— А что могло произойти такого, чтобы… понадобился дублер?
— Об этом вам лучше спросить у Кальтенбруннера, мой Вечный Фельдфебель. Мне же приказано доставить Отшельника в Берлин.
— Чтобы показательно распять на кресте посреди Александерплац? — расплылся в улыбке Зебольд.
— Понимаю, что в качестве дублера вам обязательно хочется выступить во время распятия Отшельника у здания рейхсканцелярии или в скверике неподалеку от Главного управления имперской безопасности. Но мой вам совет: будьте чуточку скромнее, Зебольд. Соответствуйте своему таланту и призванию фельдфебеля.
— Вот так всегда: ты подаешь прекрасную идею, а тебе напоминают о том, что ты всего лишь фельдфебель!
— Вечный Фельдфебель, — уточнил Штубер.
— И я должен этим гордиться?
— Вы, мой вечный фельдфебель, — нет, не должны.
— Что-то я не пойму вас, барон.
— Это вами, своим вечным фельдфебелем, должен гордиться наш вермахт.
— Как же неоспоримо вы умеете убеждать, господин гауптштурмфюрер, — иронично признал его правоту Зебольд.
— У каждого свой талант, мой Вечный Фельдфебель. Все, я появлюсь здесь через полтора часа. Распятием руководите вы, мой римский легионер. И помните приказ, касающийся Отшельника.
31
Штаб «Регенвурмлагеря» располагался в глубине возвышенности и представлял собой мощную гранитную цитадель, обрамленную гроздьями дотов. Все три подхода к нему вели через узкие пешеходные тоннели, простреливаемые пулеметами из обеих стен, на двух уровнях. Такой же кинжальный огонь «изрыгали» и доты, возле которых эти ходы раздваивались, — один уводил в основательно заминированный тупик-ловушку, другой — к штабу.
Прорваться через такие заслоны способен был разве что дьявол. И барон фон Риттер был уверен, что взять его логово можно будет только измором. Вот почему он приказал начать прокладку двух эвакуационных ходов, один из которых уводил на поверхность, в хорошо замаскированную пещеру, притаившуюся посреди горного соснового леса; другой — в глубь материка, в карстовые пещеры, по которым можно было уходить еще километра три, чтобы в конце концов оказаться на берегу Одера.
Главный ход, по которому немногочисленные штабисты попадали в цитадель «СС-Франконии», представал в виде извилистого тоннеля, мрачность коего не развеивали даже щедро развешанные по изгибам электрические светильники. Но прежде чем войти в него, бригаденфюрер, уже в который раз наткнулся на высеченный из камня крест, с распятым на нем Иисусом Христом. На первое из тех сорока пяти распятий, которых его предшественник штандартенфюрер Овербек приказал «изваять» по всему периметру огромного «Регенвурмлагеря».
Правда, «изваяно» было только пять, однако комендант уже знал, что в лагере появился какой-то талантливый скульптор-славянин из недоучившихся семинаристов, который, вместе со своими подмастерьями, способен создать еще с десяток подобных скульптур.
— Так что будем делать со всеми этими распятиями? — почти машинально поинтересовался адъютант Удо Вольраб, помня, что, еще будучи заместителем коменданта, барон фон Риттер не мог спокойно проходить мимо ни одного из этих распятных крестов.
— То же, что и с самим штандартенфюрером СС Овербеком.
Вольраб непонимающе уставился на бригаденфюрера.
— То есть расстрелять?!
— А что вас так удивляет? Да, расстрелять. Как только настанет время. Ибо такова воля Германии.
— Но пока что действует приказ, согласно которому в нашем лагере должно быть установлено сорок пять распятий. Сорок пять, — возмущенно повторил он, — цифра названа в приказе. Пожелаете отменить?
— Зачем? — задумчиво спросил барон фон Риттер, и адъютант впервые заметил, что комендант осматривает распятие не с ненавистью, как это обычно делал, а с интересом. — Чтобы потом долго гадали, кого считать более безумным: того сумасшедшего, по чьему приказу эти распятия высекали из камня, или того, по чьему их уничтожали?
— Ну, так ставить вопрос никто не осмелится.
— А вы все же поставьте его.
— Для отмены приказа бывшего коменданта достаточно констатации того, что распятия эти появились по приказу… сумасшедшего.
— Неужели кто-то мог бы предположить, что в этом подземелье подобные изваяния могли появиться по приказу кого-то, все еще не сошедшего с ума?
Вопрос оказался настолько сложным и философски запутанным, что Вольраб даже не пытался осмыслить его.
— Не мог бы, — машинально ответил он.
— Кстати, почему Овербек решил, что распятий должно быть сорок пять?
— Вот именно, почему? — все так же машинально поддержал Гитлера его адъютант.
— Ни с одной датой, ни с одним числом, связанным с Иисусом, Девой Марией и вообще с Библией это, по-моему, не совпадает.
— Очевидно, потому мой фюрер, что твердо решил для себя: в сорок пятом году Германия погибнет!
Фон Риттер взглянул на него, как инквизитор на чернокнижника, и мысленно содрогнулся. Ему и в голову не приходило, что число подземных распятий может быть привязано к предполагаемой дате окончания войны.
— Вы… тоже в этом уверены, Вольраб?
— Сейчас мы говорим о штандартенфюрере Овербеке и затеянной им игре в нумерологию.
— Следовательно, он был окончательно уверен?..
— Что Германия уже не просто проиграет нынешнюю войну, как не раз проигрывала до этого, а погибнет как страна, как рейх.
Бригаденфюрер снова внимательно взглянул на адъютанта, словно заподозрил, что тот сам выдумал такое объяснение, и вновь перевел взгляд на распятие.
Крест был выдолблен в нише, очень напоминающей гробницу, как если бы ее, «стоя», вмуровали в стену. Волосы и венец на голове Христа были сделаны мастером таким образом, что очень напоминали каску с начертанными на ней буквами «СС». Именно так «Христос в каске воина СС», и воспринималось это изваяние, которое солдаты гарнизона уже называли между собой «СС-Распятием».
— Странно, почему Овербек решил, что крах наступит в сорок пятом?
— Теперь для этого уже не нужно быть пророком.
— Однако Овербек отдавал свой приказ еще в сорок первом, кто тогда способен был назвать дату краха рейха, кто вообще способен был предположить, что мы потерпим крах?
— Такой человек был. Исходя из предсказания лагерного пророка — Фризского Чудовища, — мы должны потерпеть полное поражение весной сорок пятого. А еще точнее — в начале мая. Теперь в это уже нетрудно поверить даже нам с вами, самым убежденным сторонникам победы вермахта, — на всякий случай подстраховался адъютант. — Однако Фризское Чудовище произнес это слово еще в сорок первом.
— Вот что значит невовремя повешенный пророк, адъютант Вольраб! — поучительно изрек комендант.
— Что совершенно непростительно.
— Любое святое дело в этом мире следует начинать с избиения пророков, а сотворение империи — с сотворения напророченных пророками эшафотов.
— Так, может, вместо очередного «СС-распятия» в одной из ниш следует высечь ваши слова?!
— Следует, — кивнул фон Риттер. — Есть слова, которые человечество просто обязано увековечивать в граните, — объяснил он и, воинственно ухватившись руками за кобуру, направился в свои апартаменты.
Сегодня он впервые входил в цитадель как комендант «Регенвурмлагеря». И хотя письменный приказ о своем назначении барон получил еще три дня тому назад, пребывая в Берлине, только сейчас, в эти вот минуты, он по-настоящему осознал, что теперь-то он наконец действительно является комендантом секретной подземной базы СС, комендантом «Лагеря дождевого червя». И не собирался умалчивать о том, что восхождение на данный пост является достойной платой за время, уже проведенное им в подземных лабиринтах, а точнее, в потустороннем мире обвалов-погребений, крематориев, подземных электростанций, пещерных казарм почти обезумевшего гарнизона и таинственных камер «Центра по формированию гарнизона зомби», именуемого еще «Лабораторией призраков».
Предсказания лагерного пророка, Фризского Чудовища?! Еще бы! Овербек шага не мог ступить, чтобы не освятить себя очередными видениями этого новоявленного «Кассандра»! Не исключено, что и само его сумасшествие — плод видений и предсказаний Фриза.
32
— Господин бригаденфюрер, унтерштурмфюрер Крайз прибыл! — доложил адъютант, вежливо, почти чинно пропуская мимо себя колдуна и предсказателя.
Вольраб всегда опасался этого чудовища, поэтому Крайз оставался единственным человеком в «Регенвурмлагере», с которым всесильный адъютант коменданта пытался не портить отношений и от которого всегда держался подальше.
Что ж до бригаденфюрера, то он даже чуть-чуть приподнялся, чтобы получше разглядеть это гигантское бесформенное существо, которое не то чтобы несмело, но как-то странно, боком входившее в его кабинет, словно протискиваясь при этом между каменными завалами подземной «СС-Франконии».
За то недолгое время, которое барон пробыл заместителем Овербека, он видел Фризское Чудовище всего дважды, да и то мельком. Поскольку Овербек всегда считал Фридриха Крайза своим личным предсказателем, то первое время содержал его здесь же, в цитадели, под охраной, в отдельной, обшитой досками выработке, никого и ни под каким предлогом не подпуская к нему. И порой фон Риттеру казалось, что штандартенфюрер оберегал своего изуродованного огнем и судьбой фриза не только как хранителя своей судьбы, но и как святыню, как некий одушевленный талисман «Регенвурмлагеря».
— Садитесь, унтерштурмфюрер, — предложил барон и, сморщившись, проследил, как Фризское Чудовище, не спеша, какой-то особой, разгильдяйской развалочкой, приближается к креслу у его стола.
Риттер уже знал, что Крайз всегда держится с той вызывающей самоуверенностью, которая любого общающегося с ним старшего офицера приводила в гневный трепет. Однако ему все же не верилось, что точно так же Крайз решится вести себя и с ним, комендантом лагеря. Тем более что он помнил, с какой покорностью воспринимало это чудовище любое распоряжение штандартенфюрера Овербека.
Может, лишь из благодарности за эту покорность, в последние дни своего пребывания в должности коменданта «СС-Франконии» Овербек так упорно добивался, чтобы Крайза возвели в чин лейтенанта СС. Хотя в штабе Гиммлера многие этому противились.
Впрочем, о том, что он уже является офицером СС, Фризское Чудовище пока еще не знал. Вот и сейчас обмундирован был Крайз в небрежно пошитый зеленоватый френч, на котором не просматривалось никаких знаков различия, и накладные карманы которого находились на разной высоте и были разных размеров. Но когда этот человек представал перед кем-то, мало кому приходило в голову рассматривать его обмундирование; не до этого было.
Стоило взглянуть на этого огромного, более чем двухметрового роста, увальня, на его непомерной ширины безформные плечи, напоминающие два взваленных на плечи нормального человека полупустых мешка; чтобы уже при этом зрелище поразиться внешности Крайза.
Но главным раздражителем чувств человеческих все же выступало лицо Крайза, точнее, то, что у остальных людей обычно называлось лицом. Дело в том, что еще в школьные годы лицо и значительная часть тела этого человека были сильно обожжены. Причем получилось так, что со временем подбородок Крайза почти сросся с грудью, являя миру поистине жуткую маску из затвердевших кусков изуродованной ткани, мясисто-пепельных шрамов и уродливых фурункулов, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы ужаснуться и возненавидеть, раз и навсегда возненавидеть это «Фризское Чудовище».