Нет. Все-таки между ними пропасть. Хоть Ворожцов и повторил его маневр с точностью робота. Хоть и стоит вот в шаге, дышит в такт. Хоть сердца их, может быть, и отстукивают одинаковый ритм…
Все равно — пропасть.
Глубиной в три дня.
Шириной в четыре смерти и две жизни.
Говорят, настоящие испытания сближают людей, делают их друзьями навек. Дурь. Невозможно крепко сцепиться оборванными краями судеб. Нельзя жить в лохмотьях общей памяти.
Дурь это.
А реальность вообще слепа к таким восторженным откровениям.
Тимур снова почувствовал на виске уголек взгляда. Не стал поворачиваться. Зачем?
Он просто поднял обрез и двинулся вперед, к темному дверному проему. Ворожцов тенью скользнул следом…
Или это Ворожцов пошел, а Тимур, как тень, прыгнул ему под ноги? Ведь солнце как раз сзади…
Какая разница.
В голову лезла какая-то ерунда, долбили посторонние мысли, заглушая ледяной хруст пустоты. Смахивая крупицы памяти, как «дворники» сметают капли дождя с лобового стекла машины в ненастный день.
Прежде чем переступить порог, Тимур притормозил. Включил налобник и встряхнулся. Нужно было сосредоточиться. Лезть вперед в таком состоянии опасно.
— Ты чего? — спросил Ворожцов.
— Мозги на место ставлю. — Тимур с силой провел ладонью по лицу, словно хотел вместе с пылью и потом стянуть какую-то надоевшую маску. Глубоко вздохнул. — Сам готов?
— Да.
— Пошли.
В крохотных сенях почти ничего не уцелело — обрывки тряпья, битая посуда, ржа, плесень, гниль. Внизу чернел подпол, пройти к комнате можно было только по единственному уцелевшему бревну.
Придерживаясь левой рукой за низкую притолоку, Тимур добрался до двери и почувствовал, какая она сухая в отличие от влажной балки. Из комнаты явно веяло теплом.
— Там? — уточнил он, не оборачиваясь.
— Да, обе, — подтвердил Ворожцов. — Похоже на…
Тимур дернул дверь, и деревянная ручка с противным треском осталась у него в кулаке. Закачавшись на бревне, он едва не сверзился в подпол. Луч налобника заплясал по покрытой иссохшим белесым налетом стене.
Восстановив равновесие, Тимур уперся рукой с обрезом в потолок и саданул по двери ногой. Дряхлые доски не выдержали, проломились под тяжелым ботинком. Часть косяка рассыпалась в мелкую щепу, половина полотна со скрипом ушла внутрь и обвалилась.
В лицо моментально ударил теплый, сухой воздух, по глазам резанул свет. Тимур зажмурился, прикрылся ладонью.
Угол дома давно просел и обрушился. Половина комнаты была завалена обломками крыши и потолочных балок. А за всем этим нагромождением мерцали знакомые желтые огоньки.
Две аномалии. Точно такие они уже встречали в ангаре, когда столкнулись с гигантским хищником.
— Вряд ли пенсионеры ставили свои опыты здесь, — проворчал Тимур, осторожно разворачиваясь в проеме. — Зря лезли. Можно было вообще снаружи обойти.
— Кто ж знал, — откликнулся Ворожцов.
Его силуэт двинулся и замер на фоне светлого пятна входной двери. Тревожно зажужжал наладонник.
— Еще аномалия? — поинтересовался Тимур.
— Нет, это на сканере, — ответил Ворожцов. — По улице кто-то идет.
Тимур с удивлением отметил, что известие о появлении на радаре незнакомца — будь то человек или зверь — не произвело на него почти никакого эффекта. Ни дрожи в коленях, ни прошибающего внутренности холода, ни озноба, ни мурашек на спине.
Тот, кто был снаружи, не пугал его — просто вызывал рациональную осторожность. И это было совсем новым ощущением, вовсе не беспечности или равнодушия, как могло показаться сначала.
Отнюдь. Это было ощущением превосходства.
Короткий укол всесилия заставил сердце сжаться, но чувство быстро ушло. Опасное чувство, граничащее с безрассудством.
— Далеко? — спросил Тимур.
— Метров пятьдесят. — Голос Ворожцова тоже был ровным. Совсем не похожим на знакомый лепет ботана. В нем скользила та же тихая, почти безумная уверенность надломленного человека, как в самом Тимуре. — Я выхожу.
— Стой, — жестко осадил Тимур. — Подожди.
— Чего? — не понял Ворожцов. — Ты за мной. Я слежу за перемещением, ты прикрываешь. Как обычно.
— Нет, не как обычно, Ворожцов, — покачал головой Тимур, и луч фонарика повторил его движение. — Нет никакого «обычно», понимаешь? Нет, не было и не будет.
Тот обернулся, и Тимур наконец поймал его взгляд не виском, а глазами. Пустой, перегоревший взгляд. Не уголь. Пепел.
— Почему? — просто спросил Ворожцов, практически не щурясь на свет налобника. — Почему это не как обычно, а, Тимур?
На ПДА в его руке мерцала точка, приближаясь к центру экрана.
Тот, кто идет по улице, вот-вот поравняется с их домом, окажется совсем близко…
— Потому что если ты сейчас выйдешь и сыграешь в храброго бойскаута, — проговорил Тимур, подбирая слова, которые падали с языка тяжелыми каплями, — то наша затея провалится.
— Почему? — настырно повторил Ворожцов. В его тоне прорезался холодный вызов. — Грохнешь его, найдем прибор. Сделаем то, зачем пришли. Ничего не провалится.
— Нет, Ворожцов, — с нажимом ответил Тимур. — Если ты сейчас выйдешь, то никакой прибор не поможет. Понимаешь?
Тот понимал, Тимур видел по глазам. Но за пониманием дрожал остывший пепел безразличия и немого отчаяния. Он уже наблюдал такой взгляд — взгляд переломанного неудачами человека, жившего рухнувшей в одночасье идеей. На кухне, по ту сторону ополовиненной бутылки.
Он даже посмеивался над причудами ученого, не осознавая трагедии…
— Я похож на брата? — спросил Ворожцов, и чужая улыбка тронула его бледные, потрескавшиеся губы. — Похож, да?
— Ты похож на тряпку, — припечатал Тимур, стиснув зубы. Выцедил: — А если выйдешь, тебя порвут до конца.
— Все еще играешь во взрослого, — печально усмехнулся Ворожцов. — Не надоело?
Пропасть.
Глубиной в три дня.
Шириной в четыре смерти.
И две жизни.
Тимур, рискуя упасть с бревна, подошел к Ворожцову и положил ему ладонь сзади на шею. Притянул и упер лбом в свой лоб, сворачивая фонарик на сторону. Сжал попавшую в пальцы шевелюру, стиснул.
— Опомнись, Женька, — сказал он и вдавил башку упрямого ботана в свою собственную с такой зверской силой, будто хотел, чтобы у того лопнул череп. — Опомнись. Там никого нет.
Три дня.
Четыре смерти.
Всего две жизни.
И пустой экран наладонника…
Тимур так и не понял, куда делась метка на сканере. Просто исчезла, и все. Они с Ворожцовым вышли из дома, и через минуту он уже не был уверен, что эта метка вообще появлялась на ПДА.
Тихая улица, слепящее солнце.
Здесь, в Зоне, не все так просто, как кажется на первый и даже на второй взгляд.
Тут лучше доверять обыкновенным болтам, чем самому современному оборудованию. Зона показывает не всегда то, что ты готов увидеть. Иногда она пугает миражами, плетет вокруг узор из бритвенно-тонких линий, за которыми совсем не то, чего ждешь.
Перед глазами возник образ Леси. Память услужливо дорисовала и без того знакомые черты. Красивая, самая красивая в классе…
Тимур опустил веки.
Хлоп, и пустота.
Некоторое время они стояли и прислушивались к тишине. Ворожцов озадаченно переключал приложения на ПДА, искоса поглядывал на Тимура, соображал что-то.
Пусть соображает. Полезно. Здесь нельзя расслабляться ни на миг. Даже если кажется, будто все плохое, что могло случиться, уже случилось, и хуже быть не может.
Может.
Тут все гораздо сложнее, чем кажется. Тут никто не ограничивает твои действия. Тут свобода. Тут ты сам себе творец. Что может быть хуже?
— Как ты понял? — наконец решился спросить Ворожцов. Ну, про то, что метка пропадет?
— Не знаю, — ответил Тимур. — Уверен, что она вообще была?
Казалось бы, этот встречный вопрос должен был окончательно загнать Ворожцова в тупик, но тот лишь нахмурился еще сильнее. Значит, тоже не уверен. Значит, эта метка действительно могла существовать только в их воображении. Но как?
— Не могло же нам одновременно почудиться, — задумчиво предположил Ворожцов, словно услышал Тимуровы мысли. — Или… могло?
— Фиг знает, — пожал плечами Тимур, не сводя с него глаз. — Ты у нас умник.
— Не хотел тебе говорить… — Ворожцов замялся на секунду, но потом продолжил: — Я давно заметил одну странность. С тех пор, как мы переплыли через реку, стали происходить некоторые вещи…
— О, ты тоже заметил? — не удержался от подначки Тимур.
— Не, ты не понял, — отмахнулся Ворожцов, не обратив внимания на иронию. — Я не о мутантах с аномалиями. Некоторые вещи, они как бы не просто происходят…
— Типа, нам что-то подбрасывают и смотрят, как выкручиваться будем? — подыграл Тимур.
— Вроде того, — кивнул Ворожцов. — Даже не то чтобы выкручиваться, а просто — как отреагируем… Игрушки те, зверюга в ангаре, экскаватор… Теперь вот — эта метка на сканере.
— Я тоже сначала так думал, — признался Тимур. — Только потом понял: нет здесь никакого сверхразума или еще чего. Никто нас не изучает, никому мы на фиг не сдались.
Ворожцов оторвал взгляд от экрана и уставился на Тимура. Показалось, или за дрожащим пеплом снова затлел уголек?
— А что же тогда? — с какой-то легкой обидой в голосе спросил он. Ага, не привык умник оказываться в роли непонимающего.
— А ничего, — покачал головой Тимур. — Оно просто происходит, и все. А смысл мы уже сами выдумываем. Кто во что горазд.
— Как в жизни, — сорвалось с губ Ворожцова.
— Как в жизни, — эхом отозвался Тимур. — Ну что, отпустило, бойскаут?
— Более-менее.
— Пошли.
Следующий дом оказался полон ржавых нитей, свисающих с потолка. От этих косм детектор зашкаливало: светлые пятна сливались в единую массу, словно вся изба была наполнена одной бесформенной аномалией до краев.
Тимур бросил болт. Железка пролетела сквозь первую завесу и увязла в следующей. Косматая ржавчина никак не отреагировала.
Ворожцов отстранил его, подошел ближе и осторожно попробовал сунуть в рыжие лохмотья палку. Ничего.
— На драные занавески похоже, только из проволоки, — хмыкнул Тимур. — И ноль реакции.
— Больше поросль какую-то напоминает, — не согласился Ворожцов. — Подожди-ка…
Он отошел к забору, сорвал кустик лебеды и вернулся. Бросил на лохмотья. Раздалось еле слышное шипение. Листья, соприкоснувшиеся с рыжими нитями, моментально пожухли, стебель покрылся ожогами.
На порог упали скукожившиеся остатки кустика.
— Хм, как раскозявило. — Тимур выпятил нижнюю губу и рефлекторно отступил на шаг. — Если б мы сунулись, было бы не круто.
— Похоже на химический ожог, — сказал Ворожцов, обходя дом со стороны и поддевая приколоченную ставню. — Помоги. В окно глянем, если прибора там нет, пойдем дальше.
Прибора в заросшей нитями комнате не оказалось. Обстановку сквозь мутное стекло разглядеть не удалось, но и без того было ясно: ставить эксперимент в таких условиях не решился бы даже сумасшедший. Да и аномалия явно не та.
— Сколько еще осталось? — спросил Тимур.
— Чего «сколько»? — не сообразил Ворожцов.