— А долго оно продержалось, это зеркало?
— Недолго. Солнце-то продолжало припекать, теплый воздух скапливался, и в итоге прорвал «крышку» в нескольких местах. А холодный начал опускаться вниз в эти прорывы. У нас это явление называли нисходящими потоками, — тут Галка припомнила уже не уроки физики, а однажды виденную телепередачу о расследовании причин некоторых авиакатастроф. Такой поток вполне мог завалить самолет, если тот шел на небольшой высоте. — Один из этих нисходящих потоков зацепил и нас. Парни, увидев туман и почувствовав холодок, сразу мне поверили. А до того ведь фыркали: мол, враки все, что ты травишь, без чертовщины тут все равно не обошлось. Потом, когда мы из рейда с добычей вернулись, еще и сами хихикали: типа, а представляете, как обделались матросики на том корабле, который в воздушном зеркале отразился? Они-то, мол, наверняка нас видели, но не знали, что к чему… С тех пор наши чуть что-то эдакое заметят, сразу меня выспрашивают — мол, а какие байки про это в книжках пишут?
— Все просто, когда знаешь, — подытожил Хосе. — А бывают такие вещи, которые никто до сих пор не смог изучить и объяснить?
— Сколько угодно. Ты слышал, например, о светящихся «колесах»?
— Боцман Мигель однажды рассказывал.
— Ага, он же сам их видел, — кивнула Галка. — Нам довелось наблюдать такую штуку по пути из Картахены. Огромные, миля в поперечнике, светящиеся «колеса» в воде, с изогнутыми «спицами» и без ободков. Парни снова ко мне — что это такое? А я… Ну не лепить же прямо в лоб: понятия не имею. Изобразила радостное лицо, сказала, что читала про такое — а это, кстати, правда — и светящиеся «колеса» в море очень хорошая примета, если вертятся посолонь. Вот если против солнца, тогда плохо… Парни даже обрадовались — колеса и правда медленно посолонь крутились. А я стояла и думала: что же там могло так светиться? Морская живность таким странным строем обычно не ходит… Загадка. Может, лет через триста-четыреста кто-то и даст на нее ответ.
— Вот интересно было бы посмотреть, что будет лет через триста, — Хосе вдруг сменил тему разговора и заговорил уже с мечтательными нотками. — Может, люди тогда даже летать научатся.
— Обязательно научатся, — совершенно серьезно проговорила Галка. — Может, и не через триста лет, а гораздо раньше. Только для этого учиться надо. Всем.
— Учиться и зубрить — разные вещи, — хмыкнул Хосе. — Вот возьму и на следующем уроке учителю так и скажу. Кой черт я должен заучивать наизусть большую таблицу, если нужно всего лишь запомнить одну формулу или просто представить в уме прямоугольник?
— Кому-то проще заучить таблицу, чем представлять себе прямоугольники с квадратами, — возразила мадам капитан. — Видишь ли, не все способны думать, как ты, — образами. Мне довелось лично знать людей, которым это просто не дано, они мыслят словами и цифрами.
— Тогда почему учитель пытается переделать меня по своей мерке, если я думаю не так, как он?
— Это сложный вопрос, братец, и коротко на него не ответишь.
— Так времени еще сколько!
— У кого? — невесело усмехнулась Галка, окинув тоскливым взглядом кучу бумаг на столе. — Тебе уроки учить надо, а мне — нырять с головой в этот канцелярский омут. Но после ужина мы с Джеймсом будем рады с тобой поболтать о том о сем…
«Да, — подумала она, когда Хосе ушел к себе — учить французский. — Если к ужину ничего не случится и у нас будет это свободное время».
Из дневника Джеймса Эшби...
Я понимаю, почему Эли взялась обучать Хосе. Думаю, он будет не единственным, кого она начнет готовить себе на смену, это нормально. Но зачем она превращает его в циника? Одно дело — не забывать, в каком мире нам довелось жить, и совершенно другое, когда парень вдруг начинает заговаривать о неприятной, но насущной необходимости лжи во благо и жертвы во имя высоких целей. Он смотрит на Эли и пытается стать похожим на нее. Он хочет быть политиком, несмотря на прямо озвученные моей милой нелестные характеристики как своей персоны, так и персон некоторых государей. Ложь во спасение… Как, солгав во спасение, удержаться от соблазна лгать и дальше, когда опасность уже миновала? Здесь нужно обладать мудростью всех прошедших поколений, а этого не дано ни одному человеку. А жертва? Где грань, за которой необходимость жертвы превращается в постоянную необходимость убивать?.. Нет, я не пытаюсь рядиться в белые ризы и цеплять на спину картонные крылья. Я боевой офицер, мне доводилось отнимать жизнь врага. Однако я не считаю, что путь в достойное будущее может быть оплачен такой ценой. Если Эли пойдет по этой дорожке, она ничем не будет отличаться от нелюдей, которые провели над ней и еще двумя с лишним десятками человек из ее эпохи жестокий эксперимент на выживание.
В тиши кабинетов не слышны ни пушечные залпы, ни крики убиваемых, ни звуки кровавого пира победителей. Эли еще помнит об этом, но, боюсь, недалек тот день, когда память может ей изменить. Смогу ли я тогда любить это живое воплощение raison d'etat?
Я обязан поговорить с ней на эту тему. Именно сейчас, иначе я рискую упустить момент и потерять любимую женщину.
Глава 4
Война двух Мадонн
1
«И зачем я напросился на эту дипмиссию?»
Влад и в самом деле до сих пор не мог понять, кой черт потянул его за язык. Ну ладно — Жан Гасконец занят по горло. А Дуарте? Неужели для визита в Гавану было так уж необходимо посылать сразу два фрегата — «Вермандуа» и «Бесстрашный»? Этот Фуэнтес и так мрачнеет при любом упоминании о военной силе Сен-Доменга. А при виде модернизированной «Гардарики», помнится, вообще позеленел. То ли от досады, то ли от зависти. А тут и впрямь было чему позавидовать. Незадолго до празднования трехлетия независимости Сен-Доменга флагман был отремонтирован. Не так капитально, как перед средиземноморским походом, но днище и форштевень обшили медными листами. Удовольствие недешевое, да и корабль утяжелили на пару-тройку тонн, зато «Гардарика», избавленная от быстрого обрастания днища, теперь давала при хорошем ветре не меньше четырнадцати узлов. Для такого тяжеловеса, как перестроенный военный галеон — скорость просто космическая. Когда Фуэнтесу сообщили сию новость, он даже не знал, что сказать. Так и отбыл на Кубу — раздосадованный и раздраконенный. Если уж кто и смог бы с ним теперь управиться, то только Жан. Дон Иниго, кажется, всерьез его побаивается.
Что ж, раз напросился — давай, капитан Вальдемар, действуй.
«Бесстрашный» тоже недавно побывал на верфи. И тоже мог похвастаться покрытым медью днищем. Влад сейчас думал не об этом. И даже не о необходимости наблюдать кислую физиономию сеньора Фуэнтеса. Если миссия в Гаване затянется, он еще не скоро увидит жену и детей. Исабель ничем этого не показывала, но ей не очень-то нравились частые и долгие отлучки мужа. Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы это почувствовать. Когда любимая женщина, узнав об очередной «командировке», начинает втихомолку вздыхать, прятать за улыбкой печаль и самолично, не доверяя слугам, складывать в походный сундучок его запасные рубашки, это говорит красноречивее всяких слов. Конечно, Исабель никогда не станет его упрекать. Не то воспитание, не тот характер. Однако вот этот мягкий молчаливый протест ранил душу сильнее, чем скандал с ругательствами и разбитой посудой. Временами Влад начинал чувствовать себя последней свиньей. И все же… Жизнь здесь не сахар. Если он полностью посвятит себя семье — несбыточная мечта всех последних лет — им попросту не на что будет жить. Он боевой офицер, капитан. Он обязан ходить в рейды, патрулировать побережье, сопровождать конвои купеческих судов — не ради себя, ради безопасности тех, кого любил в этом мире.
Не все флибустьеры Мэйна отправились обживать Сен-Доменг. Некоторые остались в Порт-Ройяле, продолжая хранить верность Англии из патриотизма, и это были далеко не худшие люди, вроде Уильяма Дампира. Но большинство из тех, что не рисковали поднимать на клотиках своих кораблей трехцветный республиканский флаг, попросту были не в самых прекрасных отношениях с пиратами Сен-Доменга. Либо настолько отмороженные беспредельщики, что даже в гавани, принадлежавшей Братству, их с нетерпением ждала «одноногая вдова». И вот этих самых неприсоединившихся снова мобилизовали на Ямайке. Втихаря, понятно, но шила в мешке не утаишь. Тот же Дампир, слывший не только любознательным исследователем, но и честным человеком, при заходе в Сен-Доменг поговорил с давнишними приятелями и кое-что сболтнул. Случайно или нарочно — не суть важно. Важно было то, что если пиратов кто-то собирает в одном месте, это кому-то нужно. Потому Торговый совет республики принял решение обратиться к Совету капитанов с просьбой усилить охрану купцов. Голландцы, составлявшие две трети торгового флота островного государства, как правило, не были гражданами республики. Они попросту покупали годичные лицензии на право ходить под флагом Сен-Доменга, зная, что этого флага справедливо боятся. Но вояки из купцов… Зато если кто-то видел черно-бело-красный флаг над боевым кораблем сопровождения, старался обойти этот конвой как можно дальше. Никому не хочется связываться с пиратами, защищающими свое и живущими по понятиям. То бишь по законам Братства. Никому. Кроме пиратов, забывших о любых законах. Влад, имея представление о том, что на самом деле происходит в Мэйне, этой перспективе, естественно, не радовался. На что способны пираты, если их «спустить с поводка», он знал очень хорошо, и даже злейшему врагу не пожелал бы оказаться жертвой их налета.
«Пират опасается пиратского набега, — с язвительной самоиронией подумал Влад. — Вот что значит обзавестись семьей и домом. Но, как говорили древние римляне, хочешь мира — готовься к войне…»
Кубинский диктатор, как выяснилось, был гениальным тактиком, но совершенно никаким стратегом. Влад вообще за всю сознательную жизнь встречал не больше двух десятков человек, обладавших обоими дарованиями одновременно. Так что хоть и умел сеньор Фуэнтес «зрить в корень» ситуации, насчет сделать выводы и предпринять некие меры на будущее у него было плоховато. Проще говоря, в том, что касалось государственных дел, он не «зрил» дальше собственного носа. По сведениям верных людей из числа Сен-Доменгского представительства в Гаване, дон Иниго ставил во главе провинций особо отличившихся в войне против французов командиров и особо влиятельных сеньоров. И если сеньоры, обладавшие поместьями и обширными земельными угодьями, еще имели какое-то представление об управлении, то герои освободительной войны вели себя так, словно война вовсе не заканчивалась. На доходные местечки рассаживались многочисленные друзья и родственники, население и иностранных купцов обкладывали грабительскими налогами, никто не боролся с чудовищно распространившейся преступностью. В результате за год с небольшим сельское хозяйство Кубы оказалось по уши в проблемах. Продуктов становилось все меньше, цены на них, особенно в городах, взлетели до небес, а то, что в далеком родном мире Влада называли «покупательной способностью», соответственно спустилось на уровень ниже плинтуса. Ведь ремесленники тоже должны были платить непомерные налоги, едва хватало сводить концы с концами. Одним словом, налицо кризис. И при всем при этом дон Иниго позволяет себе расходовать и без того скудные казенные средства на никому не нужные вещи. Два линкора… Жан Гасконец, видевший их на верфи Гаваны, не мог говорить на эту тему без матерных слов. Нет, линкоры были неплохи. Если их достроить и оснастить, они станут украшением любого флота. Проблема состояла в том, что построены они были лишь процентов на шестьдесят, а деньги у дона Иниго уже закончились. Ибо он затеял перестройку сильно поврежденных еще с французского нашествия бастионов Гаваны. И это только начало. Где бы он навербовал тысячу с лишним человек для комплектации команд линкоров, если хорошие моряки давно сбежали с Кубы из-за безденежья? И на закуску — пушки. С Францией, где делали лучшие образцы, у Кубы по понятной причине отношения были неважными. Того, что делалось в Сен-Доменге из плоховатой лотарингской руды, хватало только на комплектацию собственных судов и крепостей. Правда, Мартин, покопавшись в своей весьма неплохой памяти, все-таки вспомнил способ удаления лишней серы из этой руды, но все равно следовало искать месторождения железа поблизости. Поиски, как было известно пока еще узким кругам в Сен-Доменге, увенчались успехом: на востоке Кубы были обнаружены мощные залежи латерита — а это семьдесят процентов чистого железа. Около полутора десятков сбежавших с родины шведов, спецов по металлургии, готовы были приступить к работе хоть сейчас. Только плати им, ставь домны, грузи в них руду и получай готовый продукт. Если бы Фуэнтес дал добро на добычу руды и постройку плавильных печей, вопрос пушек мог быть снят, и надолго. А заодно кубинская казна могла бы регулярно пополняться неплохой суммой от налогов с этого завода. Но дон Иниго почему-то счел такое предложение оскорбительным для себя лично: мол, это вам Куба, а не Сен-Доменг. Предложение о совместной концессии ему тоже почему-то не понравилось, а вот почему именно — до ответа он не снизошел. В конце концов Дуарте, который вел переговоры, плюнул, мысленно выругался и вернулся в Сен-Доменг. Мол, если дон Иниго такой упертый, или надо искать железо в другом месте, или сменить этого дона на другого, более здравомыслящего.