Рабутин поднял брови. Сам он упустил этот важный момент в своем исследовании юного российского государя.
— Вспыльчивости в нем и упрямства меньше стало. С простыми людьми много общается не чинясь. К друзьям старым охладел, говорят. К Ивану Долгорукому, да цесаревне Елизавете. Хотя может, врут. Елизавета Петровна теперь замужем, да и Долгоруков рядом с Петром Алексеевичем всегда. Усидчив стал без меры. Говорят, часами в коллегиях бумаги разбирает и всё с умом. Записывает что-то, дельные разговоры с канцеляристами и советниками ведет.
Собеседники ещё долго пытались вспомнить мелочи из жизни великого князя, а потом императора. После, заверив Маврина в своих грядущих усилиях по возвращению опального камергера в Петербург, граф проводил его до крыльца. Вернулся в кабинет и, достав папку с документами, долго работал, записывая замечательные сведения, полученные от бывшего воспитателя российского императора. Любая мелочь может помочь миссии австрийского посла — удержать Россию в орбите влияния древней, но по-прежнему могучей Римской империи.
Комната, где цесаревна Елизавета Петровна, герцогиня голштинская, занималась подготовкой к выходу из своего дворца на различные общественные мероприятия (ассамблеи, балы, приемы) считалась самым священным и доступ в него имели только самые близкие. В этот раз во время долгого процесса укладки прически и макияжа девушку развлекал лейб-медик Жан Арман де Лесток, веселый жизнерадостный мужчина немного старше тридцати лет.
— Какие новости из Парижа, Арман?
— О! Сейчас там скучно. Блестящие времена регентства закончились, а молодой король Луи пятнадцатый еще не проявил себя. Всем заправляет кардинал Флери, которому жаль денег на увеселения народа и заботит только борьба с янсенистами.
— Что-то такое я про них слышала..
— Быть может про ученого Блеза Паскаля и его «Письма к провинциалу»? Полвека назад он очень язвительно разоблачил иезуитов. Тогда янсенисты были элитой разума, но с тех пор измельчали. Сейчас это обычные сектанты из бедноты.
— Ах, эти сектанты-раскольники. Расскажите лучше что-нибудь повеселее.
— Повеселее, принцесса? Ну вот есть достоверные сведения, что румяна выходят из моды. По крайней мере, мужчины в Париже их уже не используют. Ныне популярны томная и романтичная бледность лица… Еще французский посланник Кампредон обещал, что скоро привезут новый крем для губ. Вам он будет к лицу, цесаревна. Яркие губы — символ страстной натуры.
— Хорошо бы! А то все эти свекольные натирки и прикусывания губ так не стойко держат цвет. А что насчет нарядов? Кампредон обещал самые модные новинки! Не появлялся ли корабль из Гавра?
— Нет, Ваше Высочество. Но как только французский флаг увидят в Кронштадте, верный человек пришлет мне весточку, и вы первой сможете узнать о новинках моды!
— Благодарю, Арман! И передайте мою благодарность послу. Правда, Аня предупреждала меня что не стоит быть слишком обязанной французам.
— И была совершенно права. Французы скупы и если тратятся на подарки — захотят что-то взамен.
— Но у меня ничего нет. Я всего лишь супруга герцога голштинского, епископа Любека. Что Парижу может дать маленькое небогатое епископство?
— Кто знает… может он рассчитываеет на то влияние, которое вы имеете на российского императора?
— Нет уже никакого влияния. Петя как-то быстро вырос и отдалился от нас.
— Почему же?
— Не знаю. Вначале я была в трауре, а потом оказалось что Петя увлекся учебой, военными играми, властью. Петербург стал скучным. А сейчас, когда он увел гвардию на маневры — город вдвойне скучнее. В прошлое воскресенье, когда по обыкновению все катаются на лодках по Неве, было совсем мало народу. А ведь такую замечательную традицию ввел папа! Вся река полна лодками и барками, все приветствуют друг друга, горланят песни, играют оркестры, грохочат салюты!
Елизавета Петровна вздохнула.
— Нет у меня уже никакого влияния на императора и Кампредону я ничем помочь не смогу. Может быть, в Любеке смогу быть более полезной в качестве герцогини, чем здесь в качестве цесаревны. Я уже начала сборы, как и Аня. Через несколько недель покинем Россию.
— Кстати, у меня был небольшой разговор с его Императорским Величеством. Правда, он просил не говорить об этом, пока все не подтвердится…
— Вы меня заинтриговали, Арман.
— У Петра Алексеевича было очередное предчувствие.
— Что-то дурное? Кто-то должен умереть?
— Не только, Ваше Высочество. Он сказал, что Анна Петровна в феврале родит мальчика.
Елизавета быстро посчитала на пальцах месяцы.
— Так Анна уже месяц в положении получается? И мне не сказала! Откуда же об этом узнал Петя?
— Не знаю. Я сам получил подтверждение только вчера.
— И говорите мне об этом только сейчас, негодник?
— Простите, Ваше императорское Высочество, у меня и в мыслях не было скрыть это от вас.
— Прощаю, Арман. Как здорово! Скоро я стану тётей. Но Петя точно сказал, что будет мальчик?
— Да. И ещё, сказал он об этом ещё три недели назад. Я вчера уточнял у анны Петровны. Даже она сама в тот день не подозревала, что уже непраздна.
— Поразительно! Значит у Пети точно открылся дар предвиденья! И его предчувствие насчет моего мужа действительно спасло ему жизнь. Надо будет сказать Карлу, а то он до сих пор сомневается!
— Я не смел сомневаться в словах императора, но вот действительное подтверждение, что у Петра Алексеевича есть пророческий дар. И если в феврале родится мальчик — никто не сможет уже в этом усомниться.
Елизавета, широко открыв свои красивые глаза, смотрела на Лестока.
— Нужно совершить благодарственный молебен!
— Это было бы замечательно, но дело в том, что Петр Алексеевич сделал ещё одно предсказание и это печальное предсказание!
Елизавета Петровна встревоженно взглянула на лейб-медика.
— Он сказал, что после родов Анна Петровна умрет от родильной горячки.
Цесаревна побледнела.
— Как же так?
— Увы, Ваше высочество, император попросил меня приложить все силы, чтобы этого не произошло.
— У вас получится?
— Я не всесилен, принцесса. Родильная горячка непредсказуема и гарантию не сможет дать ни один лекарь.
— То есть Аня умрет?
— Я не знаю. Мне кажется, шанс есть. Ведь ваш муж жив. Что-нибудь придумаем. Кроме того, Петр Алексеевич обещал прислать к моменту родов лучшую повитуху. Мне кажется, у него есть какой-то план.
— Мне и Ане обязательно нужно поговорить с ним об этом. И отслужить молебен. Бог не допустит, чтобы с Аней что-то случилось!
Глава 7
На третий день с начала обратного марша к Петербургу мы вновь вышли к реке Сестре. Когда-то здесь проходила граница русских и шведских земель. В 1703 году здесь произошло важное сражение со шведами, которые послали крупный отряд во главе с генералом Крониортом, чтобы выбить русских из только что основанного Петербурга. Навстречу им вышли гвардейцы и четыре полка драгун под командованием шотландца Чамберса. Петр I сам, в чине капитана, шел с этим отрядом.
За контроль над невзрачным деревянным мостом произошел жестокий бой. Не смотря на огонь 13 пушек противника драгуны полка Ренна захватили переправу и начали теснить шведов вдоль узкой просеки, пока в паре верст дальше не вышли на открытое место, где произошел большой бой. В итоге, шведы потеряли больше тысячи солдат (наши 150) и отступили к Выборгу. С тех пор, серьезной угрозы Петербургу не было до времен блокады Ленинграда в 20 веке.
Историю сражения мне рассказал генерал Григорий Юсупов (он же подполковник гвардии). В то время он был капитаном преображенцев. В сражении они поучаствовать не успели. Драгуны шли маршем быстрее, а потом лесные теснины не позволили преображенцам и семеновцам выйти в первые ряды боя.
Ближе к вечеру мы наконец нашли застрявшую осадную артиллерию. Многотонные орудия с трудом тянули по разбитой дороге шестерные упряжки лошадей. Генерал-фельдцейхмейстер Гюнтер, бледный и взволнованный, объяснил причину задержки отсутствием мощных тяжеловозов в армии. Закупать их нужно в Германии, но это дорого — нужно заводить своих. Меншиков, выбравшийся из кареты, выглядел совсем плохо. На моё замечание, что нужно организовать отечественные конезаводы, даже спорить не стал. Кивнул и забрался обратно в карету. Дальше он поехал в Петербург, а я свернул в сторону Сестрорецка.
Во дворец, который позже назовут усадьбой «Дубки» я добрался затемно. За обширным парком дорогу преградил канал, отгородивший придворцовую территорию от остального мира. По своеобразному плану этого дворцового ансамбля мосты здесь не предусматривались. Пересели в уже приготовленные лодки и добрались до основного трехэтажного здания. Красиво горели фонари, шумели листвой молодые дубы и садовые деревья, посаженные частично дедом собственноручно. Я вспоминал, чем клумбы отличаются от булегринов. Вроде последние располагаются ниже уровня дорожек, а клумбы выше.
У парадного крыльца меня встречал полковник Матвей Вырубов, строитель соседнего Сестрорецкого завода. Посетовал, что весенние бури порушили кое-где кровлю флигелей дворца и выбили стекла, но заверил меня, что основные помещения моей резиденции уже приведены в порядок. На высоком шпиле подняли императорский штандарт. В истории Игоря Семенова я уже месяц как должен был лишить этот дворец статуса императорской резиденции. Петру Великому он напоминал милую ему Голландию, а я не испытывал влюбленности в море до объединения двух своих душевных половинок. Ныне же решил дворец сохранить. Да и близость интересного мне Сестрорецкого завода предполагала, что я буду часто здесь останавливаться.
Утро началось с привычной пробежки по очередному парку. Вместе со мной башмаками топали камер-юнкеры: рослый Ваня Долгоруков, юркий Никита Трубецкой, простоватый Федя Лопухин, щеголь Семен Нарышкин. Из совсем молодых — камер-пажи Федор Вадковский, Петр Шереметев и Александр Меншиков младший. Последнего видимо отец заставил приглядывать за мной, несмотря на мое откровенное пренебрежительное отношение к нему.
После пробежки и разминки искупались в одном из прудов. Потом завтрак, где к нашей компании прибавились Алексей Долгоруков, Юсупов, камергер Сергей Голицын и новый мой воспитатель Карл Левенвольде. Вот этой большой толпой, да еще в сопровождении преображенцев мы после завтрака пошли инспектировать Сестрорецкую мануфактуру.
Во время войны это крупное предприятие обеспечивало армию стрелковым оружием, но сейчас туляки научились делать фузеи гораздо дешевле, а сестрорецкие, лишившись заказов, вынуждены были хвататься за случайные заявки двора. Да «штамповать» конверсионную продукцию вроде дверных петель и инструментов. Шестьсот квалифицированных мастеров были готовы заняться любой работой и у меня были планы их использования.
У ворот завода была торжественная встреча с хлебом и солью и даже небольшим духовым оркестром. Матвей Вырубов представил плотинного мастера Беэра и его сына — капитана корабля «Виктория», а также прочих управляющих и мастеров завода. Андреас Беэр мне был особенно интересен как один из лучших организаторов промышленности в будущем. Я посоветовал ему отправиться в Петербург, где планировал провести большое совещание в коммерц-коллегии по развитию мануфактур.