— И что надумали?
— Решили подождать, пока Всемир оклемается. Вдвоем нам не справиться.
— А втроем?
— Н-ну ежели постараться… — уклончиво протянула женщина. — Я бы тебя слегка подранила, а потом бы сетью опутали. А теперь поняла, что зря мы все затеяли.
— Может, вышло бы, а может — нет. Но лучше не пробовать.
— Для того и представление устроил? Хотел показать, что я хреновая «стрелка»?
Я усмехнулся и по-отечески погладил Марту по голове:
— Ты привыкла из засады бить, стрелы беречь. А я солдат. В меня стреляют, а я уворачиваюсь…
— Ты нас убьешь? — поинтересовалась Марта без особого страха в голосе. — Если резать будешь — брюхо не вспарывай. Терпеть не могу, когда кишки вылазят. Фу… По горлу режь.
— Подумаю, — буркнул я. — Посмотрю на твое поведение.
— Правильно сделаешь, если убьешь, — кивнула женщина. — К тоффелю такая жизнь!
— А тебе какой жизни хочется? — задал я глупый вопрос.
— Будто сам не знаешь? Мне хочется, чтобы как все — дом чтобы был, муж да детишек двое. Были бы деньги, меня замуж и с резаной мордой взяли б.
— Ох уж эти деньги, — вздохнул я. — Я бы от них тоже не отказался.
— А то! — хмыкнула Марта. Помолчав немного, сказала: — Деньги-то взять можно, но уж больно дело-то хлопотное.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался я. — Расскажи, если не секрет.
— Да какой тут секрет? Можно серебряный обоз грабануть, будут тебе деньги такие, что королям не снилось!
— Серебряный обоз? — переспросил я, а потом до меня дошло. Обоз, в котором перевозят серебро с рудника!
— Ну да, — продолжила Марта. — Его уже раз пять грабить пытались — хрен, ничего не получилось. Юрчик с Посконья грабить ходил, так всю его банду перебили, Яносик с Подгалья был, еле ноги унес. Охрана здоровущая, из солдат.
— Скажи-ка, а много в ваших краях бродит… — поинтересовался я, раздумывая, не обижу ли девушку, если скажу — грабителей, но сумел подобрать нужное слово, — ночных парикмахеров?
— Да до хрена и больше. Кто ж нас считал-то? Места тут хорошие — рудник неподалеку, городов много. Опять же — купцы ездят, крестьяне на ярмарки шастают. И прятаться легко. За нами вон лес и болото, а кое-где горы.
— А ежели народ по лесам собрать да всем вместе на обоз напасть?
— Всем вместе, говоришь? — заинтересовалась Марта.
Перевернувшись на живот, она уперлась локтями в ложе и, утвердив подбородок на ладонях, задумалась. Я ее торопить не стал. Вдруг что да придумает?
— Знаешь, а ведь можно и собрать, — сообщила атаманша. — Есть у меня друзья-приятели, человека три, что другие концы дороги держат. У них — свои знакомцы. Глядишь, недельки через две можно и Большой круг созвать.
— А кто скликать Большой круг будет? Ты?
— Может, и я… Что, думаешь, не сумею? Вот только людей еще уговорить надо… а это непросто… Кто бабу резаную слушать станет?
— А меня?
— Тебя? — переспросила Марта. Посмотрев на меня, оживилась. — Пожалуй, колодника да бывшего вояку могут и послушать.
Глава пятая
ВОЗВРАЩЕНИЕ В УЛЬБУРГ
К Ульбургу я подъехал со стороны новой заставы, которой раньше не было. Помнится, заводил с первым бургомистром разговор, что порядочному городу нужно иметь хотя бы два въезда-выезда: для обороны удобнее, да и давки поменьше, когда народ волочит свой товар туда-сюда.
Когда-то вторые ворота были, но их зачем-то замуровали. Теперь все как положено. Ожила вторая Надвратная башня, появились цепи подвесного моста, натянутые на старый барабан. (Барабана-то я сейчас не видел, но помнил, что он там был.)
Красота! Даже ров, заполненный проточной водой, еще не успел превратиться в сточную яму.
Пахнет свежим деревом. Ворота обиты железом, но не покрашены. («Почему не окрашено? — возмутился во мне экс-комендант, но тут же и успокоился: — Зима. По весне выкрасят».)
На некотором отдалении от стен уже торчали хижины, сооруженные из битого камня и хвороста, слегка обмазанного глиной. Дай срок, вместо сожженного (по моему приказу!) пригорода вырастет новый безобразный поселок или, как говорят в древлянских землях, — «подол». Даже не знаю — отчего у меня такая нелюбовь к слободкам, возникающим вне городских стен? Наверное, из-за въевшихся убеждений, что вокруг крепости должно быть чистое пространство!
Ворота еще не открыты, придется подождать. Ничего страшного. Хоть и январь, но только прохладно, а не холодно. Даже вода не тронута льдом.
К воротам я прибыл первым, но скоро за моей телегой пристроилось еще несколько пейзан, везущих в город всякую снедь — яйца, битую птицу, масло, овощи, торопившиеся занять на торге лучшие места. На меня посматривали завистливо-злобно, но, заприметив пустую телегу — мешок с провизией и барахлишком не в счет, успокаивались.
Давно ли по округе «прошлись» драбанты Фалькенштайна, сжирая на пути все съедобное, как саранча? Казалось — крестьянам и самим есть нечего, а вот нашли какие-то тайники, распотрошили схронки и везут в город припасы, чтобы заработать пфенниг, а то и фартинг с талером. Во время войны и после нее продукты взлетают в цене, а кушать хочется. Пока размышлял, ворота открылись, а руки уже шевелили вожжами, направляя телегу в узкий коридор внутри Надвратной башни.
— Что везешь? — спросил стражник, скользнув взглядом по поясу с ножом. Нож не более фута — не возбраняется.
— На заработки еду, — кивнул я на пустой воз. — Говорят, возчики нужны, камни возить.
— А-а, — кивнул парень, теряя интерес.
Нет товара — нет и пошлины. Брать деньги за въезд в Ульбурге еще не додумались.
Лениво направляя конягу, я неспешно осматривал город. Прошло и всего-то три с половиной месяца, а столько сделано. Вместо разрушенной башни, что погребла под собой воинство герцога, выросла новая. Умелые каменщики сделали ее такой же, как остальные, поэтому она не портила облик старинного города. Вот с битыми из камнеметов витражами хуже — стекольщик старался, но подобрать кусочки, чтобы были неотличимы от прежних, не смог. Композиция, изображавшая не то античного героя, не то храброго рыцаря, выглядела пестрой. Но пройдет с десяток лет, новые стекла поблекнут, покроются пылью. А еще лет через тридцать горожане будут гордиться обновленными витражами, считая их достопримечательностью и символом борьбы за свободу! Может, и мне памятник поставят? Хотя нет, памятник должны поставить господину первому бургомистру, как главному герою, не пожалевшему собственного зятя-предателя!
Рынок за время моего отсутствия никуда не перенесли. И конечно же, на своем месте был и мой друг Жак — старшина нищих и король воров (а может, наоборот?).
— Стой тут! — приказал я коню.
Я не узнал у братцев имя коня, а своей клички так и не придумал. Потому он у меня и был просто «конь». Или — Конь. Без обид. Если бы хотел обидеть, назвал бы так, кем он и был, — мерином.
От «свиты» Жака отделился мальчишка лет двенадцати, подскочил ко мне. Кривляясь, как мартышка, нахально спросил:
— Тебе кто тут кобылу разрешил ставить?
— Не кобылу — а мерина, — снисходительно поправил я. — Пора бы разбираться.
— Да мне без разницы, — плюнул мальчонка сквозь зубы. — Хоть конь, хоть мерин. Взял свою клячу и — исчез отсюда!
— Это еще почему? — полюбопытствовал я, присматриваясь к юнцу. Я-то его узнал, поросенка, а он меня — нет.
— Ты еще спрашивать будешь, пень бородатый? — вызверился мальчишка, старательно копируя кого-то из взрослых бандитов. — Убирайся, а то…
— А то — что? — поинтересовался я.
— А не то руки-ноги выдергают да палки вставят, понял? Или… — сделал мальчишка паузу, — деньги давай!
— Много? — спросил я, делая вид, что лезу за кошельком.
— Давай, сам отсчитаю! — щербато ухмыльнулся сопляк и протянул руку.
— Наглый ты малый, спасу нет! — восхитился я, хватая парнишку за ухо и разворачивая его спиной к себе: — Мигом к хозяину беги и скажи, что ждут его.
Мальчишка пытался возражать, но, получив ускорение под задницу, отлетел от меня шагов на пять. Однако вместо того чтобы бежать к старшим бандитам и жаловаться, развернулся, наклонил голову и попер, как маленький кабанчик…
— У! — зарычал парнишка, пытаясь врезаться головой в мой живот.
— А! — завопил я в тон, отвешивая ему щелбан.
Юнец от неожиданности сел, потер ушибленный лоб. Но не струсил! Вскочил, воинственно выдохнул: «У-А» — и ринулся в новую атаку, пытаясь забодать и залягать меня.
«Смелый!» — восхитился я, сграбастав парня поперек туловища.
Он вырывался, как обезьяна, и дрался, как лев, — плевался, пинался и норовил укусить меня за палец. Не выдержав, я закинул парнишку на телегу и, придерживая его за шею, сказал нежно и проникновенно:
— Ты что, маленький засранец, нюх потерял? Забыл, как по шее получал, а? Разжалую, на хрен, и нашивку заставлю вернуть! Вон, на рукаве у тебя что прицеплено?
Сорванец притих, «переваривая» услышанное, а потом недоверчиво спросил:
— Господин комендант?
— Нет, гусь лапчатый… — усмехнулся я, отпуская одного из своих «летучих» мальчишек. — Что за безобразие? Командира не узнал?
— Вьи-иии, — заверещал мальчонка, кидаясь ко мне на шею. — Господин комендант! Живой!
— Да не ори ты, — усмехнулся я, прижимая нестриженую голову паренька к груди. — Ишь, разорался, будто тебя щекочут!
— Я за народом сбегаю!
— Подожди… — Вспоминая имя мальчишки, ухватил его за край туники, замешкался, но вспомнил: — Яник, постой-ка! Не говори пока, кто приехал. Скажи только — человек с паролем, и все. Не нужно, чтобы обо мне знали. Понял?
Яник, добежав до хозяина, ухватил его за плащ и затанцевал, стараясь говорить и увертываться от удара костылем.
Старина Жак свое дело знал. Яник был «подсечен», прижат к земле и расспрошен-допрошен, после чего Оглобля заковылял ко мне, убыстряя шаг.
Шустрый малец побежал следом, но догнать одноногого «короля» не сумел.
— Живуч ты, господин комендант! — с восхищением сказал старый друг, оборачиваясь по сторонам. И, не заметив ничего подозрительного, крепко меня обнял: — А мы уж думали, что тебя давным-давно волки съели!
— Вот, не доели, как видишь, — ухмыльнулся я, почесывая бороду. — Не то не по зубам я им оказался, не то — побрезговали.
— Да уж, кожа да кости… — критически осмотрел меня Жак. — Волки на кости не бросаются. Придется откармливать, а уж потом и волкам предлагать не стыдно. А уж зарос — не узнать!
Это уж точно. За время отсутствия я потерял фунтов сорок, а то и все пятьдесят и выглядел как пособие для студентов-медикусов! (Их медицинские факультеты скупают у могильщиков.) Ну были бы кости, как говорят…
Минут через десять мы уже сидели в трактире, в той самой комнатке для особых гостей. Глухонемая служанка, улыбнувшись мне, принялась таскать на стол всякие вкусности — сыр, ветчину, холодные штрудели. И конечно же — квас!
Когда я слегка заморил червяка, Жак, задумчиво прихлебывавший вино, настороженно спросил:
— Что дальше будешь делать? Мстить?
— Мстить… — задумался я. — Мстить, разумеется, буду. Только — чуть позже. Месть — она никуда не уйдет.