А потом она поняла, что с нею говорит Барс, и сразу успокоилась.
– Да, это я, – сказала она. – Юлия.
– Проверка связи, – сказал Барс. – Тут пока все спокойно. Держитесь.
– Что в небе?
– В небе только наши. Имперцев нет.
– Испугались?!
– Возможно. Сейчас ещё ничего не известно. Будем ждать.
– Как долго?
– Не знаю. Может быть, несколько часов. Может быть, несколько суток. Вы должны продержаться. Обязаны продержаться.
– Конечно, – сказала Юлька. – Мы продержимся. Правда, парни?
Трубка медленно легла на место. Потом Юльку грубо схватили за плечи, за руки, она попыталась рвануться, под черепом полыхнуло раз и ещё раз, ей показалось, что она падает назад вместе со стулом, на котором сидела, сейчас она приложится об пол, но пола на месте не оказалось, а только горячая пустота.
Крейсера вынырнули так близко, что Толик еле успел перехватить управление у Алана. Визибл стал стремительно разгоняться до боевого режима; казалось, Толика подхватили двумя пальцами глубоко под брови и резко выдернули из болота на огромную высоту, где чернота и острый летящий снег. Сквозь этот снег он рассмотрел крейсера: шестерка в нижнем эшелоне и шестерка сверху, класс какой-то новый, похожи на «Белых медведей», но со странными горбами по бокам купола, наверное, это и есть те новые приспособы, которые позволяют имперцам видеть дальше и действовать согласованнее…
Хроносдвиг, вызванный их появлением, прошел сквозь тело; это было привычно, это тысячи раз гоняли на тренажерах, и все равно Толик удивился: прошла тысяча лет, а он все ещё висит посреди пространства и пялится на серые неровные лепешки, ползущие под ним и перед ним; он не знал, что нужно делать. Он забыл.
Рука сделала все сама.
От выстрела кораблик сжался, потом расслабился – будто выпускал снаряд с почти физиологическим усилием. На чужом сером куполе, там, куда лег золотой крестик прицела, появилась крошечная звездочка, ослепительно вспыхнула и погасла. Медленно двигались, цепляясь друг за друга, механизмы перезарядки; второй снаряд, подгоняемый затвором, туго пошел в патронник, и боек разбил капсюль ещё до того, как это движение завершилось, – но ровно в тот хорошо рассчитанный миг, чтобы пламя по спиральным канальцам трубчатого пороха успело распространиться по всему объему гильзы, а снаряд начал выскальзывать из её горлышка, – и тогда затвор чуть перекосился и плотно заклинился в раме. Когда же снаряд прошел три четверти пути по длинному стволу, пересекая поля резонансных блоков, сработал его хроновик…
Толик успел заметить вторую белую вспышку, а потом триполяр стал черным: на «Арамисе» с номером 46 сошлись лучи сразу нескольких десятков лазеров. Нечего было и думать сохранить строй, он рванул вправо, влево, влево, вниз, чуть не столкнулся с кем-то из своих же…
Третий выстрел, кажется, пришелся в пустоту.
Когда способность видеть вернулась, все пространство вокруг просто кишело летящими торпедами. Визибл преподносил их не только как материальные изделия из алюминия, пластика и какого-либо боевого заряда, но и подхватывал пройденный ими след в пространстве, рисуя его бледным пунктиром, и вероятный будущий – этакими полупрозрачными то ли щупальцами, то ли лепестками…
Пока что ни одно щупальце не упиралось в «сорок шестой». Но вот «Портосам» из ведущей группы было не открутиться.
Но вот «Портосам» из ведущей группы было не открутиться. С десяток торпед взорвались сразу, сбитые лазерами или «гремучками», и ещё несколько – совсем рядом со строем, и, может быть, еще… еще… но нет: один за другим перестали быть два «Портоса». Белое пламя и промельк искореженного металла. Все вокруг на миг словно остановилось, а потом прыгнуло с двойной скоростью – будто из киноленты вырезали несколько кадров. Крейсера оказались совсем рядом, «на дистанции пистолетного выстрела», Толик был уже в инсайте с уцелевшим Урванцевым, четырьмя пилотами «Арамисов» и с каким-то отчаянным марцалом, он его ещё не выделил в общей схватке, но уже чувствовал где-то рядом; уже вторая волна торпед осталась позади, не разворачиваясь вдогонку, а продолжая поиск целей по курсу. Там их было густо…
Алан был на торпедах; он их и выпустил: две-две-две – бронебойные «зубила», сразу же стянувшие на себя целый букет антиторпед и лазерных ударов; пробиться у «зубил» не было ни малейшего шанса, но они чуть-чуть ослабили общую завесу перед верхней шестеркой крейсеров, и в ней стали угадываться не то чтобы бреши – но разряжения. Еще с десяток «зубил» устремилось к дальнему в этой шестерке крейсеру, и видно было, как вокруг них вспыхивает неровное продолговатое солнце: свет лазеров рассеивался в дыму и мельчайших осколках взрывов множества антиторпед, и уже невозможно было понять, сколько торпед из залпа уцелело: пять, три, одна… Но другой залп, произведенный с тут же испепеленного «Арамиса» (неизвестный пилот сгорел в мозгу Толика, а он даже не успел спросить имени…), поразил ближний крейсер двумя попаданиями в купол, и крейсер тут же отвалил в глубину строя, как провалился. Тут же ещё один «Арамис» – Урванцева! – перестал маневрировать и исчез из восприятия, улетая куда-то по прямой с мертвым телом внутри, и Толик почему-то понял, что пилот просто умер в полете… лопнул какой-то сосуд в мозгу скорее всего…
И вот теперь наконец Толик заметил того марцала, которого чувствовал. «Птица» догоняла их строй и держалась немного снизу, боезапас был весь при ней, а их оставалось – один сторожевик и три катера, причем с одним почему-то не было инсайта – против пяти крейсеров. Но и справа, и слева, и сверху подходили новые боевые группы, очень медленно подходили, очень медленно исполняли маневры уклонения, а потому слишком часто на месте корабля вспыхивала звезда, становилась полупрозрачным пыльным шаром и исчезала, а там, где был корабль, иногда продолжало кружиться что-то искореженное…
Новый залп землян был куда мощнее первого. Сорок–пятьдесят кораблей выпустили едва ли не по половине боезапаса; Толик видел, как густые пучки торпед прорываются сквозь совершенно бешеный оборонительный огонь, истаивая в нем, как будто они из снега… но – прорываются, ослепительные вспышки на серой броне, и ещё два крейсера отваливают вслед за первым, выходят из боя – и один из них взрывается. Он не разлетается на части, как это случается с земными корабликами, но – пламя вырывается из всех его люков, медленное белое пламя. Оно столь горячо, что, не умещаясь в люках, проступает сквозь корпус: мертвый корабль начинает местами светиться.
Спокойней, говорит Толик визиблу, не так резко, ничего лишнего… Только бой.
Но он все равно видит, что из нижней шестерки крейсеров дерутся только два, а четыре – валятся вниз, вниз… падают или сдаются.
Сколько нам это стоило? Визибл знает и это. Тридцать девять сгорели, ещё полтора десятка вышли из боя… Много, много, чересчур много, мы ведь ещё и не начинали как следует…
И не только мы.