— Молитвами всех святых, — опустил Крайз кулаки, словно две гири, на стол. И трудно было понять, что скрывается за этим его словом: то ли отказ, то ли согласие.
— Отныне я должен знать все, — еще решительнее подтвердил фон Риттер. — Значительно больше, нежели знал мой предшественник. На это получено согласие Гиммлера и, естественно, Скорцени, — добавил на всякий случай, зная, что к обер-диверсанту у Фризского Чудовища особое отношение. — Война приближается к своему завершающему этапу.
— Это верно, бригаденфюрер, войну мы проиграли.
— И может случиться так, что военно-административный штаб Германии, главная ее ставка, окажется здесь, в «СС-Франконии». Вот почему впредь я обязан знать о вас, унтерштурмфюрер Крайз, все, решительно все: о ваших связях с Высшими Посвященными; о том, кто вы на самом деле и каким образом попали в это чертово подземелье.
— Всего не может знать никто, — невозмутимо возразил Крайз, однако генерал не пожелал выслушивать его.
— И не вздумайте впредь предпринимать против меня нечто подобное тому, что вы недавно пытались предпринять, сковывая мою волю. Ибо для того, чтобы пристрелить вас или живьем швырнуть в крематорий, моей воли всегда хватит.
— Некоторых так и швыряют, — мрачно признал Крайз. — Немало людей погибло именно так.
За этими словами уже просматривалось пламя бунта. Фризское Чудовище бросал обвинение в лицо не только бригаденфюреру, но и всему режиму, всей системе власти.
Поднимаясь со стула, Крайз так замедленно разгибался, что казалось, будто прорастает из-под земли. Когда же он наконец выпрямился и даже расправил плечи, фон Риттер почувствовал себя рядом с ним карликом. Запрокинув голову, комендант обошел вокруг Фризского Чудовища, как вокруг языческого истукана.
— Утверждают, что однажды вы даже пытались силой воли погасить пламя крематория. Неужели действительно пытались?
— Но не смог. Хотя казалось, что даже этот адский огонь будет подвластен мне.
Бригаденфюрер покровительственно рассмеялся. Бессилие Крайза явно вдохновляло его. Только он, барон фон Риттер способен решать, когда ему зажигать печи крематория и когда гасить их.
— И запомните, Крайз, что погасить пламя крематориев «Регенвурмлагеря» никому и никогда не удастся, ибо оно священно. Жертвенно предать свое бренное тело его огню — да, на это способен каждый, но погасить этот огонь!.. Извините. Кстати, вскоре мы возведем еще одну, третью по счету печь крематория…
— Пойдемте в Черный Каньон, господин комендант, — резко прервал его Фризское Чудовище. И генерал понял его состояние. Как человек, который уже однажды чуть было не погиб в огне и которому огненный смерч обжег не только все тело, но и всю душу, Крайз с содроганием воспринимал любое упоминание о пламени, а тем более — о печах крематория! Только поэтому он и пытался силой воли, а точнее, силой своей ненависти, погасить огни его «погребальных костров».
— Это далеко отсюда? — «СС-Франкония» охватывала своими подземельями огромную территорию, включающую густые леса, болота, озера две обширные гранитные гряды.
И понятно, что фон Риттер не знаком был и с третью этой территории, тем более что углубленное знакомство с разветвленной системой подземных галерей, как и с системой наземных объектов, а также с наземными пейзажами, здесь решительно не поощрялась.
Каждый, кто был посвящен в тайну существования «СС-Франконии», должен был знать как можно меньше, даже из того немногого, что ему все же позволено было знать. Однако, поднимаясь на поверхность, он должен был стереть из своей памяти, словно с ленты магнитофона, даже эти скупые сведения.
— Прикажите охраннику открыть ход, ведущий на поверхность прямо отсюда, из тайной комнаты, расположенной за стеной вашего кабинета.
— Здесь существует тайная комната?! — растерянно осмотрелся фон Риттер.
— Если существует Черный Каньон, о котором не положено было знать даже вам, человеку, исполнявшему в течение какого-то времени обязанности заместителя коменданта, то почему не должно существовать тайной комнаты за простенком кабинета самого коменданта?
Барон угрюмо уставился на ужасающее лицо Фризского Чудовища.
— Мне известно было, что Овербек поднимался туда по секретному ходу, ведущему на поверхность из корпуса, который принадлежит теперь вашей лаборатории. Неужели от меня скрывали, что существует еще и ход из кабинета коменданта?
— От вас здесь скрывали не только это, господин комендант, — мстительно молвил Крайз, не прощая ему нотации по поводу крематория. — Скоро вы в этом убедитесь. А что касается тайного хода… Отсюда, из кабинета, до каньона значительно дальше, нежели из Лаборатории Призраков. Но ведь и лаборатория отсюда далековато.
— Стоп, унтерштурмфюрер Крайз, не стоит семенить. Назревает очень обстоятельный разговор. Вы слишком многозначительно указали на то, что от меня многое здесь скрывали. Считайте, что все, что вы скажете сейчас, останется сугубо между нами. Для меня важно знать: кто и почему скрывал? От кого это исходило?
— От коменданта, естественно.
— От него или от кого-то из Берлина? Вы способны ответить на этот очень принципиальный для меня вопрос?
— Понимаю, хотите выяснить, насколько высоко проникло недоверие к вам.
— Только это. Как говорится, самую малость.
— Все исходило от штандартенфюрера Овербека!
— От Овербека?! — нервно передернул плечами барон, отказываясь верить этому предположению. — Неужели от него? Я не давал ему никакого повода для недоверия. Как, впрочем, и сам штандартенфюрер не давал никаких оснований заподозрить его в неискренности.
— Если бы эта предвзятость к вам исходила от кого-то из Берлина, комендантом вас не назначили бы. Тем более, после того, что вы уже служили под началом «фюрероненавистника» Овербека.
Бригаденфюрер нервно прошелся по кабинету. Причем Крайз заметил, что от нервного напряжения правая нога его слегка подергивается и коменданту приходится ее тянуть. Может быть, поэтому, создавалось впечатление, что ходит он как-то вприпрыжку.
— С этим доводом стоит согласиться, — наконец остановился он, упираясь локтем о массивный сейф.
— Штандартенфюрер решительно не доверял вам. Много раз он с трудом гасил в себе желание швырнуть вас в то самое «бессмертное» пламя одного из крематориев «Регенвурмлагеря», в которое вам не терпится швырнуть меня.
— Он что… говорил вам об этом?
— И даже не желал скрывать своего намерения.
Бригаденфюрер ощутил, как на бритой шлемоподобной
голове его вновь выступил пот, однако на сей раз, это был холодный пот предчувствия, пот всепоглощающего страха.
— Что же, по-вашему, удержало его? — улыбка, которой фон Риттер пытался облагородить свое лицо, мало чем отличалась теперь от привычной улыбки Фризского Чудовища.
— Жесточайший запрет из Берлина.
— То есть он доложил в Берлин, что собирается избавиться от меня.
— «Что желает избавить от вас фюрера и Германию» — так это было сформулировано в донесениях фюреру и Гиммлеру.
«Какие же факты, аргументы и предположения нужно было приводить, чтобы иметь право на подобные предложения?! — поиграл желваками генерал. — И кем же должен быть человек, который бы не дал ходу этому мерзкому доносу?!».
— Чем он объяснял свое намерение?
— Это мне не известно. Зато известно, что Овербеку попросту не разрешили расправиться с вами.
— Кто же остановил его?
— Первый диверсант рейха. Отто Скорцени.
— Неправда! Скорцени не был знаком со мной. Он вообще не знал о моем существовании.
— Не знал. До тех пор, пока однажды ему не понадобился мой совет, или, скажем так, попытка предсказания. Хотя Скорцени не верит оракулам и крайне редко прибегает к их услугам, однако на сей раз… Вот тогда-то я и попросил первого диверсанта рейха шепнуть на ухо Кальтенбруннеру, что над заместителем коменданта «СС-Франконии» нависла угроза. Поскольку к тому времени у Кальтенбруннера уже собралось целое досье на Овербека, то он очень быстро разобрался в том, что здесь происходит, и приказал арестовать Овербека. Кстати, вспомните, что разбираться в этом прибывшему сюда из штаба РСХА офицеру помогали лично вы.
Понадобилось несколько мгновений полного изумления, прежде чем комендант пришел в себя и вновь обрел дар речи. Оттолкнувшись от стенки сейфа, к которому на какое-то время словно бы прирос, барон несколько раз прошелся туда-сюда, за спиной у Крайза, будто решал, что ему делать с этим человеком, как вести себя с ним, какие силы призвать для его устрашения.
И все же, в конце концов, лицо фон Риттера прояснилось. Такой офицер действительно приезжал и выслушивал он почему-то в основном его, заместителя коменданта. Иное дело, что ни сам инспектор, ни кто-либо другой даже не намекнули ему, на какую-то связь между этим приездом, Фризским Чудовищем и Скорцени. Но инспектор и в самом деле приезжал, и упоминание о нем стало тем главным аргументом, благодаря которому фон Риттер наконец сумел убедиться, что Крайз не лжет. Теперь все логически сходилось.
— Почему же вы до сих пор молчали, унтерштурмфюрер Крайз?
— Воистину справедливо сказано, что «только тогда правдиво молвлено, когда молвлено устами Господа!»
— А если не впутывать в эту историю Господа и Святое Писание?
— Верил, что молчание мое рано или поздно заговорит. Если хочешь, чтобы тебя услышал весь мир, — помолчи. Мужественно и мудро помолчи. Только тогда мир действительно услышит тебя.
— Уже видите себя богоизбранно прозревшим Высшим Посвященным? — проворчал фон Риттер, осознавая при этом, что власть его, бригаденфюрера СС, коменданта «СС-Франконии», по существу совершенно бессильна перед этим уродливым чудовищем. Бессильна и убога.
— Если бы я попытался восстать против коменданта здесь, в подземелье, это было бы истолковано им как заговор, как бунт, а учитывая характер этой подземной базы СС, подобные мятежи предписано подавлять в «Регенвурмлагере» немедленно и с особой жестокостью. Так что, как видите, я не молчал, но вместо того чтобы, объединяясь с вами, создавать оппозицию коменданту, я попросту шепнул кому надо. Как оказалось, я очень правильно избрал того человека в Берлине, кто способен был свергнуть Овербека и возвысить вас, господин бригаденфюрер.
3
В особую палату хирургического отделения Штубер вошел как раз в ту минуту, когда хирург и его ассистент завершали осмотр Отшельника.
Пленный лежал на перевязочном столе обнаженным, уставившись глазами в серый, заменяющий лазурную святость поднебесья, потолок и безвольно разбросав руки, словно бы вновь готовился к распятию. Однако гауптштурмфюрер сразу же заметил, скорее даже почувствовал, как напряжено тело Ореста Гордаша, готовое не только к библейским мукам, но и к адскому взрыву ярости, к бунту, к тайфунному порыву истребления.
«Странно, — подумалось ему, — что этот громила до сих пор не разбросал всю эту почтенную публику и не высадил зарешеченное окно вместе со значительной частью стены».
— Вы изучаете его, словно ученые мужи из Французской. академии — вновь приобретенное полотно Рембрандта, — язвительно заметил Штубер, останавливаясь рядом с хирургом. — Понимаю: авторитет эксперта… К тому же мните себя хранителями Лувра, причем из тех, кого не успели испытать на еще более совершенный вид искусства — газовые камеры…