Пантёлкин выслушал, лицом не дрогнув, за плечо женщину придержал:
— Насчет «ты» не возражаю, но если еще раз «Лёньку» услышу — до конца дней Лариской станешь. Разборки твои бабские мне без интереса, по делу пришел базарить. Так что не маши шамилёй, не гони ветер.
Сам же вспомнил, как по молодости да по наивности понять не мог, отчего у «деловых» женщины, даже мозговитые самые, слова не имеют. Вначале думал, из-за темноты и пережитков проклятого прошлого. Лишь потом понял — не в мозгах вопрос. Гондла трех мужиков, разом взятых, умнее, но как до другой бабы дело дойдет, весь ум паром в небо улетает.
Лариса Михайловна, выдохнув резко, дернулась, чужую ладонь стряхивая.
— «Шамилёй»… Связалась с бандитом… За «Лариску» пулю в затылок получишь, а чтобы ветер не гнать, ответь мне, Леонид, на очень простой вопрос. Ты в СССР по заданию прибыл или просто так, прогуляться?
Пантёлкин с трудом сдержал усмешку. Вот и по делу разговор пошел.
— Парижская организация генерала Кутепова. Прежде они через какой-то «Трест» агентуру посылали, но сейчас решили новое «окно» прорубить, свое собственное. Меня через него первым и отправили, чтобы тропу протоптал.
— Кутеповская организация, значит…
Гондла полезла в карман, долго рылась.
— Леонид, что вы курите? Забыла свои.
Бывший старший оперуполномоченный, походя отметив привычное «вы», достал черно-красный «Марс».
— Может, не здесь? Ночью огонек за версту видать…
Не дослушав, Лариса Михайловна сама открыла пачку, схватила папиросу.
— Зажигалка… Прикурить дайте! Не бойтесь, никого тут нет, по крайней мере, сейчас.
Затянувшись жадно, выдохнула, затем махнула рукой в стороной утонувшего во тьме собора.
— Я не зря назначила встречу у костела Варфоломея. Вообще-то говоря, он никакой не костел, его немцы строили, не поляки… Подземелье помните? Вам там, кажется, понравилось.
Леонид невольно хмыкнул:
— Еще бы! Вы, Лариса Михайловна, в тех коридорах очень даже смотрелись, как бы это сказать…
— …Органично, — Гондла нетерпеливо поморщилась. — Да, мне там нравится. Под землей — целый город, попасть в него трудно, а выбраться без чужой помощи — невозможно. Чувствуешь себя хозяйкой. Здесь, в соборе, один из входов, тоннели пробиты также в подвалы двух соседних домов. Запоминайте, Леонид, пригодится… Так вот, организация Кутепова — не то, что требуется. Там полно агентуры ОГПУ, кроме того, у них мало средств да и ума не палата. Нужны более серьезные контакты. Вы слыхали о Сиднее Рейли?
Бывший старший оперуполномоченный, взяв женщину под руку, кивнул в сторону авто:
— И все-таки пойдемте. Включим мотор, а фар зажигать не станем, всё теплее… С Сиднеем Рейли, Лариса Михайловна, я знаком с весны 1918-го. Он тогда числился в питерской ЧК, как особый уполномоченный Рейлинский, а я у него вроде как на побегушках состоял. Потом товарищу уполномоченному документы достали на фамилию Массино, турецкого купца. Я думал, его к заброске готовят — в Архангельск, к интервентам, или на юг. Он же из Одессы родом, тамошний еврей.
Гондла, остановившись, взглянула с любопытством.
— Знаете Рейли? Это уже серьезный разговор… Леонид, сейчас мы поедем ко мне, квартира безопасная, хозяин — друг отца, не выдаст. Можете даже переночевать, постелю вам в комнате прислуги, только не вздумайте проявлять ко мне лишнее внимание. Дело не только в вас, в последнее время меня от мужчин тошнит. Разве что под настроение попадете, иногда такое накатывает…
Пантёлкин, резко дернув рукой, ухватил женщину за подбородок, пальцы сжал.
— У нас, Лариса Михайловна, с интересом любовь, не забыли? Любовь уже чувствую, а вот интереса не вижу. Насчет настроения понял, только, учтите: не мы меня вербуете, а совсем наоборот. Секреты Кима Петровича мне, конечно, выведать охота, но до них я и сам доберусь, дорогу знаю. Вы мне такое скажите, чтобы на душе у меня сразу потеплело, ясно?
— Прекратите! — Гондла мотнула головой, пытаясь освободиться. — Сразу видно, что вы из пролетариев, из трудящихся дворников! Ким Петрович, по крайней мере, настоящий джентльмен… Хотите, чтобы на душе потеплело? В стране готовится переворот, ориентировочная дата — ночь на 1 мая, Вальпургиева, если по православному Светлая седмица.
Леонид пальцев не отпустил, еще крепче сжал. Наклонился, провел губами по холодной щеке.
— Умница! Ну, что замолчала? Пой, ласточка, пой!
2
На деревянные доски столешницы легло что-то круглое, похожее на маленький разомкнутый обруч с тяжелыми кругляшами на концах. Тускло блеснул старый вытертый металл. Следом еще одно, такое же, но слегка гнутое, с глубокими свежими царапинами.
— Височные кольца — не без гордости прокомментировал Родион Геннадьевич. — Плоские, серповидные, с заходящими концами, орнаментированные, как видите, выпуклыми поясками. С двух сторон имеется зубчатая нарезка. Сама по себе находка рядовая, такие сплошь и рядом встречаются в курганах кривичей. Но это Смоленск и Витебск, а мы вели раскопки в ста верстах от Усть-Сысольска. Славянских находок этого времени на дхарских городищах еще не было, мой коллега Белин мне вначале даже не поверил… Товарищ Тулак, неужели вам это действительно интересно?
— Очень! — поручик осторожно притронулся к холодному металлу. — Ничего в археологии не понимаю, и не пойму уже, вероятно, но это… Словно к вечности прикасаешься.
— Лунница! — возгласил подбодренный ученый, демонстрируя нечто, и в самом деле отдаленно напоминающее лунный серп. — Серебро, причем неплохой пробы, но не это главное. Форма не славянская, не финская, а, рискнул бы предположить, индийская. Нечто подобное англичане находили в предгорьях Гималаев. Обратите, кстати, внимание на полоски. Сие — календарь, пусть и самый простой. Треугольник слева — растущая Луна, справа — убывающая. Количество полосок с двух сторон соответствует числу лунных дней, их ровно двадцать восемь. Можете пересчитать!
Семен Тулак уважительно, взглянув на серебряный серп, улыбнулся.
— Верю! Значит, удачно поработали?
— Как сказать, — ученый нахмурился. — Провели разведку на городище, на соседнем селище недалеко от Вой-Вожа, тоже дхарском, заложили пару шурфов, а вот могильник нам копать не дали. Наши уважаемые старики пошли по начальству, а оно предпочло не нагнетать срасти. Могилы, кстати, не дхарские, наши предки никогда не насыпали курганов. А вот чьи? Теперь уже не узнаешь.
К Родиону Геннадьевичу поручик забежал ближе к вечеру, когда бывший руководитель Дхарского культурного центра уже надевал пальто, собираясь домой. Бывший — потому что с марта особняк на Солянке передали только что созданному Центру культуры малых народов Русского Севера. Товарищу Соломатину оставили небольшую комнатушку на втором этаже рядом с его прежним кабинетом, разрешив хранить в «фондах» собранную им коллекцию дхарской старины. Впрочем, уже не дхарской.
— Товарищ Покровский, заместитель народного комиссара по просвещению, разъяснил вопрос с точки зрения марксизма, — печально улыбнулся Родион Геннадьевич, разливая душистый травяной чай. — Оказывается, феодально-байские элементы искусственно разъединяли народы, подрывая тем базу классовой борьбы. Дхары, как выяснилось — никакие не дхары, а ижемцы, одна из зырянских этнографических групп. Язык, конечно, совершенно иной, но… Тем хуже для языка!
Бывший ротный едва не разлил врученную ему чашку.
— Вы… Вы серьезно? Целый народ взяли — и отменили? Бред какой-то!
Ученый ответил не сразу. Отхлебнул чай, подумал.
— Может, и не бред, товарищ Тулак. Когда я только учил русский язык, мне казалось, что дхары — такой точно народ, как наши соседи-зыряне, как татары, удмурты. Не переваренный имперской утробой огрызок древней цивилизации. В меру моих скромных сил я пытался сохранить то, что еще уцелело: язык, традиции, наши древние святыни. Потом большевики… Я им, знаете, поверил. Ваш нынешний начальник в бытность свою наркомом по делам национальностей, лично меня обнадежил, дал добро на издание дхарских учебников. А теперь я начинаю понимать, что империя, как бы она себя не именовала, относится к моему народу как-то очень несправедливо. Меня, студента, сослали в Сибирь за язычество. Тоже, если подумать, бред, и преизрядный. Но вдруг это не бред, а политика? Самое невероятно, что наши старики, потомки жрецов-дхармэ, считают, что так и должно быть. Мосхоты, русские — обычные люди, сотворенные из праха, а мы, дхары, выходцы из Лхамэ, Вечного Света. Между нами не может быть мира. Рискну употребить смелое сравнение: мы, дхары, живем на планете обезьян.
Семен едва не подавился чаем. Родион Геннадьевич рассмеялся:
— Ну как таких гордецов терпеть? Отменить — и вся недолга. Если же серьезно, то подобные представления — не редкость. Вы бы знали, как относятся к своим соседям эскимосы! Себя величают «иннуиты», то есть, люди, все же прочие, как вы можете догадаться, нечто совсем другое. А чукчи считают, что русские произошли от стаи взбесивших ездовых собак…
— Товарищ Соломатин! — отчаянно воззвал поручик, отставляя чашку. — Так ведь и захлебнуться можно! Обезьян вы лучше вообще не поминайте, была у нас история в Техгруппе, до сих пор забыть не могу… Уверен, нет никакой особой политики. Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет. Только обычный дурак себя калечит, а если его начальником сделают… Вы, главное, не сдавайтесь.
Ученый пожал широкими плечами:
— Я, товарищ Тулак, и не думаю сдаваться. Меня сам Победоносцев, не к ночи будь помянут, каяться не заставил. Но что мы все обо мне? Вы-то как? На службе не обижают?
Бывший ротный дернул щекой.
— Меня тоже, знаете, обидеть трудно. Хорошо служится! А сейчас вообще такое дело образовалось…
Вскочил, заправил в карман непослушную правую руку.
— Хотел бы рассказать, очень хотел, да не могу… Родион Геннадьевич, помните свет над Шушмором? Вы сказали, что это и есть настоящее Небо, истинное. Вам виднее, я не знаток. Но я запомнил этот свет, он был какой-то особый, не такой как солнечный…
Нужные слова никак не находились. Семен щелкнул пальцами.
— Живой… Да живой… Но не природный, а словно кем-то созданный, сотворенный.
— Видели что-то подобное? — спокойно поинтересовался Соломатин.
— Так точно! Два часа назад! — поручик резко взмахнул рукой, улыбнулся виновато. — Не моя тайна… В общем, предмет, изделие, дело рук…
— …Человеческих?
Слово прозвучало негромко, но Семен невольно вздрогнул.
— Н-не знаю. Нет! В смысле, да. Наверное, человеческих, чьих же еще?
Осекся, присел на стул, отхлебнул остывший чай.
— По краю ходите, Семен Петрович, — спокойно констатировал ученый. — Ох, по краю!
Поручик резко обернулся:
— Вы тоже!
Родион Геннадьевич отставил пустую чашку, неторопливо встал.
— Надеюсь, все же нет. Вы, товарищ Тулак, в свои делах секретных осторожней будьте, под ноги не забывайте смотреть, ибо камешки склизкие попадаются. Ну, не мне вас учить. Мои же заботы невинные, сугубо научные. Кстати, вы правы, сдаваться не следует. Не все так однозначно. Помните, у меня рукопись украли? Прошлой осенью?
Бывший ротный на миг задумался.
— Которая по школам? Вы еще тогда предположили, что украсть хотели другую, по дхарской мифологии? Помню! Неужели нашли?
— Нашли, хоть и не в полном виде, — ученый усмехнулся. — Граждане беспризорники пустили несколько страниц на раскурку. Ее бросили на соседней улице, такое впечатление, что вор показал текст кому-то, знающему язык… А недавно меня пригласили в наркомат, в научный отдел. Не ждал, честно говоря, ничего хорошего, но некий чиновный товарищ совершенно неожиданно предложил мне подписать договор на книгу, обещал хороший аванс и издание, само собой, за счет государства.