Старик протягивал револьвер. Цуда даже не заметил, откуда тот его добыл.
— Это «Галан». В барабане шесть патронов, вот здесь, — старик подал тяжелый мешочек, — еще тридцать. Чтобы зарядить…
— Я видел такой, знаю, как заряжать, — перебил Цуда. Он тут же испугался, что поступил неучтиво, но старик лишь закивал головой. Цуда привязал мешочек к поясу.
— А вот нож, — продолжал старик. Нож оказался небольшим и обоюдоострым кинжалом, рукоять которого удобно легла в ладонь Цуда. — Но и это не все. Теперь — главное.
Главным оказался металлический сверчок величиной чуть больше настоящего, живого. Цуда внимательно рассмотрел его и спросил:
— Зачем он мне?
— Никогда не спрашивай, зачем тебе дана та или иная вещь. Предназначение одной поймешь сам, предназначение другой она подскажет тебе, когда придет время. Храни его и не теряй. Впрочем, потерять сверчка ты не сумеешь, даже если захочешь. Он будет с тобой всегда.
Бывший полицейский пожал плечами и убрал сверчка в мешочек с патронами. Он еле слышно звякнул о латунь гильз и упокоился там.
— А вот деньги, — подал старик еще один мешочек. — Здесь достаточно, чтобы купить билет на корабль, отправляющийся в Россию.
— Но я не хочу в Россию, — возразил Цуда, не решаясь взять деньги.
— Слушай меня, — мягко сказал старик. — Слушай меня, самурай. Все мы желаем жить, и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать. Но, если человек не достиг цели и продолжает жить, он проявляет малодушие. Он поступает недостойно. Если же он не достиг цели и умер, это действительно фанатизм и собачья смерть. Но в этом нет ничего постыдного. Такая смерть есть Путь Самурая. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем.
— Ты меня не понял, старик! Я не боюсь смерти! — повысил голос Цуда. — Я просто не хочу в Россию! Я ненавижу эту страну, которая всегда желала моему народу зла.
— Поэтому ты и поедешь туда.
Цуда вздохнул, протянул руку и взял мешочек с деньгами. Он оказался тяжелее, чем тот, что с патронами.
— А теперь иди, — сказал старик. — И помни, что последователь нэмбуцу повторяет имя Будды на каждом вдохе и на каждом выдохе и никогда не забывает о нем. Точно так же слуга должен думать о своем хозяине. Никогда не забывать хозяина — вот что главное для слуги.
— Но… ворота? Они же закрыты?
— Помни о сверчке, самурай, — улыбнувшись, промолвил старик. — Всегда помни о сверчке.
* * *
В узком коридорчике, на полу, присыпанном сенной трухой, лежал мертвый надзиратель Хотака. Голова бедного надзирателя была свернута набок, изо рта и ушей огромной лужей натекла кровь, в которой кишели блохи. В камерах еле слышно шумели другие узники, которые понимали: что-то происходит, но что именно — не могли даже догадываться.
Цуда осторожно пробрался мимо трупа, стараясь не наступить в кровь. Револьвер он сжимал в руке, будучи готов применить оружие в любой момент. Пару раз он оглянулся — не идет ли следом старик, но того не было видно. Цуда даже не был уверен, застанет ли старика в своей камере, если вдруг вернется обратно — да и человек ли он вообще?!
Снаружи было уже совсем темно, сторожа негромко перекрикивались между собою, и Цуда скользнул вдоль стены в направлении ворот. Разумеется, ворота были закрыты, но у Цуда в мозгу вертелись слова старика: «Помни о сверчке, самурай! Всегда помни о сверчке!» Поэтому бывший полицейский совершенно не удивился, когда увидел возле ворот молодого Фунакоси, спешившего куда-то со светильником в руках.
Цуда ударил его ножом в печень, когда Фунакоси проходил мимо. Надзиратель слабо вскрикнул, Цуда ударил его еще раз — под ложечку, оттащил к стене и снял с пояса связку ключей. Один из них должен был подойти к воротному замку…
Так и произошло. Приоткрыв ворота, Цуда покинул свое узилище и побежал по недавно выстроенной и отремонтированной заключенными дороге на север. Он еще не знал, куда пойдет. В северных лесах Хоккайдо есть много странного: его могли растерзать хищные звери, могли убить живущие здесь охотники-айны, дикие и злобные варвары, поклоняющиеся медведю… Могли, в конце концов, завести в болота и чащи злые духи. Но Цуда смеялся, потому что чувствовал себя сильнее любого зверя, сильнее глупого айна с деревянным копьем, сильнее злого духа. Что там, он сам ощущал себя злым духом.
Поэтому Цуда смеялся, когда пробирался сквозь заросли бамбука, когда по пояс провалился в холодную трясину и с трудом выбрался. Смеялся он, когда уже утром увидел в долине небольшую деревеньку и услыхал хрюканье свиней в загонах.
Он был свободен.
В мешочке побрякивали галановские патроны и маленький металлический сверчок.
* * *
Начальник тюрьмы Абасири господин Итосу был взбешен, однако внешне этого не показывал, чтобы не упасть в глазах подчиненных.
— Как были убиты Хотака и Фунакоси?! — спросил он у старшего надзирателя. Тот развел руками:
— Их зарезали. У Хотаки перерезано горло, а Фунакоси ударили ножом в живот.
— И никто ничего не видел и не слышал?
— Никто ничего не видел и не слышал, господин… — горестно повторил вслед за начальником старший надзиратель. Он боялся, что ему теперь придется сделать харакири, но господин Итосу рассуждал совершенно иным образом.
— Послушай, Харуки, ты умный человек, — вкрадчиво сказал он. — Как ты думаешь, этот сбежавший узник, этот подлец, опозоривший самого Микадо, нужен кому-нибудь?
— Я думаю, нет, — сказал старший надзиратель. — Однако было распоряжение хорошо его кормить. Вдруг кто-то поинтересуется его судьбой?
— Возможно, возможно… Но все люди смертны, не так ли?
Старший надзиратель внимательно смотрел на начальника, прикидывая, к чему он клонит.
— Наши заключенные часто умирают, простудив легкие. Мороз, северный ветер, сырость… По-моему, один недавно как раз оставил этот мир?
— Да, это Наохиро, вор из Хиросимы. Он еще лежит в мертвецкой, господин.
— Так вот, мой дорогой Харуки, в мертвецкой лежит Цуда Сандзо, бывший полицейский из Оцу, который опозорил Микадо и хотел убить русского наследника. Он умер от воспаления легких, и мы должны похоронить его как можно скорее. Вдруг это не воспаление легких, а заразная болезнь?
— Кажется, я понял, господин, — поклонился старший надзиратель. Нет, думал он, сэппуку делать не придется. А Итосу — мудрейший человек. В самом деле, отчего бы этому негодяю не умереть? А вор Наохиро — тот сбежал, но что страшного в том, что сбежал какой-то вор? Мало ли их?
— Поговори с остальными надзирателями, объясни им, что произошло, — велел тем временем господин Итосу. — Вот деньги, — он бросил на столик несколько монет, — хорошенько угости их саке. Скажи, что я не гневаюсь за то, что вор Наохиро сумел убежать. Но впредь пусть будут внимательнее. А отчет о происшествии я напишу и отправлю сам.
— Хорошо, господин!
Старший надзиратель аккуратно собрал монеты и, кланяясь, вышел. Господин Итосу улыбнулся сам себе и подошел к окну, за которым ярко сияло восходящее солнце.
Какие неопытные у вас министры…
У нас бы никто не побеспокоил богдыхана.
Убрали бы мертвецов — и все.
Чрезвычайный посол Китая в России Ли Хун-Чжан о Ходынской трагедии
«До сих пор все шло, слава Богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех. Толпа, ночевавшая на Ходынском поле, в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла на постройки, и тут произошла страшная давка, причем, ужасно прибавить, потоптано около 1300 человек!! Я об этом узнал в 10 1/2 ч. перед докладом Ванновского; отвратительное впечатление осталось от этого известия».
Николай сделал эту запись в своем дневнике, встал и потер виски. Голова болела, выписанные врачами порошки не помогали, и царь, открыв шкафчик, налил в рюмку коньяку. Выпил, вздохнул, налил еще и вернулся к столу.
С Ходынкой в самом деле получилось нехорошо, и газетные щелкоперы тут же бросились расписывать катастрофу. Может, в самом деле не стоило продолжать гуляний? А ведь все так хорошо начиналось, видит бог…
* * *
Народный праздник на Ходынке обещал быть поистине великолепным, и Жадамба Джамбалдорж ощущал это в движении людей, стекавшихся со всех сторон посмотреть увеселения — «электрический пароход, управляемый крысами», «ежа, стреляющего из пушки», и «поездку козла на волке», которые обещал показывать клоун Дуров, а главное — получить подарки.