После замены колесных тележек опять потянули на станцию, где благополучно вернули паспорта, и еще через чуть-чуть наконец тронулись по-настоящему. А там, глядишь, и граница… Но с польскими пограничниками, к счастью, формальности много времени не заняли, и устать не успели, а поезд уже стучит по польским рельсам, и хотя звук этот ничем особенным от русской или белорусской части пути не отличается, на душе от него как-то веселее что ль, — заграница. Ощущение, оставшееся в наследство от тех недалеких в сущности времен, когда для большинства граждан СССР пересечение границы являлось событием эпохальным.
(3)
От Франкфурта до Амстердама всего ничего: пятьсот километров. По любым меркам не расстояние, тем более по российским и даже по украинским. Казалось бы, чего проще — сел на вокзале в поезд, и через три-четыре часа, здравствуй, Амстердам! Но Виктор — такое дело — европейские поезда не любил. Не было в них той душевности, что отличает езду по железной дороге на постсоветском пространстве. Будучи в Европе по делам или на отдыхе, он всегда брал в ближайшей к месту прибытия прокатной конторе автомобиль и дальше следовал по собственному расписанию.
Вот и в этот раз, он взял в Херце небольшой хетчбек, единственным достоинством которого, кроме невысокой арендной платы, был просторный салон. Из Франкфурктского хаба до Неймегена, где жил один из местных контрагентов — надо был Федорчуку шепнуть мужику пару слов с глазу на глаз, раз уж такая оказия случилась, — а потом можно и в Амстердам на встречу со старыми, во всех смыслах, друзьями.
Лента А-2 — а дороги у буржуев не чета нашим: «хош езжай, а хош лети!» — уже начала разматывать пунктирами дорожной разметки недолгие километры до Амстердама. Пятьсот километров, пять часов, а может и четыре, да полчаса в Неймегене. Детский сад! Виктор включил музыку, которую последние пару лет неизменно возил с собой в небольшой коробочке плеера, совместимого с автомагнитолой.
«Я с детства любил открытые пространства,
Музыку для всех и обеды в столовой.
Я вырос на почве любви и пьянства,
Как это ни странно живой и здоровый…»
«Случайная» песня царапнула сердце. Выбор плеера не падал на неё уже с полгода. Дуэт, исполнявший песню, да и поэтесса — автор стихов были почти ровесниками Виктора, и «чувство» некоторых вещей у них совпадало до боли, до дрожи…
«Я вырос на почве искусства и бреда.
Под ругань соседей, под звон трамвая,
Под знаком собаки и велосипеда,
И вкус газировки был слаще рая…»
Питерский двор-колодец, вечно облезлое парадное, источенный водой наводнений и временем поребрик, отделявший узкий тротуар от улицы. Арка подворотни — верное укрытие от августовских ливней, не только для людей, но и для крыс. Лет в шесть, тогда ещё Витька (за имя «Витенька» мог и в драку полезть) как-то, раз почти два часа пережидал небесное «недержание» под такой вот аркой в компании двух отъевшихся в подвале соседнего продуктового магазина серо-ржавых тварей. Нежелание мокнуть сперва оказалось сильнее страха, а потом осталось только оно.
«Счастливое детство нам подарило
Умение жить и писать без нажима.
Равнение на флаг и на середину.
Лагерь «Артек» строгого режима…
В пионеры Витьку приняли последним в классе. Неудивительно, учитывая вялотекущий конфликт с классной руководительницей — дамой властной и не очень умной, заявившей однажды на родительском собрании: «Из Федорчука ничего хорошего не выйдет». После этих слов Василиса Никодимовна Федорчук, мама Виктора, встала и, извинившись перед собравшимися, ушла, и больше в школе не появлялась, а когда классная стала названивать домой, просто клала трубку телефона, услышав её голос.
«Когда живые примеры не сходились с ответом,
Нам говорили, что мы идиоты.
Мы скоро привыкли к мысли об этом
И не ищем себе подходящей работы…»
И как-то так само собой сложилось, что с тех пор — а может быть, и всегда, с самого начала — Витька стал жить поперёк. Внешне принимая правила игры, он мог в любой момент задать вопрос учителю ли, инструктору ли райкома комсомола, мастеру на практике, и это был вопрос, честный ответ на который был невозможен для тех, кого спрашивают. В принципе невозможен. Ответить наглому щенку как есть — уронить авторитет. Свой или организации, стоящей за спиной, неважно. Солгать — потерять лицо, ибо вопрос был таким, что любая ложь оставалась на поверхности, как оттаявшее по весне дерьмо. «Они» предпочитали молчать и гадить исподтишка.
«Я больше высоким словам не верю.
Сегодня мы жертвы, а завтра судьи.
Я хочу понять на своём примере,
Что с нами было и что же будет…»
Всё было бы совсем печально, если бы не друзья…
(4)
Иркину бы активность да в мирных целях! Казалось, подключи «девушку» к динамо-машине, и она запитает электричеством всю немаленькую Вену. Такой, видишь ли, темперамент, такая энергетика. И откуда что берется? Ведь родные же сестры, но не похожи ничуть. Наверное, так и должно быть, когда разница в восемь лет. Другое поколение, другая судьба.
— Так, — сообщила Ирина через полчаса. — Я же тебе сказала, никаких автобусов и прочих поездов. Есть тебе оказия, да такая, что пальчики оближешь!
— Облизываю. — А что ей еще оставалось сказать?
Честно говоря, не хотела она сюда ехать. Неудобно было. Ведь заранее же знала, как Ирка ее будет принимать, потому и стеснялась. Но живой человек — соскучилась, два года не виделись, и, в конце концов, поддалась на сестринские уговоры, согласилась, приехала. И то сказать, чувства чувствами, а противостоять напору госпожи ди Скоцци, это совсем другое здоровье надо иметь.
Они и всегда были разные. Старшая сестра — то есть, Ольга — спокойная, даже излишне «спокойная», неэнергичная, безынициативная. Во всяком случае, таковой ее воспринимали другие, и она, порой, готова была с этим согласиться и соглашалась, принимая на себя уготованную судьбой роль. «Тихоня Оля» — так с легкой руки лучшей подруги ее и дома звать стали, хотя в мечтах… В мечтах она была совсем другой, но с возрастом, как известно, мечты имеют свойство нечувствительно растворяться в окружающей среде, да и от слова «халва» во рту сладко не становится.
А вот Ирка — младшая — всегда знала, как получить то, что ей положено, а положено Ирине всегда было все. Абсолютно все. И ведь не рвала из рук, не жадничала — зато и подруг у нее всегда было столько, сколько хотела она сама — не исхитрялась. Нет. Все приходило к ней как-то само по себе, она только действие начинала и — получалось. После пятого класса захотела перейти в английскую школу. Сама пошла в лучшую в районе, куда по месту жительства попасть не могла, очаровала директора и была зачислена. А после — это уже восьмой класс был — так же перешла в математическую.
— Зачем? — Спросила тогда Ольга. — Ты же чистый гуманитарий!
— А там мальчики умные. — Вот такой ответ.
В восемнадцать, на втором курсе университета, вышла замуж. Жених… Ну что сказать. Спортсмен, умница, восходящая надежда российской физики. Впрочем, не прошло и двух лет, как Кирилл и Ира жили уже в Германии, где Кирилл стал учиться в докторантуре, а Ирина завершала образование, но уже на немецком языке. И завершила, и нашла — можно подумать это так легко — работу в какой-то европейской организации в Брюгге. Немки о такой работе могли только мечтать, а она — без европейского гражданства, без связей и протекции — раз и в дамках!
Ольга тогда только головой покачала, но, хотя и обидно было до слез, посоветовала Ирке, прилетевшей в Питер «пообщаться», от предложения отказаться. Кирилл-то ни в какое Брюгге поехать не мог, у него диссертация… планы, карьера.
— А у меня? — Спросила Ирина. — Если любит, все бросит.
Но, разумеется, не бросил. Трагедия? Отнюдь. Через полгода Ирина познакомилась в Брюсселе с молодым очаровательным еврократом. Александро ди Скоцци на итальянца — как представляла их Ольга — похож не был. Скорее на какого шведа-норвежца: золотистый блондин с правильными чертами лица и васильковыми глазами. Вы представляете себе, что это такое, если в комплекте идут метр девяносто два роста и атлетическое телосложение, довольно высокий интеллект — IQ конечно, не Иркины сто сорок три, но все-таки сто двадцать — образование и весьма перспективная работа. Ольга представляла. Теоретически. Но тут, мало того, что итальянец был по уши влюблен в Ирину, сама Ирка умудрилась влюбиться в него ничуть не меньше, чем была влюблена в свое время в Кирилла. И вот любовь-морковь, свадебное путешествие на Гавайские острова — Ольга даже позавидовала немного, но исключительно про себя — и… Дальше Ирина начала методично рожать детей, одновременно пописывая женские романы на немецком и русском языке. Мальчик — роман, девочка — два романа, еще одна девочка — еще две книжки, и так далее. В общем, пять детей, одиннадцать книг, и докторская по творчеству Магритта. А пока она занималась детьми и книгами, Александро делал карьеру. Два года в Брюсселе, два года — в Нью Йорке, год в Женеве, и вот теперь Вена.
— Ты должна приехать к нам на Рождество.
- Ирка, — решила отшутиться Ольга, у которой просто не было сейчас денег на такую поездку. — Я же православная…
— Билет я тебе уже купила, — оборвала ее Ирина. — Получишь в аэропорту. Шенген у тебя до февраля — знаю. Жду.
Так Ольга и попала на католическое рождество в Вену, ну а коли так, то уж из Вены в Прагу, куда собралась ее единственная и лучшая подруга — Таня, грех не подскочить. Что может быть романтичнее, чем встретить Новый Год в красивейшем городе Европы?
— Облизываю. — Согласилась Ольга и посмотрела на сестру, полчаса обзванивавшую многочисленных своих друзей в поисках оказии. — И «на ком» же я еду?
— Ты едешь на черном бронированном «Хаммере»! — Радостно выпалила сестра. — Один наш знакомый, вообще-то он, наверное, торгует наркотиками… Шучу! — Сразу же подняла вверх руки Ирина, увидев реакцию Ольги. — Не волнуйся, милая. Он торгует оружием… но на совершенно законных основаниях. Так вот, Федя едет в Прагу, и он… Нет-нет, приставать он к тебе не будет. Его подружке шестнадцать и она будет в машине.
По-видимому, у Ольги снова изменилось лицо, потому что Ирина снова всплеснула руками и заявила:
— Ну, хватит привередничать! Это его проблемы. Посадят за соблазнение несовершеннолетней, так его, а не тебя. Но ведь не посадят, адвокатов наймет, да и ляльке нравится!
(5)
Грейс позвонила, когда уже объявили посадку на рейс Тель-Авив — Амстердам.
— Hola, querido! — Сказала она, как только Олег ответил на вызов.
— Ты, как всегда, вовремя, солнышко, я уже собирался отключить мобильник. — Говорить по-испански он мог, но не любил, особенно по телефону. Слишком большого напряжения это от него требовало.
— Ты уже начал пить? — Вопрос был традиционный, ответ, впрочем, тоже.
— Я еще не пересек границу, — бросил Ицкович свою реплику и заинтересованно посмотрел на короткую очередь, выстроившуюся на посадку.
— Ах, да, я и забыла! — Хохотнула Грейси и задала следующий вопрос. — Ну, хоть девку-то ты себе уже присмотрел?
— А ты? — Вопросом на вопрос ответил Ицкович.
— Олег, ты в своем уме? — Кажется, сегодня ему таки удалось поймать жену впросак.