острые очертания.
Мое сердце ушло в пятки.
Человек в шляпе с зеленым пером направлялся к реке, чтобы встретиться с моим отцом. Он планировал эту встречу, искал ее давным-давно, наверно, еще с тех пор, как отец бросился в озеро вслед за тонувшей машиной. А что, если незнакомец воспользуется ситуацией — шумом, суетой, дождливой мглой — и вонзит нож отцу в спину? Я попытался найти отца взглядом, но не смог этого сделать: все люди казались безликими отблесками, не отличимыми друг от друга силуэтами, изо всех сил пытающимися предотвратить неизбежное.
Незнакомец преодолевал течение гораздо быстрее меня, и расстояние между нами увеличивалось. Я ринулся вперед, пытаясь одолеть реку, но поскользнулся и погрузился в илистую воду, сомкнувшуюся у меня над головой. Я стал колотить руками, пытаясь ухватиться за что-нибудь и вынырнуть, но не нашел никакой опоры. Ноги провалились в жидкую грязь. В голове пронеслась паническая мысль, что я никогда уже не сумею глотнуть воздуха. Я плескался и качался на волнах, а потом кто-то схватил и приподнял меня, так что грязная вода медленно стекла с моего лица и волос.
— Я вытащил тебя, — сказал мне мужской голос. — Все в порядке.
— Кори! Что с тобой? — Это был голос моей матери, и в нем звучал неподдельный страх. — Ты что, с ума сошел?
— Похоже, он попал ногой в яму, Ребекка.
Мужчина поставил меня на твердую почву, которую я теперь ощущал ногами, хотя стоял по пояс в воде. Я отряхнул с глаз комки грязи и увидел над собой лицо доктора Кертиса Пэрриша, на котором тоже были дождевик и непромокаемая шляпа. Шляпа без всякой ленты, серебряной пряжки и зеленого пера. Я оглянулся по сторонам в поисках фигуры человека, которого только что пытался догнать, но она уже слилась с силуэтами людей у речного берега. Он был там с ножом, вытащенным из кармана.
— Где папа? — пролепетал я, вновь впадая в лихорадочное состояние. — Мне нужно обязательно разыскать папу!
— Тихо, тихо, успокойся. — Доктор Пэрриш положил руку мне на плечо. В другой руке он держал фонарь. — Том где-то там.
Доктор осветил лучом фонаря группу перемазанных в глине людей. Направление, в котором он указывал, было совсем не то, куда ушел человек в шляпе с зеленым пером. Но я увидел там отца, работающего лопатой между каким-то чернокожим и мистером Ярброу.
— Видишь его?
— Да, сэр.
Я снова завертел головой, отыскивая таинственную фигуру в дождевике и шляпе-федоре. Но она исчезла.
— Кори, больше не смей убегать! — прикрикнула на меня мама. — Чуть не до смерти меня напугал!
Она крепко, как тисками, стиснула мою руку.
Док Пэрриш был грузный человек лет сорока восьми — сорока девяти, с квадратной крепкой челюстью и носом, расплющенным в ту пору, когда он сержантом в армии занимался боксом и был чемпионом. Теми же руками, что выгребли меня со дна подводной ямы и поставили на ноги, доктор Пэрриш принял меня при родах из утробы матери. У дока Пэрриша были густые брови цвета стали и темно-каштановые волосы. На висках пробивалась седина, выглядывавшая из-под полей его непромокаемой шляпы.
— Мистер Марчетт сказал мне, что в местной школе открыли спортивный зал, — сказал док Пэрриш маме, — там можно разместиться. Туда уже принесли масляные лампы, одеяла и раскладушки. Вода быстро поднимается, поэтому женщинам и детям лучше идти туда.
— Нам тоже нужно туда пойти?
— Не будет никакой пользы, если вы с Кори останетесь стоять здесь, посреди этого хаоса.
Док Пэрриш указал своим фонарем в противоположную от реки сторону, где на баскетбольной площадке, превратившейся в болото, мы оставили свою машину.
— Туда приезжает грузовик и забирает всех, кто хочет укрыться в спортивном зале. Через несколько минут там как раз должна появиться очередная машина.
— Но тогда папа не будет знать, где мы! — возразил я. Шляпа с зеленым пером и нож все еще не выходили у меня из головы.
— Я ему передам. Тому будет спокойней, когда он узнает, что оба вы в безопасности, и скажу честно, Ребекка: если дело пойдет так и дальше, к утру мы сможем ловить рыбу из окон.
Дополнительных приглашений нам не потребовалось.
— Моя Брайти уже там, — сказал доктор Пэрриш. — Поспешите, чтобы успеть на следующий грузовик. Вот, возьмите.
Док Пэрриш отдал маме свой фонарь, и мы заторопились прочь от разбушевавшейся Текумсе в сторону баскетбольной площадки.
— Держись за мою руку и ни в коем случае не отпускай! — строго предупредила меня мама.
Вокруг нас бурлили речные воды. Оглянувшись назад, я сумел разглядеть только движущиеся в темноте огни, их блеск на поверхности мутной воды.
— Смотри лучше под ноги! — прикрикнула на меня мама.
Дальше по берегу реки, за тем местом, где работал отец, голоса стали звучать все громче, и вот уже люди что-то кричали нестройным хором. Тогда я еще этого не знал, но, как потом выяснилось, именно в тот момент волна перехлестнула через земляную дамбу в самом ее высоком месте, река прорвалась через преграду, и вода, крутясь и пенясь, залила людей по самые локти. В илистой пене луч фонаря на миг выхватил чешую с коричневыми крапинками, и кто-то истошно завопил «Змеи!» В следующее мгновение люди с изумлением наблюдали за извивающимися в потоках воды змеями. Мистер Стелко, администратор кинотеатра «Лирик», постарел на десяток лет, когда, протянув руку, чтобы за что-то ухватиться, ощутил движущееся мимо него в завихрениях воды покрытое чешуей тело размером не менее бревна. Мистер Стелко обмочился от страха, а когда наконец нашел в себе силы исторгнуть из легких крик, чудовищное земноводное уже промчалось мимо, унесенное паводком на улицы Братона.
— Помогите! Кто-нибудь помогите! — раздался где-то рядом с нами женский крик, и мама сказала мне:
— Подожди.
Кто-то приближался к нам с громким плеском, неся высоко над головой масляную лампу. Капли дождя, ударявшие в раскаленное стекло лампы, с шипением превращались в пар.
— Помогите мне, умоляю! — крикнула она нам.
— В чем дело? — спросила мама, осветив фонарем лицо охваченной паникой молодой темнокожей женщины. Мне она была незнакома, но мама узнала ее:
— Нила Кастайл? Это ты?
— Да, мэм, это я, Нила. А вы кто?
— Ребекка Маккенсон. Когда-то я читала твоей матери книги.
Должно быть, это было задолго до моего рождения, сообразил я.
— С моим отцом несчастье, миз Ребекка! — запричитала Нила Кастайл. — Должно быть, у него сдало сердце.
— Где он?
— В нашем доме! Вон там!
Нила указала рукой в темноту. Вокруг ее талии бурлила вода. Мне она доходила уже до груди.
— Он не может подняться!
— Я поняла, Нила. Успокойся.
Моя мама, способная ощутить кожей и преувеличить до невероятных размеров малейшую опасность, обладала поразительным свойством излучать спокойствие, когда в утешении нуждался кто-то другой. Это, как я теперь понимаю, составляет часть сущности любого взрослого. В минуты опасности мама могла проявить качества, которые прискорбным образом отсутствовали у деда Джейберда, — стойкость и отвагу.
— Покажи дорогу, — сказала мама молодой негритянке.
Вода уже врывалась в дома Братона. Жилище Нилы Кастайл, как и большинство других здешних домов, представляло собой узкую серую лачугу. Когда мы вошли в дом вслед за Нилой, река уже бушевала вокруг нас.
— Гэвин! Я вернулась!