— Намек поняли, господа ЗэКа? В следующего стрелять не буду. Посажу в кастрюлю крысу и примотаю скотчем к пузу. Устраивает такая перспектива?
По глазам видно было: и посадит, и примотает... Еще и шутить будет при этом. Шальные глаза такие, с плещущимся в глубине безумием. Больше никто не рыпнулся. Ни когда разували, ни когда гнали по воде. Даже когда привязывали — все молчали.
Веревка больно врезалась в руки. Да так, что, все же не сдержавшись, матюкнулся. Вмиг получил прикладом в лицо и повис на трубе, пытаясь не захлебнуться мгновенно наполнившей рот кровью.
— Пасть открывать на ширину приклада! Все поняли? — Весело сказал «казак» и присел на табуретку, подставленную загодя кем-то из солдат. — Так, работники ножа и топора, сначала у нас положено представляться. Начнем с меня: старший сержант Урусов. Позывной, а, по-вашему, погоняло — Седьмой. Вопросы есть? Вопросов нет. — верно понял он наше молчание. Ой, верно...
— Теперь вы, милейший! — Ствол Стечкина указал на крайнего справа. Известный всему городу «бомбила» Гарик решил проявить характер. И послал старшего сержанта по известному всем адресу, пройдясь и по его матери.
— Критику снизу отклоняю. — ответил сержант. — Моя мать — святая женщина. Она меня терпела целых девятнадцать лет. Пока я в армию не ушел. — Прокрутил на ковбойский манер на пальце пистолет. И выстрелил Гарику в голову.
Коротко стриженная голова буквально развалилась на куски, заляпав мозгами и кровью склизкую стену и соседа.
Кого-то из солдат шумно вытошнило. Да и наши, на что парни крепкие, видавшие виды, испугались. В штаны не наделали, но хотелось... По себе сужу, но вряд ли остальные лучше...
Вояка отмороженный этот, с дула дымок сдул, снова пистолет крутит. Увидел, что солдатик весь облеванный стоит и командует ему:
— Так, Поляков! Выскочил наружу, воздухом подышал, и обратно. Понял?
— Так точно! — Солдатик с силами собрался, ответил и побежал. Только ботинки по воде хлюпают: чвак, чвак...
— Следующий?
Вот же сволочь казаче-татарская! Пистолетом заместо указки размахивать вздумал...
Пацан, на которого Гариковой башкой плеснуло, глаза закрыл и выпалил: — Кривой я! Из Северска!
— Вай, молодец, сэр Кривой из Северска! А ответьте мне, достопочтенный земляк моей горячо любимой жены, с какого хера вы сюда приперлись? — я и не заметил, как старший сержант этот подскочил с табуретки и оказался рядом с Кривым. В висок ему АПС сунул, до крови разбил.
— Повторяю вопрос о мотивации вашего здесь появления?!
— А... Ну, это... — промычал Кривой.
— Понятно... — Урусов протянул. — Говорить не умеем... Такой косноязычный ты нам не нужен.
И выстрелил. Да как! Пуля вошла Кривому в глаз, кусок черепа к херам вынесла, но не убила. Завыл он, задергался, кровью забрызгал во все стороны...
А долбаный отморозок посмотрел спокойно на это дело и высказался, обращаясь к тому солдатику заблёванному:
— Понимаешь, Поляков. Эти твари пришли убить тебя. И твоих друзей. Такие же убили твоих родителей. Ты ведь их помнишь?
Голос тихий, вкрадчивый даже... Талант, мать его! Ему в опера пойти — я бы первым свечу заупокойную ставить побежал бы... А он продолжил:
— И потому жалеть нам их не с чего. И если он нам бесполезен, то зачем ему жить? Пусть подыхает.
А Кривой всё это время корчился и дуэт воплям Черного составлял.
А остальные солдаты стояли, разинув рты. Пока, наконец, не прогрохотала короткая очередь.
— И кто только добрый такой? — спросил Урусов, — Ладно, после разберемся. Прониклись? — Это он уже у нас спросил. Хоть «Стечкина» в кобуру упрятал, и то хлеб... — Вот и молодцы. Продолжим?
И сами собой полились слова, и никакие силы не способны были остановить этот поток. Даже подбадривать никого не пришлось. Каждый решил, что лучше рассказать все, о чем спрашивает этот «казак». И я всё выложил. И про то, что было, и что есть, и что от Энска моего родного осталось. Старший сержант только и успевал диктофон включать-выключать, записывая по очереди...
Таджикистан, Фанские горы, кишлак Пасруд
Георгий Шкляр (Прынц)
Кишлак чистили как по учебнику, двор за двором. Противники оказались деревянными по самую маковку. Не нохчи, и совсем не «вовчики» с границы... Пока они понимали, в чем дело, всё кончалось. Следующий двор, и по-новой. Граната — две-три очереди. Стрельба гремела по всему кишлаку: эти дегенераты палили даже по курицам, и наши выстрелы гармонично вливались в общий хор. Но в какой-то момент я заметил, что почти не стреляю. Не успеваю просто. Входим во двор, я еще диспозицию срисовываю, а Олегов карабин уже пах-пах-пах... и двор чистый... Терминатор прямо!
Потом вышли на какую-то площадь. Сарай кирпичный, возле него техника составлена, за ней бандюки попрятались. Не слишком умело, бошки торчат немного, но выцеливать надо... Человек пять... Начал прикидывать, как, да в каком порядке, и тут...
Олег просто сделал полшага из-за укрытия и... пах-пах-пах... Как из пулемета. Пять выстрелов и шаг обратно. И где сверху головы торчали — снизу ноги вылезли. Биатлон биатлоном, но так никакой Бьердаллен не стреляет!
Бандюков тоже впечатлило. Не только палить, ругаться перестали. Только:
— Урус, не стреляй, ми сдаемся!
Потап в ответ:
— Выходите по одному, оружие на землю.
Ну, насчет «ми» мужик погорячился. Один он остался. Вылез, автомат бросил, руки задрал.
И тут Олег тем же движением на полшага из укрытия, карабин к плечу... Малыш еле успел за ствол схватить:
— Ша! Допросить надо!
— Хорошо, — голос у Олега спокойный такой, ровный, безмятежный даже, как будто ему предложили на другой стул присесть.
Ответил, повесил карабин на плечо и вытащил тесак.
А тесак у него — именно тесак, самоделка, из ножовки сделанная, сантиметров двадцать длиной, с обуха пила сохранена, переточена только, и рукоятка от палки горнолыжной. Даже на вид неприятная штука.
Я Олегу в лицо посмотрел, и мне страшно стало. Три войны прошел, под пулями стоял, расстреливали меня, было такое, да много чего было. А так жутко никогда не было. Лицо ничего не выражало. Совсем. Безразличная маска мраморной статуи. И такое же белое. А взгляд... Теперь я знаю, как смотрит Смерть. Если бы он на меня глядел, я бы от ужаса умер. Клянусь.
И тут дошло. У него же истерика! Самая настоящая! Кто-то в таких случаях рыдает, сопли по морде размазывает, блюет... А у него — вот так... Как у тех баб некрасовских, что коней на скаку за копыта валят и из горящих изб десятипудовые сундуки вытаскивают. И терминаторство его сейчас таким отходняком пойти может, что мало не покажется? Как бы не сдох от шока или по нам стрелять не начал.
Выхватил флягу, как ствол последней надежды, открыл и сунул ему в руку.
— Пей! Пей, говорю! Надо!!!
Олег, как автомат, опрокинул емкость в глотку. И залпом, что воду! Грамм двести потянул. Чистого спирта! Но в глазах осмысленность появилась, лицо порозовело немного. Вроде в себя приходить начал. Ну, слава богу...
Огляделся очумело и уселся прямо на землю:
— Я в порядке, Жор... Просто выпил лишнего... Развезло немного...
Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады
Борис Юринов
Большую часть творящегося вокруг Боря просто не понимал. Но из первого шока уже вышел. И отлично отдавал себе отчет, что жизнь изменилась и достаточно серьезно. Шахматы, бывшие его делом в течение многих лет вряд ли кому-нибудь нужны теперь. Надо найти другое дело. Причем такое, чтобы оно могло обеспечить как минимум выживание и возможность добраться до Таджикистана. Что это будет за дело, он не имел пока ни малейшего представления, но это совершенно не смущало. Редко бывает так, что разыгрывая дебют, знаешь свой план в миттеншпиле. В каждой конкретной партии свой план, хотя дебюты и повторяются. А сейчас как раз дебют.
В первую очередь необходимо освоить тот минимум знаний, которые необходимы, для понимания окружающих. Что нужно? Подготовка военная нужна. Надо просить, чтобы его включали в план обучения. Есть же у них такие планы для новичков. Как раз возраст подошел, в котором в армию уходят. Боря усмехнулся. Как особо одаренного от службы в армии его освободили. Как раз перед крайним турниром получил бумаги.
Он усмехнулся. Есть прогресс, уже начал говорить, как местные: не «последний», а «крайний». А ведь стоит смотреть правде в глаза: именно последний. Ну да ладно, вдруг и вправду еще будет...
Итак: освободился от армии — иди служить. Непонятно с кем говорить. Наверное, с Андреем. Но тому явно не до него. Придется несколько дней выждать. И делать то, что в его силах. Пистолет он уже выучил: разобрать, почистить и собрать может хоть с закрытыми глазами. Тренировки по физподготовке возобновил еще вчера, даже выяснил у Вани, где можно бегать.
Что надо сделать еще?
Эх, тут понять бы, что можно делать, а что нельзя. Сегодня утром что он сделал неправильно? Объявили тревогу. Боря подхватился, проверил еще раз пистолет и пошел выяснять, где его место. И чего, спрашивается, все посылали его по разным неприличным адресам? Неужели нельзя было нормально объяснить, что не служащие должны защищать детей? Чтобы он ушел на свое место и не мешал другим. Влада же объяснила! Не без мата, конечно, но вполне понятно.
Интересно, зачем она, вообще, ругается! Симпатичная девушка, и неглупая, а выражается иногда так, что уши вянут. Доказывает свою силу? Так сильные не ругаются. И не доказывают. Вот Олег никогда не ругался, а его вся шпана в районе боялась. И бандиты тоже...
Надо поговорить с Андреем. Вон, кстати, и он.
Боря встал, намереваясь подойти к Урусову, возглавлявшим какую-то процессию, как вдруг здоровый кавказец вырвался из строя и, сбив солдатика, помчался куда-то в сторону.
Далеко он не убежал. Андрей вскинул пистолет. Кавказец упал. Андрей подошел к нему и выстрелил еще несколько раз. А потом, не обращая внимания на вопли раненого, двинулся дальше.
На мгновение Боря оцепенел. А когда это мгновение прошло, понял, что его не особо трогает судьба кавказца. Кто нападал на бригаду, Юринов уже был в курсе. И что лужи крови на асфальте тоже не беспокоят. Наверное, привык после первой ночи. Но с Андреем решил поговорить в другой раз...
Таджикистан, Фанские горы, альплагерь «Алаудин-Вертикаль»
Санечка
— Папа, ты плогнал плохих людей? Да? Совсем плогнал? Ты посему молсис?
— Устал твой папа, кроха. Отдохнуть ему надо. Поспать.
— А тебя как зовут?
— Дядя Жора!
— Дядя Зола, а папа плогнал плохих людей?
— Прогнал. Всех до одного.
— Я говолила! Папа самый сильный! А посему он молсит?
— Устал! Понимаешь? Вот поспит и снова станет самый сильный.
— Падем, я показу, де он спит... И посизу с ним? Стобы его не будили Папа холосый...
Окрестности Новосибирска, расположение N-ской десантной бригады
Андрей Урусов (Седьмой)
— Тук-тук! — чей-то знакомый голос продублировал стук по двери.
— Никого нет дома. Все ушли на фронт борьбы с бытовым пьянством.
— Ясно все с тобой. Значит, открыто.
Хрупкая лесенка хрустнула под немалым весом, и в кунг ввалился майор Пчелинцев.
— Так, военный, я не понял? Что за пьянка впереди доклада? — спросил комбат, увидев открытую литровую бутылку водки и раскрытый пакет чипсов. — И что за незапротоколированный алкоголь на территории вверенного мне подразделения?