Под её руками «скворечник» легко сошёл с места, и обнаружился люк. Круглый, чугунный, утопленный в бетон.
«Вот она, канализация, – понял Песцов. – Которую прочищать собрались…»
– Ну всё, голубь, лети, подождёшь в машине, – распорядилась старуха. – Думаю, минут за десять управлюсь. И ты уж смотри там, не озоруй, без меня не уезжай. Сейчас с попутчиками скверно.
Похоже, перспектива ворочать чугунную крышку её ничуть не смущала.
«Пуп надорвёшь, дура старая…» – мысленно пожалел её Песцов, вслух же ничего не сказал, покладисто кивнул – дескать, всё понял, мэм, отчаливаю, мэм. Снял шлем, поправил арбалет и двинулся к воротам, и перспектива гололедицы на обратном пути опять стала делаться для него актуальной.
Однако судьбе было угодно, чтобы до машины Песцов не дошёл. Ему послышался некий звук за спиной. То ли короткий вскрик, то ли сдавленный стон… то ли вообще показалось…
Имей он привычку хоть что-нибудь пропускать мимо ушей, он бы давным-давно пересел из цинкового гроба прямо на облачко.
Он и сейчас не стал списывать якобы услышанное на глюки, а для чего-то подмигнул луне, повернулся и пошёл назад, к бывшему санаторию. Излишней бдительности, как известно, не бывает. И на старуху, опять-таки, случается проруха… На территории всё было по-прежнему – мертвецки спокойно. Ни шума, ни крика, ни резкого движения. Всё те же заржавленные качели, незапертый – дверь настежь, – уже необитаемый блок, топор, лом, лопата… и основательно сдвинутая со штатного места собачья конура.
– Эй, – подошёл Песцов поближе к зияющему отверстию, – Надежда свет-Константиновна, ау? Мадам Крупская, вы как там?
Не дождавшись из глубины никакого ответа, надел шлем, включил лампочку и, уже не мешкая, полез внутрь. Спускаться пришлось по скобам, вмурованным в бетон, правда, спуск оказался недолгим. Насчитав всего пару десятков скоб, Песцов разжал руки, приземлился и оглядел весьма безрадостную картину. Надежда Константиновна лежала на полу и судорожно хватала губами воздух.
Она очень нехорошо дрожала всем телом, изо рта тёмной струйкой текла кровь, из-под рук, прижатых к груди, тоже сочилась влага, липкая, пенящаяся, только почему-то не красная, а иссиня-чёрная. Дополнял картину сейф. Маленький, устроенный в стене, из полуоткрытого нутра торчало хитрое, явно телескопическое жало.
И на острие его пенилась, застывая, багрово-чёрная масса…
– Опаньки. – Песцов подошёл поближе, прищурился на лезвие, понюхал, поцокал языком, вздохнул. – Вот это да.
Старуха полезла в сейф, не подумала о ловушке и напоролась на остриё. Как пить дать, отравленное. Со всеми последствиями, как втекающими, так и вытекающими. И с весьма запланированным исходом.
Если на здравую голову, то дальнейших вариантов могло быть два. Первый: повернуться и уйти. Второй: опять же уйти, вколов на прощание иголку «блаженной смерти», чтобы не мучилась. Но это на здравую голову, Песцов же в тот момент действовал, а не думал и о здравомыслии отнюдь не печалился. Он кинулся к старухе, вколол обезболивающее, похлопал по щеке:
– Держись, милая, держись, мы тебя сейчас в стационар…
Расстегнув на ней куртёнку, он мигом располосовал свитер, стрельнул во все стороны пуговицами блузки, глянул – ну да, пневмоторакс, хвала Аллаху, открытый, из раны свободно льёт кровь, наполненная пузырьками воздуха и чёрная, как пить дать, от действия каких-то компонентов яда… Эка невидаль, на войне как на войне, закроем сейчас, чтобы лёгкие вконец не опали…
…И только тут Песцов присмотрелся как следует к телу, из которого текла ядовитая кровь.
И увидел, что это тело, принадлежавшее мнимой старухе, было молодым и одуряюще прекрасным.
«Такую бы фигуру да настоящей Крупской, – посетила его идиотская и совершенно неуместная мысль, – может, и не было бы в семнадцатом году никакой революции. Пестовал бы Ильич свою законную-ненаглядную, нарожал бы полный дом деток, а не писал бы всякие разные тезисы и лихо бы не грассировал с башни броневика…»
Тут его раненая напарница очнулась, охнула и неожиданно осмысленно уставилась на Песцова.
– Шприц… – прохрипела она. – В рюкзаке… И в шею… два раза…
– Что? – не сразу понял тот. – Какой шприц?
– Зелёный… В кармане, – кашлянула она, дёрнулась от боли, сплюнула кровью. – С коричневым не перепутай… Давай…
В кармане рюкзака было три предмета, отдалённо напоминающие пневматические шприцы. Что-то типа детских водяных пистолетов. Красный, коричневый и зелёный.
– В шею… два раза, – повторила женщина, всхлипнула, подождала, пока Песцов возьмёт нужный пистолет. – В сонную. А-а-а…
Это было, видимо, очень больно. Крик, стон, спазм, хруст эмали, кровь струйкой из прокушенной губы… Но, как выяснилось, это было ещё не всё. Нужно было ещё выстрелить из красного пистолета точно в рану. Три раза.
– Но сначала, – Надежда Константиновна трудно сглотнула, – забери коробку из сейфа. Только смотри не открывай. Хотя… ты никак…
– Ладно, ладно, сейчас… – Песцов поднялся с коленей, придвинулся к сейфу.
Действительно, там на полочке лежала коробка. На вид – самая обычная, величиной примерно с кирпич. За что же тут платят миллион, убивают без зазрения совести и подставляют грудь отравленному металлу? Песцов ощутил укол любопытства, но отложил его на потом. Забрал коробку из сейфа, сунул в рюкзачок и выстрелил в упор три раза в живую плоть. Снова – боль, мука, жуткий скрип зубов и полнейший аут… может, даже к лучшему. Незачем ей было чувствовать, как её обвязывают верёвкой под мышками, вытаскивают, словно куклу, на земную поверхность и бегом несут на руках к машине.
«Оц-тоц-перевертоц, бабушка здорова, оц-тоц-перевертоц, кушает компот… – Песцов устроил лжеКрупскую на заднем сиденье, включил мотор. – Оцтоц-перевертоц, и мечтает снова, оц-тоц-перевертоц, пережить…» Загерметизировал рану клеёнкой и лейкопластырем и, не включая ходовых огней, поехал из Агалатова прочь. Вырулив на тряское, будь оно неладно, шоссе, зажёг фары, достал мобильник и позвонил:
– Шалом алейхем, Хайм. Это я. Да, смотрел, да, время позднее. Да, поц, да кишен мирен тохес. В общем, у меня колотый, с пневмотораксом… Что? Открытым. Ранен чем-то металлическим и отравленным. Да, без сознания. Нет, минут пятнадцать назад… Что? Как? Ну? Ладно, еду.
Это был его старинный знакомый, Хайм Соломонович Брук, по прозвищу Хайм Песня. Откуда прозвище? От шуточной песни: «…умер бедный Хайм, никем не замечаем, а жена рожает каждый год…» По мелочи в этих строках было несколько приврано, ибо почтенный доктор умирать не собирался и был весьма известен в определённых кругах, но в главном песня говорила сущую правду, детей у него хватало. Да и вообще семья была большая и дружная: старший брат Шлёма давал наркоз, младший, Абрам, был по хозчасти, тетя Хая и сестра Сара ассистировали при операциях. Был у доктора Брука еще и средний брат, Аарон, но тот пошёл своим путём – давал оккультную защиту всем истинно нуждающимся. Причём настолько успешно и на таком высоком уровне, что клиенты его никогда не попадались… В общем, Кашпировский с Чумаком лопнули бы от зависти. А свела Песцова с Бруком жизнь, вернее, некоторые её реалии. Давно уже, лет, верно, десять назад. Как говорится, подобное притягивается подобным, рыбак рыбака видит издалека, а ворон ворону глаза не выклюет…
«Жигуль» между тем прокатился по шоссе, миновал несколько деревень, а возле Дранишников заскрипел подвеской и опять съехал на грунтовку.
Автомобилисты, едущие по трассе, считают, что в этих местах уже нет никакой природы, сплошная цивилизация, распаханная и засеянная. Так вот, они ошибаются. Если знать, где искать, здесь можно найти всё. В том числе дремучую чащу с огромным еловым выворотнем, вскинувшим к самой луне корявые корни. Нижнюю часть его Песцов давно подрубил, и там была устроена большая яма, замаскированная ветками и лесным мусором. В неё он сейчас сбросил всё: и оружие, и снаряжение, и бахилы, и даже кевларовый шлем. Затем потряс канистру, которую принёс с собой, открыл, опустил внутрь зелёненькую таблетку и, как только пошёл едва заметный дымок, вылил содержимое в яму. На дне сразу зашипело, заворчало, потянуло обжигающим жаром… Это действовал суперазолит, препарат, о существовании которого простым смертным лучше вовсе не знать. Ему было решительно всё равно, что окислять. Металл, пластик, органика, стекло – всё уходило в тлен. Может, через сто лет здесь вырастет новая ёлка и тоже упадёт под напором бурана и в земле обнаружится стекловидный оплавленный ком… Вот и всё.
Песцов налёг на выворотень и обрушил его, накрывая жерло мини-вулкана. Вернулся в машину и смертельно пожалел, что не взял с собой сигарет. Надежда Константиновна лежала бледная и неподвижная, а это значило, что мимо КПП на своих двоих уже не шмыгнёшь. Ну то есть существовала воровская тропа через новую «Мегу», однако прямо подъезжать к «Максидому» опять-таки не годилось. В такой поздний час стоянка перед строительным супермаркетом практически пуста, и подозрительная активность с перетаскиванием неподвижного тела из машины в машину непременно будет замечена. С другой стороны, без «Нивы» ему было никак не обойтись. Он знал несколько дорожек внутрь города в обход всех и всяческих КПП, но «семёрка», особенно в нынешнюю погоду, там пройти не могла…
В итоге Песцов очень тщательно замаскировал Надежду Константиновну своим «интеллигентским» плащом, чтобы сошла за спящую, и тихо-богобоязненно порулил в направлении «Меги». И был уже недалёк от намеченной цели, когда, выехав из-за поворота перед мостом через Кольцевую, обнаружил под первым же фонарём машину ГАИ. И ничем не занятого инспектора, который прохаживался по обочине, похлопывая себя по ладони светящимся жезлом.
Каковой жезл при виде «семёрки» немедленно и взметнулся в приглашающем жесте.
– Чёрт, – включил поворотник Песцов, плавно сбавил скорость, съехал на обочину. – Вот чёрт… – Вытащил документы, приоткрыл окно. – Не спится тебе…
– Старший сержант Ползунов, – представился подошедший гаишник. – Документы, пожалуйста.
Вот его взгляд скользнул по «спящей» на заднем сиденье. Скользнул – и не задержался. Ну, везёт мужчина с дачи в город пожилую мамашу, ну, задремала она по дороге. Ничего криминального.
Уже понимая, что создаёт некое несоответствие образу, Песцов протянул в окошко заготовленные бумаги:
– Пожалуйста. – И добавил: – Сержант.
Ибо гаишник держал в руках предписание на ТС. Для тех, кто не знает: предписание на транспортное средство – это документ оперативного прикрытия, препятствующий проверке и идентификации автомашины, а также людей и грузов, в ней находящихся. То есть настроение у Песцова испортилось окончательно. Вот теперь мент наверняка запомнит и машину, и примерное время, и его, любимого, и что сбривай теперь бороду, что не сбривай. Потом, когда составят фоторобот, на компьютере всяко получится личность Семёна Песцова. При любом варианте растительности. Ну нет бы просто предъявить в окошечко техталон, доверенность и права?..
– Хм, извините. – Гаишник, непроизвольно вытянулся, отдал честь. – Сами понимаете, служба. Счастливого пути.
– Счастливо оставаться. – Песцов закрыл окно, нахмурился и, люто досадуя, покатил дальше.