— Ты прав, Петр Алексеевич. Поэтому испанцы ищут союзников.
— А мы можем им чем-то помочь?
— Наш флот дальше Балтики не плавает. Угрозу англичанам он не составит, а значит, и пытаться не стоит.
Я кивнул. Англичане полвека назад сумели одолеть голландцев. Португальцы, шведы и датчане им лояльны. Сейчас англичане добивают испанцев, а затем возьмутся за французов. После этого уже никто не сможет угрожать им на море. А значит, они смогут беспрепятственно захватывать свои колонии, торговать с колониями чужими, диктовать цены на рынке, сбывать товары, которые начнут производить в огромном количестве с помощью машин. Это те возможности, которые я хотел бы дать России. Но без жестокой схватки с британцами не обойтись. Есть два пути — начать гонку морских вооружений с Англией, что обременительно для российской экономики. Второй путь — дать всем конкурентам англичан оружие против флота Британии. Например, бомбические орудия системы Пексана, по сути мощные короткоствольные гаубицы. Десяток таких орудий на фрегате уравняют его шансы против 100-пушечного линейного корабля. А если фрегат будет быстроходным пароходофрегатом — весь линейный британский флот станет бесполезным. Единственная защита против таких орудий — броненосцы, которые невозможно пока создать в современных условиях. Конечно, британцы первыми переоборудуют свой флот бомбическими машинами и паровыми двигателями, но на это уйдет немало лет и все равно такого безраздельного господства на море как сейчас не вернет. Да и мы за это время придумаем еще что-нибудь смертоносное.
Добрались до дворца Меншикова мы скоро. Встречал меня сам хозяин вместе с дочерью и сыном, щуплым 13-летним пареньком. Кроме них, на набережную высыпала большая толпа придворных.
Когда вступил на набережную ухнули салютом пушки, народ заорад «Виват!» и я важно пошел вперед по ковровой дорожке во дворец.
Остерман на правах моего гофмейстера показал новые покои. Потом был пир. В большом зале за П-образным столом сидели придворные. Рядом со мной Меншиков, герцог Голштинский и прочие официальные лица. Я старался не ерзать, благосклонно принимать здравицы в мою честь и в честь других присутствующих. Про себя думал, что быть монархом достаточно скучно и утомительно. Одно из главных условий успешного царствования — публичность монарха. Народ или хотя бы достаточно широкий круг придворных должен регулярно меня лицезреть. Совсем не обязательно при этом общаться — подданным достаточно видеть мое лицо. Надо будет сделать заказ придворным художникам на мои изображения для развешивания в присутствиях. Только выбрать вариант, где я выгляжу взрослее и солиднее. Вот кстати второе условие моего нынешнего выживания — не делать необдуманных поступков. Любое мое слово может привести к бедам. Даже гримасы мои придворные читают с жадным любопытством. Поэтому выдержка и терпение! Живое общение проявлять только в приватной обстановке, где неудачное сказанное можно поправить. Но и в личном общении поменьше вещать самому, а давать человеку выговориться. Если беседу правильно построить по всем канонам дипломатии — собеседник станет твоим преданным сторонником. А сторонники мне нужны сейчас в первую очередь.
Кстати, размещение гостей за столом соответствовало властной и придворной иерархии. Ближе всего, кроме герцога и светлейшего сидели с одной стороны цесаревны Анна и Елизавета Петровны и сестра Наталья. Рядом с Натальей присел сын Меншикова, ой не с проста! Тут же разместились царевны Екатерина и Прасковья Ивановны (эта с супругом Мамоновым — командиром Петропавловской крепости), а также первая статс-дама пожилая Анастасия Голицына. С другой стороны — члены Верховного Тайного Совета — Головкин, Апраксин, Голицын, Остерман. Чуть дальше фельдмаршал Сапега с сыном, сенаторы Юсупов, и Черкасский. Напротив них, после Меншикова-младшего — члены Синода: митрополит Новгородский Феофан, архиепископ Ростовский Георгий, тверской архиепископ Феофилакт. Далее по обеим сторонам из военных чинов адмирал Гордон, генерал-аншеф Миних, генерал-фельдцейхмейстер Гинтер, вице-адмиралы Сиверс, Головин, Сенявин, Вильстер, Сандерс. Командиры гвардейцев — Салтыков, Матюшкин, Измайлов, Шаховской, Шепелев. Дальше еще много знатного народа, в том числе мои камергеры и камер-юнкеры, послы иностранных держав и прочие и прочие!
Вся эта орава теперь подчинялась мне, но стоит ее сдвинуть — обнаружится, что она не монолитна, разбита на разные враждующие группировки и не все из них воспринимают меня серьезно. Придется мне с каждым проводить индивидуальную работу. Вот, например, не вижу здесь командира преображенцев Бутурлина или руководителя закрытой недавно Тайной канцелярии Ушакова или президента Коммерц-коллегии Нарышкина. Похоже, Меншиков устраняет от властного олимпа своих и моих противников. Осталось только отправить домой Анну Петровну с Карл-Фридрихом и можно браться за самого Светлейшего князя, а до сегодняшнего дня он защищал мои интересы.
Впрочем, всю эту толпу, которая ко мне поближе надо будет разбавить новыми выдвиженцами, а лучше заменить постепенно. Проблема только в том, что вся верхушка сформирована по принципу родовитости и ротация кадров идет из их родственников чуть помоложе, но ничуть не лучше профессионально. Единственное новшество, которое сделал мой дед — массовый прием на службу иностранцев. Но мне нужно сделать следующий шаг — продвигать мелкопоместных дворян в руководстве армии и страны. Опять же не сразу.
Через некоторое время я покинул собрание и добрался до своей комнаты. Сел за стол и неудобным пером написал небольшое письмо. Запечатал и попросил Лопухина передать его Остерману. В письме написал предупреждение бискупу любекскому о том, что в ближайшие десять дней ему нельзя сходить на берег, если он не хочет заразиться оспой. В записке для Остермана, приложенной к письму, просил его переписать моё письмо, исправив грамматические ошибки и передать его адресату. Через некоторое время мой воспитатель и вице-канцлер по совместительству появился сам.
— Как ты себя чувствуешь, Петр Алексеевич?
— Благодарю, Андрей Иванович, хорошо.
— Вы уверены насчет того что написано бискупу?
— Нет. Не уверен. Но если случиться так, а я ничего не сделал чтобы предотвратить это — на мне будет грех.
— Но откуда такие сведения, Государь?
— Предчувствие у меня такое, Андрей Иванович.
— Ты стал верить предчувствиям, Петр Алексеевич?
— Иногда. Только не говорите никому, а то засмеют.
— Никто не посмеет, Ваше императорское величество, и все же…
— Отлично. Я рад, что ты мне поможешь, барон.
После ухода Остермана пожаловал сам Светлейший князь, хозяин этого дома и всей России на данный момент. Выглядел он довольным и еще радостно поздравил меня с воцарением на престол. Я как можно радушнее поздравил его тоже и предложил присвоить ему титул генералиссимуса. Мне на жалко, так как и без меня бы решили то же самое. Но Меншиков впечатлился, даже осекся. Взволнованно поклонился
— Благодарю тебя, Государь!
— Не о чем, Александр Данилович! Если бы не ты, то императрицей сейчас бы была Анна Петровна!
— Трон твой по праву, Петр Алексеевич!
— Я знаю. Еще у меня просьба — подыщи достойных людей для двора моей сестры.
Раз уж в моей истории он своего сына втиснул в обер-камергеры к Наташе, сделаем вид что это моя инициатива.
— Ты читаешь мои мысли, Государь! Сделаю непременно!
Я поколебался, говорить ли ему о моем нежелании жениться на его дочери. Решил что не время.
Вновь выбравшись из тишины своего кабинета прошелся по комнатам и залам дворца. Как обычно бывает во время долгой пьянки — народ начинает разбиваться на группы. Этому способствовала величина дворца и обилие уединенных уголков, где можно посплетничать, обсудить какие-то вопросы, поиграть в карты или бильярд на деньги или просто выпить в своей компании.
В одной из комнат расположилась петербургская богема, центром которой была Елизавета Петровна. Рядом с нею семнадцатилетний модник Семен Нарышкин, большой любитель юных девиц лейб-медик Лесток, камергер, а по слухам даже любовник тетки Александр Бутурлин, камер-юнкеры Воронцов и Петр Шувалов, а также бойкая девица Мавра Шепелева.
— Иди Петя к нам! Мавруша анекдоты рассказывает! — позвала меня Елизавета.
Шепелева в это время уже была одной из самых известных сплетниц, а лет через пятнадцать прославилась титулом «чесащицы пяток» императрицы Елизаветы Петровны. В этот раз она рассказывала историю взаимоотношений при курляндском дворе Анны Иоанновны. Любовником герцогини до последнего времени был обергофмейстер Петр Бестужев, но недавно они не поладили о чем-то с Меншиковым. Быть бы Бестужеву сейчас под арестом, как Девиер, да Анна Курляндская упросила его не трогать. Самое пикантное, как только Бестужев вынужден был уехать из Митавы в Петербург, его место в постели герцогини занял «конюх» Бирон.
— Да Бестужев старый совсем! Неужто он любовник Анькин? — засмеялась Елизавета.
— Старый — не старый, а все говорят, что еще тот кобель он! И дочка у него еще та стерва!
Дочка Бестужева, аграфена Волконская, до недавнего времени была душой небольшого кружка придворных лиц. Но несколько дней назад Волконская попала под арест. Что-то связанное с умершим австрийским послом Рабутиным или просто против Светлейшего интриговали. Вместе с княгиней теперь в опале мои бывшие учителя Маврин, чернокожий Абрам Ганнибал (тот самый любимый предок Александра Пушкина!) и кабинет-секретарь умершей императрицы Черкасов.
Тему опалы врагов Меншикова не стали развивать в его собственном доме. Никому не хотелось оказаться следующим в списке репрессированных. Перескочили на тему современной моды. Елизавета похвасталась новой прической в стиле рококо под названием «неженка». Семен Нарышкин, пришедший без обязательного парика, объяснял секреты своей прически «а-ля Катогэн» в виде зачесанных назад волос, завязанных в хвостик черной лентой. Чтобы поддержать новую моду, спросил у Нарышкина имя парикмахера.
Незаметно перешли к обсуждению лошадей. Бутурлин доказывал, как хороши лошади липицианской породы из Вены, подошедший в нашу компанию Сергей Голицын хвалил андалузскую и лузитанскую породы. Другой новоприбывший, английский резидент Клавдий Рондо сообщил о ежегодных скачках в Ньюмаркете, где последние годы нет равных жеребцу Флейнт Чайндерсу и его сыну Блэйзу. Я расспросил об условиях скачек. Надо бы и в России устроить свой конезавод и скачки. Может удастся улучшить породу российской кавалерии, а то к Семилетней войне она выглядела бледновато по сравнению с рослыми и быстрыми лошадьми немцев. Как-то незаметно перешли на разговор по-английски, который знал Игорь Семенов пусть и вариант XXI века. Диалог с англичанином замер, когда я почувствовал тишину в зале. Даже в этом продвинутом обществе знание английского не было распространено по сравнению с знанием немецкого и французского языков.
— Ты хорошо говоришь по-английски, Петя. — удивленно протянула Елизавета.
Я пожал плечами.
— Красивый язык. Не хуже французского.
Тут же перешли к сравнению поэтических достоинств языков. Елизавета прочитала мадригал Саблиера, англичанин припомнил что-то из Шекспира, Голицын — сонет Сотомайора, Шепелева прочитала модного Гюнтера. В итоге я, как судья импровизированного соревнования присудил победу французской поэзии в исполнении цесаревны. Быстро метнувшийся в библиотеку Лопухин принес приз — самый симпатично выглядевший томик французской поэзии.