— «Поворачивает! На возвратный курс лег!»—«Алису в Стране Чудес» Настя иногда включала на спикеры. Кэботу нравилось — игра слов полуторавековой (или «всего» полу если иметь в виду не книгу, а звуковую постановку) давности позволяла лучше въехать в тонкости русского языка, а Насте приходилось обращаться к английскому оригиналу, чтобы объяснять кое-какие тонкие моменты. Что, соответственно, было полезно уже для ее инглиша. — Да куда ж он гонит-то!
— «Последний парник»Есть! Попал. Хорошо попал. Сколько там? Метр в секунду?
— Нет, поменьше. Где-то ноль девять. Три фута. В общем, возможно, нам пришлось бы бежать за скафандрами. А может, и нет. Для первого раза неплохо, углы, по крайней мере, выдержал. Но стыковаться в реале я ему не дам. Пусть даже не просит, — двое профессионалов обменялись понимающими улыбками.
— До чего же приятно ощущать себя крутым. Кстати, Настя, труба у тебя в каюте сегодня опять не протекала?
— Ну вот, сбил романтический настрой. Вроде нет. Хотя при такой стыковке — не знаю, как с целостью узла, а вот трубу от такого сотрясения точно прорвало бы снова.
— Как ты говоришь? Тернии?
— Они самые.
21:00 мск
Луна, Океан Бурь
База «Аристарх»
— Эхм. Ну, я, в общем, верю, что станция уцелела. — Пьетро выглядел совершенно несчастным. Несмотря на плюс двенадцать в жилом отсеке, спальник с плеч был скинут давным-давно, черные волосы слиплись от пота.
— Молодец. Правда молодец. Для первого раза — просто отлично. Еще пара-тройка… десятков таких тренировок — и можно пробовать стыковаться «в железе». Но пока — если тебе действительно придется взлетать самому… и если при этом еще и автоматика действительно откажет — попроси Настю, чтобы она подобрала тебя на «Союзе». Надежнее будет.
— Извини, Сергей, у меня этого курса не было. Ручной стыковки.
— Я знаю. Его и не должно было быть. Для того чтобы это действительно стало необходимым — нужен отказ автоматики сразу и «Козявки», и «Союза» плюс э-э… потеря работоспособности меня и Насти одновременно. Слишком много проблем — всех и сразу. А то, чему тебя учили — взлет и формирование орбиты, — ты сделал отлично.
— Спасибо. Я ведь не настоящий космонавт. — Итальянец все-таки переживал.
— Ну да. А скафандр на стройке нашел. Извини, опять анекдот. Не надо ложной скромности — космонавт ты вполне настоящий. Просто на орбите пилоты вроде меня уже как бы не в меньшинстве. Вон у американцев на околоземных станциях — на двоих пилотов четыре исследователя, у нас на втором «Мире» чуть похуже — один чистый пилот, один исследователь с сокращенной летной подготовкой и один чистый спец вроде тебя. Ладно, топай в гамак. Взмок ты сильно, возьми одну грелку из резерва, укутайся поплотнее. И температурку ненадолго повысим, только простуды нам и не хватало. Пара киловатт-часов в банках есть.
Сергей чуть увеличил температуру подаваемого воздуха с постепенным снижением после часа прогрева. Заряд аккумуляторов потрачен не зря. Энергия энергией, дефицит дефицитом, а киснуть в течение трех суток подряд совсем не дело. Завтра прогон по всей телеметрии внешнего хозяйства, не соскучишься. А там и до утра недалеко. Нужен реактор, как же дико он нужен…
Итальянец, судя по всему, был того же мнения. Сидел он почти в той же позе, что и четыре часа назад, но выглядел уже значительно живее. И после стресса его тянуло поболтать. Третьяков, естественно, не возражал.
— Скажи, Сергей, — а вот почему экспедиции начались без уже установленного реактора? Почему его не посадили сразу? Тогда мы смогли бы работать более эффективно. Да и прокладки на «Вероне», может, и не пришлось бы менять — если бы температурный режим поддерживался. Я не жалуюсь, просто очень холодно ночью.
— Эхм… Вообще-то реактор действительно хотели еще полгода назад закинуть, в первую смену.
— Не хватило денег?
— Вояки забрали. И основной, и резервный.
— Вояки?
— Военные. Морская разведка. Радиолокатор на спутнике, для поиска корабельных группировок. — Сергей чуть не ляпнул «потенциального противника» — вбитые в подкорку штампованные фразы так и рвались на язык, но итальянец мог и не понять юмора. — Энергии такая штуковина требует много, а солнечные батареи не поставишь — орбита низкая, «лопухи» сильно тормозят об атмосферу. Ну и, понимаешь, понадобилось срочно группировку таких спутников вдвое увеличить.
— Зачем?
— Не знаю.
На самом-то деле все было понятно, напряжение на морях копилось уже давно. Как и на суше, и в воздухе. Да, кстати, и на орбитах — безликих «Космосов», которым вместо номеров можно было спокойно навешивать погоны, стартовало в пару крайних лет как бы не столько же, сколько за предыдущие десять. Причем если считать по массе — то и за все двадцать. Но вдаваться в эту тему Третьяков не собирался.
— Видимо, у военных какие-то свои соображения были. Достаточно веские.
— Никогда не любил военных — извини, Сергей, к тебе это не относится. А теперь еще больше не люблю. Теперь это, можно сказать, личное.
— Ну, что делать. Нас любить не обязательно. А конкретно меня — конкретно тебе — вообще противопоказано. — Оба хрюкнули. С ориентацией и у того, и у другого все было тип-топ, скорее даже трах-тибидох. У Третьякова период загонно-засадной охоты на юбки, правда, остался в холостяцко-курсантском прошлом — загнал одну такую… себе на беду. Пришлось, как пишут классики, переходить от экстенсивного пути развития к интенсивному. А вот итальянец оправдывал национальную репутацию почти до самого предстартового карантина. — Нас достаточно кормить — и немного бояться. Это я о чужихвоенных. В смысле — другие страны должны военных твоей страны немного побаиваться. Совсем немного. Только чтоб войну начинать было страшновато. Любовь — это так… из области несбыточного. Если нас полюбят, как, скажем, в тридцатые, — можем невзначай и до Берлина дойти…
— Вот поэтому и не люблю. У нас в Италии тогда, в тридцатые, знаешь ли, дуче был. И тоже… Берсальеры, дух Рима… Еще хорошо, что я не немец…
— Это да. Был бы немец на твоем месте — вот тогда бы я со своей любовью попал.
— Но у вас тогда тоже был тоталитаризм!
— Это, друг мой, разговор сложный и «не для сейчас». Это надо поллитру на стол выкатить, грибочков, селедочки.
— А потом драка обязательно.
— Оп-па. Это откуда такие точные сведения?
— Когда я в четырнадцатом готовился в первый раз ехать в Россию — еще не в Королев, а в геохимический институт, тогда мы «Верону» только разрабатывали, — мне мама принесла книжку «Как выжить в России».
— Представляю себе.
— Да уж. Перепугался я страшно. А когда приехал — понял, что там, в книжке, все несколько преувеличено.
Эту тему Сергей тоже решил замять. А то мало ли что там для запугивания таких вот отправляющихся в дикую страну пьетров написали. Слово за слово — можно невзначай и подтвердить какую-нибудь гадость. Да и док Абрамов просил, точнее, настоятельно рекомендовал о политике особо не дискутировать. И, кстати, шутить поменьше, н-да… Абрам — это голова. Абраму палец в рот не клади. Сергей, например, не положил бы. Пьетро тоже, видимо, получил подобные рекомендации насчет политических тем. Но успокоиться не мог.
— Сергей, ты же говорил, что в войне участвовал, так? А стрелять в людей тебе доводилось?
— Бог миловал. — Вопрос вроде безопасный, да и душой, слава богу, кривить не надо. Если Чечню не вспоминать, конечно. — Я ж извозчиком был. Туда — обратно. Много раз.
— И орден за это дали? — Пьетро ткнул из-под спальника в стену над головой Сергея.
— Это? Это не орден. Это гвардейский значок. Память. Об армии. Хотя орден тоже дали.
— Но ты же не стрелял?
— А в армии далеко не все стреляют. Иногда нужно просто таскать через горный хребет грузы и людей. А хребет высокий. Три кэмэ. Для груженого борта — почти предел. И вообще по сравнению с вертолетом в горах здешние посадки — курорт. Ни тебе ветра, ни тебе тумана или метели… Ни тебе обстрелов, кстати. А там… Но ничего, обошлось. За это и орден.
На чем военную тему и замяли, вернувшись к вопросу — почему нельзя все-таки подготовить все заранее и прилететь в относительно комфортные условия. Сергей пытался было объяснить на пальцах — но «пальцы», в смысле, жизненный опыт, оказались разные. Что такое «ремонт» и что такое «дача» и с какими проблемами связано проведение первого и строительство второй, объяснить итальянцу оказалось трудновато. Все-таки ближайший аналог нашелся — в глубине десятилетий.
— Ну, вот смотри. Строил твой дедушка дом. Если бы он сразу задумал отгрохать, как ты говоришь, палаццо — не получилось бы, верно? Особенно если он не миллионер?
Пьетро кивнул — не миллионер, мол. Тут, правда, была тонкость: миллионером дедушка все-таки был — если считать в прежних итальянских лирах. Но объяснять русскому тонкости нумизматики тех времен было намного дольше, чем просто согласиться. Третьяков продолжил, ободренный:
— Ну вот. И пока скопил бы он всю сумму до копейки — обязательно нашлось бы, на что потратить. Так что он у тебя совершенно правильно все делал. Прямо как мы. Сначала маленький домик, бытовка. Потом он туда переехал, так? И начал строить потихоньку. Подвел электричество, завез камни… Мы сейчас как твой дедушка — сарайчик построили, поселились — и давай камешек к камешку класть.
— Сергей, это же было во время дедушки. Шестьдесят лет назад. А сейчас все по-другому. Сейчас, если строят дом, а не снимают квартиру, просто берут кредит, нанимают строителей… И для этого не обязательно быть миллионером.
— А строители, что характерно, мы сами. Не наймешь же зеленых человечков местных. И кредит никакие инопланетяне нам не дадут.
— Ты умеешь говорить замечательные комплименты. То с сантехниками сравнишь, то со строителями.
— А что? По-моему, почетно. Вот будет тут постоянная база, закопанная в землю, тьфу, в Луну, с системой тоннелей, с куполами, с залами подземными, как у Хайнлайна, — Хайнлайна Пьетро читал, что и подтвердил частыми кивками, — а на местном кислородном заводе, на главном шлюзе — титановая табличка. Из местного, замечу, титана. И там первой же строкой — «Завод имени инженера-химика доктора Пьетро Тоцци». Согласно русской традиции.
— Не только русской. — Улыбнулся, уже прогресс.
— Ну, вот видишь. А вот мне даже этого не светит. Вот именем Сашки Залетина, командира нашей первой экспедиции, наверняка главную улицу… или главный тоннель назовут. А мне, как всего-навсего пятому, — не, без шансов.
Пьетро принялся горячо возражать против такой несправедливости. Как это так инженеру, получается, целый завод, а командиру — ничего. Это неправильно! Распалился, замахал руками. Даже про холод забыл. В общем, через десять минут сошлись на названной в честь Третьякова энергостанции. Благо принимать, перегонять и подключать реактор предстояло как раз русскому. Хандру у итальянца как ветром сдуло. Чего Третьяков, собственно, и добивался.
Засим пошли спать.
ДЕНЬ 3
28.08.2020
00:15 мск (07:15 хбр)
Воздушное пространство
над Восточной Сибирью
На дальневосточных маршрутах летали относительно новые «Дримлайнеры», но ни сон, ни дрема не шли. Должно быть, график дня и ночи сбился окончательно — уж больно велика разница в поясах. По Хабаровску уже восьмой час утра, по Москве — первый ночи, так что не поймешь — то ли еще не ложился, то ли уже встал. Хорошо Абрамову — дрыхнет, как младенец. И толстый деятель в необъятном пиджаке в соседнем кресле рулады носом высвистывает. А ему — не спится вот. По первости, летая пассажиром, дико хотелось обаять стюардессу и, невзирая на строжайшие запреты, напроситься к пилотам в гости. Иногда удавалось. Небо в иллюминаторе — совсем не такое, как в прямоугольных стеклах кабины, а жалкое подобие. Жалкое в той же самой степени, в которой открывающийся пилоту гражданской лайбы вид бледнеет перед распахнутым во всю ширь простором за стеклом фонаря «сушки». Когда он осознал это, на второй или третий раз, — немедленно прекратил такие экскурсии. К тому же «Боинг» шел на запад, почти синхронно с проворотом Земли внизу, так что мутно-красное солнце, как привязанное, висело над самым горизонтом «на семи часах». Не увидеть.