– Петруша, голубчик… – Клюев указал секретарю на кресло напротив стола. – Садись, потолкуем…
Мысль, приведшая Карла Поликарповича к тяжелому, но необходимому решению, зрела у него долго. И, если продолжать аналогию, созрела и сорвалась с ветки лишь вчера.
– Есть у меня для тебя задание крайней важности. – Солидно, тяжело произнес Клюев.
Петруша кивнул, достал из-за уха карандаш, послюнявил его, а из кармана извлек блокнот.
– Нет, не пиши, так запомни. Это дело не для бумаги… – Карл Поликарпович чуть выпятил нижнюю губу. – Есть некий субъект, Жаком зовут. Ты его знаешь, он у Якова Гедеоновича в помощниках.
Певцов кивнул снова, и правильное лицо его приобрело задумчивое выражение. Он с первой встречи напомнил Клюеву молодого Качалова в роли Чацкого. Карл Поликарпович видел пьесу не раз, специально ездил в Москву на представления. Такой же ухоженный, тонкий… Вернее, так мог бы выглядеть Чацкий в молодости, еще когда не столкнулся с циничностью мира.
– Этот самый Жак, по фамилии, как он утверждает, Мозетти… – Продолжил Клюев, отвлекаясь от воспоминаний, – субъект весьма темный и возможно, даже опасный. Я, как ты знаешь, за Якова всей душой… А Жак этот воду мутит. Вчера на заседании… – фабрикант потемнел лицом. – А, неважно. Главное, он толкает патрона своего к делам неприятным и грязным. А Яков, чистая душа, он же в первую очередь ученый, ему задача важна, головоломка.
Версию об адском происхождении Жака Карл Поликарпович отмел еще с утра, когда мир предстал в отрезвляюще-реалистичных тонах. Это его вчера не иначе как выступление так огорошило. Но мысль о том, что жаково прошлое, и, следовательно, его намерения, могут поставить под угрозу дружбу Якова и его, Клюева, преследовала фабриканта давно. Не говоря уж об успехе общего дела.
– Я тебе расскажу все, что знаю, а дальше – на твое усмотрение. Расследуй, ищи. Надо будет, поезжай в Европу. Выясни про него все, что только можно. Меня интересуют даже самые малости, факты, даже невероятные, все – кто был его отец, дед, прадед…
– Понял, Карл Поликарпович. – Тягуче растягивая гласные, ответил Петруша. – Вызнать все до самого последнего колена.
– Вот что я знаю про него… – Клюев покопался в ящике стола, запиравшемся всегда на ключ, который фабрикант носил с собой, и достал тонкую папку. – Тут немного, но с этого можно начать… была у него жена, носила фамилию Мозетти, в девичестве, как-то Яков упомянул, Жерар. Адвокатов ее, которые сбежавшего мужа искали, зовут… Мартен и Лефебр, из одноименной конторы в Париже, к ним тоже наведайся. Ну и тут у меня по мелочи собрано… не всему можно верить, думаю – Жак тот еще прохвост, там где с его слов записано, а значит, может быть враньем, я крестики красными чернилами поставил…
Клюев передал папку помощнику.
– Когда начинать, Карл Поликарпович? – Никак не выказав удивление столь необычным поручением, спросил Певцов.
– Сколько у нас…? – Фабрикант сверился с карманными часами. – Половина первого, обед скоро. Вот сразу после него и начинай. И, Петр…
Вскочивший порывисто помощник услужливо поднял бровь.
– Дело это в строжайшем секрете, знаем только ты и я. Докладывать лично мне; если письмом, то на почту, до востребования. Все средства мои в твоем распоряжении, о деньгах не думай. Я тебе чек выпишу, и потом сколько запросишь, дам. Ну, с Богом…
Карл Поликарпович мелко перекрестил спину выходящего из кабинета Петруши. Зачем – и сам не знал, только чувствовал, что помощь всевышнего в этом деле не помешает.
Визит одиннадцатый
Наступил ноябрь, ничем, правда, не отличающийся от октября. Даже потеплело – шторма прекратились до февраля. Жизнь шла своим чередом.
Яков, на правах эксцентричного изобретателя замотавшись толстым шарфом по самые глаза, стоял утром на набережной и кормил чаек, бросая им куски хлеба. Батон, купленный им во французской булочной за углом, был горячий и пах ароматно. Небо, жемчужно-серое, навевало элегическое настроение, как и унылые крики морских птиц.
Раздалось треньканье – подъехал Жак на велосипеде, мучая звонок. Ловко спрыгнул, поставил у парапета своего железного коня и подошел.
– Так и знал, что найду тебя здесь. – Яков в ответ улыбнулся, но из-за шарфа улыбки видно не было, только морщинки у глаз появились. Жак подышал на замерзшие руки в перчатках без пальцев, которые, в совокупности с лихо сдвинутым набок кепи и «гороховым» пальто делали его похожим на авангардного художника. А вот в Империи его бы приняли за агента охранки, если бы не нелепый головной убор.
– Какие новости? – В голосе Якова особого интереса не слышалось. – Дай-ка угадаю: никаких. Бумажки путешествуют по коридорам Дворца, обрастая подписями и печатями, а ничего толком не делается, так?
Жак оторвал кусок от батона, что Яков по-прежнему держал в руке, откусил.
– Именно так, патрон. Но ты же, небось, и это предвидел.
– Конечно.
Шварц вручил остатки батона помощнику, который расцвел от такого подарка, и повернулся лицом к аллее из каштанов, тянущейся вдоль набережной. Он оперся спиной о парапет, глубоко засунув руки в карманы реглана.
– А как ты относишься к поездке в Лондон?
Взгляд Якова пробегал от одного конца аллеи к другому, ни на чем подолгу не задерживаясь. Редкие прохожие, прогуливающиеся у моря, скамейки с прилипшими к спинкам листьями, передвижная книжная лавка…
– Хорошо, как же еще. Мы давненько с Острова не выбирались. Интересно… – Жак поразительно быстро расправился с хлебом, словно его неделю не кормили. – В свой прошлый визит… или позапрошлый, не помню – да и неважно, – я посещал прелестный бордель в Ковент-Гардене. Приличный, девушки все красавицы… интересно, сохранился ли он сейчас.
– То есть, в театр тебя не тянет, – усмехнулся Яков.
– А что я там не видел?
– Пьесы Уайльда, например.
– Старье, – фыркнул Жак. – Сейчас ставят этого… Голсуорси. Но я предпочитаю классику, а ее уже наизусть знаю. Вообще-то, все зависит от того, сколько мы пробудем в Лондоне, может и на искусство времени хватит.
– Пару дней, не больше. – Ответил Яков. – Собери чемоданы и купи пару билетов.
– На пароход? Или… – Жак оседлал велосипед и застыл. – А давай на дирижабле? Я на них еще не летал, а недавно как раз пустили маршрут Сайнстаун-Портсмут-Лондон. Видел, махина, висит в аэрогавани? «Голиаф» называется.
– Бери на дирижабль. – Сразу согласился Яков. – Главное, чтобы к завтрашнему утру мы были в Лондоне. И гостиницу закажи, «Савой», например.
– Понял, патрон. – Жак отсалютовал и, неистово крутя педали, унесся прочь по набережной.
Морщинки снова собрались в уголках глаз Якова. Вот ведь, Жак… До сих пор ведет себя, как мальчишка, а лет-то ему немало, подумалось Шварцу. Впрочем, именно этой легкостью характера и авантюризмом Жак и привлек его в свое время. На деле они оба были очень похожи, просто Якова удерживали от дурачеств весьма серьезные обстоятельства… и обязательства. Тогда как Жак, пользуясь своим положением простого помощника, позволял себе относиться к жизни легкомысленно. Впрочем, иного она и не заслуживала. Яков медленно побрел в сторону дома, наслаждаясь тишиной и звенящим, свежим воздухом.
Редакция «Новостей островов Силли» располагалась на втором этаже здания, построенного еще «до Проекта», так что второй этаж был и последним. Внизу располагались книжная лавка и небольшой магазин, торгующий лампами. Архитектор, возводивший здание, судя по всему, был весьма амбициозен, поскольку украсил фасад атлантом, поддерживающим балкон. Выглядело это довольно нелепо – каменный исполин размерами явно не соответствовал дому.
Помещение редакции состояло из трех комнат – общего зала, кабинета мистера Кромби и курительной, плюс службы. Джилли устроилась за столом у окна, поближе к стеклянной перегородке дядиного кабинета. В первую же неделю девственная поверхность стола и гордая табличка «Кромби Дж., специальный корреспондент» оказалась погребена под грудой бумаг. Трудиться приходилось допоздна, обедать всухомятку прямо на рабочем месте, но постепенно редакция ожила, а последние несколько недель со скрипом, но стала на ноги. Даже произошло запланированное увеличение штата.
Мистер Кромби выбрал из претендентов трех самых перспективных, и сейчас у них заканчивался испытательный срок. Ответственной за окончательное решение дядя назначил Джилл, что ее вовсе не обрадовало. В особенности потому, что, будь ее воля, она бы уволила всех троих «журналистов».
Джилл поправила жилетку нового, «делового» костюма – юбка, рубашка, жилет с цепочкой часов, свисающей из кармана, галстук, и все в целом очень элегантно, и вместе с тем без кокетства, что ей особо нравилось, – и постучалась в дверь с надписью «Главный редактор».
– Войдите.
– Дя… – начала было Джилл, но быстро поправилась: – Мистер Кромби. Есть разговор.
Она прикрыла за собой дверь, отсекая шум в общем зале. Кто бы мог подумать, всего три молодых человека, и столько хаоса.
– Рази», – не отрываясь от письма, добродушно сказал дядюшка, – вот грудь моя.
И слегка оттянул пальцем ворот вязаной куртки. Выбравшись из дома, мистер Кромби внезапно познал прелести свободной жизни, и, вне осуждающего взгляда жены, позволял себе одеваться небрежно и раскованно.
– Я по поводу стажеров, – пояснила Джилл, присела на стул напротив дядюшкиного стола и открыла блокнот. – И новости у меня неутешительные.
– М-м-м? – мистер Кромби посмотрел на племянницу поверх очков.
– Начну с хороших новостей – они умеют читать и писать. На этом хорошие новости заканчиваются. Все трое ни разу еще не работали в газете и с трудом себе представляют, какой должна быть статья. Где ты их нашел?
– На бирже труда, золотце мое. – Мистер Кромби вздохнул и отложил перо. – Видишь ли, найти настоящих журналистов сейчас просто невозможно. А этим парням необходима работа. Вот Рори…
Джилл, при упоминании буйного ирландца, покосилась через плечо назад. Как будто иллюстрируя слова редактора, парень как раз, взгромоздившись на свой стол в общем зале, делал стойку на руках. Двое других стажеров восхищенно хлопали в ладоши.
– У него молодая жена, и ребенок только родился. У остальных дела не лучше. Не знаю, заметила ли ты, когда началось строительство мостов, город открыл въезд для рабочих, но отнюдь не всем достались места. Многие так и ютятся до сих пор в ночлежках на Виктория-стрит, ожидая, пока подвернется хоть какое-нибудь дело. А уехать домой не могут… кому-то не хватает денег, другие надеются, что работа все же появится… Эти, по крайней мере, окончили школу.
– И что теперь делать? – Расстроилась Джилл. – Они пишут какую-то ерунду. Вот, кстати… – Она достала лист из папки, лежащей на столе. – «Удивительные штуки делают на машиностроительном заводе! Паровозы, котлы, рычаги, колеса – и все это теперь бегает по Англии вдвое быстрее!»… Дядя, это язык ярмарочных зазывал.
– Ну, для начала неплохо…
– Что теперь делать? – повторила свой вопрос Джилл.
– Обучать. Лучшие кадры – это те, которые подготовил ты сам. – Дядя открыл портсигар, закурил. Еще одна вольность, буйно расцветшая без присмотра миссис Кромби. – Давай поделим их. Я возьму Джонатана и Майкла, ты – Рори. Увидишь, месяца не пройдет, а они уже будут ловко вертеть словами. К тому же, нужно использовать их сильные стороны.