Девушка старательно записывала речи протестующего, качая головой. Еще и религию сюда приплели.
Всего у ворот стояли восемь человек, из них только одна девушка. Все они, услышав приближение полицейских, торопливо принялись выкрикивать лозунги, ожидая, что либо их скоро отцепят, либо же разгонят толпу, и они лишатся зрителей.
– Конец Света! Машины будут править вами! Вы будете бросать своих детей в холодные чрева механизмов!
Джилл покосилась на Рори. Он замер, и дышал учащенно. Она толкнула его локтем, несильно, чтобы не задеть фотоаппарат:
– Рори, снимай, не стой столбом. Ты же не веришь во всю эту чушь?
– Но, мисс Кромби…
– Уверена, это миссис МакЛири вертит ручку швейной машинки у вас дома, Рори, а не машинка – ее. Я права?
– У нас нет швейной машинки… – стушевался ирландец.
– Я вам ее куплю! – Разозлилась Джилл. – И ты, дурень деревенский, если так уж хочется, окропишь ее святой водой – а сейчас, будь добр, делай снимки!
Рори вздрогнул и нырнул под черное покрывало. Джилл снова застрочила в блокноте.
Полицейские наконец-то пробрались сквозь толпу, и разделились на две группы. Одна принялась вертеть кандалы из стороны в сторону, явно недоумевая, как их открыть, а вторая стала теснить зевак, уговаривая покинуть площадь. Успел Рори запечатлеть такое важное историческое событие, или нет, Джилл не знала – ей пришлось спорить с полисменом, причем общалась она в основном с пуговицами на его форме: небольшой рост мешал общению лицом к лицу, а задирать голову ей показалось унизительно, да и неровно приколотая шляпка норовила свалиться. Полисмен был неумолим, грозен и немного напуган. Взяв Джилл за локоть, он старался отвести ее в сторону, бурча что-то, а она вырывалась и грозилась напечатать нелестный отзыв в газете.
– Я журналист! Вы не имеете права прогонять прессу! – Кричала она как можно громче – вдруг кто-то из собратьев по перу находится в зоне слышимости, и придет на помощь. Но никто не спешил избавить ее от въедливого, как клещ, полисмена, поэтому девушка постаралась сама вывернуться из его хватки. Ей это удалось, хоть и ценой потерянной шляпки. Всего через пару минут после прибытия сил правопорядка Джилл обнаружила, что оказалась прямо посреди толпы горожан. Полисмен куда-то подевался, а люди вокруг кричали что-то неразборчивое, и старались протиснуться вперед по улице, не обращая внимания на окружающих. Началась давка – где-то неподалеку завизжала женщина. Джилл поняла, что дело повернулось совсем плохо, если не сказать – опасно. Она пристроилась за спину какому-то крупному мужчине, позвала Рори, но вокруг итак было слишком шумно, и ее крик потонул во множестве других. Чей-то локоть болезненно ткнулся ей в бок, Джилл охнула. Рядом мелькнуло лицо с раззявленным в гневном крике ртом, зазвучали оскорбления, замелькали кулаки. «Драка», – обреченно подумала Джилл, и тут чья-то сильная рука подхватила ее за талию и потянула за собой. Волосы девушки растрепались, она едва ли видела, что происходит вокруг. Наконец она почувствовала, что воздуха стало больше, вдохнула, откинула локоны со лба.
– Спасибо, милый, я так сча…
Перед ней, обеспокоенно щурясь, стоял Гарольд Томпсон. Тот самый, из «Popular Science», чей разговор с французским журналистом она подслушала на выставке.
– Вы в порядке, мисс Кромби?
– Я… я обозналась, простите. Да, я в порядке… вот только шляпка…
– Я был бы счастлив вернуть вам ее, но, боюсь, ее уже затоптали, и даже если б я ее нашел, вид ее вряд ли оказался б удовлетворительным. Прошу, – он подал ей руку. – Я знаю неподалеку хорошее кафе, после такого, если позволите, стресса вам явно следует выпить… чашечку кофе, конечно же, – добавил корреспондент, завидев возмущенный взгляд Джилл.
– Но я… мне надо…
– Не спорьте. На улицах какое-то время будут бродить взбудораженные личности и озверевшие полисмены, так что лучше переждать в кафе. Поверьте моему опыту, я освещал акции протеста в Париже прошлой весной, и сейчас не самое лучшее время для беспечной прогулки.
Джилл оставалось только согласиться, тем более что возвращаться по городу с такой ужасной прической ей не хотелось. Они зашли в кафе, оформленное, как нарочно, в типичном французском стиле: называлось оно « Moulin Rouge », и мистер Томпсон даже отпустил какую-то шуточку по этому поводу. Джилл тут же сбежала в дамскую комнату, поправила прическу, как смогла, смыла пыль с рук и лица. Посмотрела в зеркало и поразилась, насколько испуганный у нее вид.
«А я-то думала, что уже стала закаленным журналистом…» – промелькнула мысль. Нет, ей еще далеко до «акулы пера», как называли опытных корреспондентов.
Джилл вернулась в зал; на столе перед мистером Томпсоном уже стоял громадный кофейник, две чашки и гора пирожных на блюде.
– Я не знал, что заказать к кофе – может, вы еще не обедали, и стоило попросить что-нибудь посущественнее? – Спросил он, вскочив и отодвигая для девушки стул.
– Нет, спасибо. – Джилл устало откинулась было на спинку, да вспомнила наставления тети и выпрямилась. – И благодарю за… спасение.
– О, что вы, я не Белый Рыцарь. Сам по глупости попал в толпу, просто увидел вас и схватил, никакого геройства. Вам покрепче? – Дождавшись кивка девушки, журналист продолжил: – Как вам выступления «ОПМ»? Из этого выйдет неплохая статья.
– Это мусор. – Джилл была настолько измотана, что говорила прямо, без экивоков. – Повторять за ними эти нелепые лозунги – да нас засмеют. Написать сухо, что «прошла акция» – этого мало, а расписывать зверства полисменов и обезумевшую толпу – все равно, что подливать масло в огонь.
– А вы очень умны. – Томпсон качнул головой и на маленьких круглых очках сверкнули отблески ламп. – Поль ошибался на ваш счет. И на счет вашей газеты, если уж на то пошло. А если говорить о вашем личном мнении, не журналистки, а человека, женщины… что вы думаете?
– О том, что машины будут властвовать над людьми? Бред. Как сказали бы новомодные специалисты по мозгу – параноидальный.
– Ну, что-то в этом все же есть…
– Вы шутите. – Джилл отставила кофе. – А что вы сами намерены написать об этом событии?
– Ничего. – Ответил Томпсон и, когда она ошарашено заморгала, тихонько засмеялся. – Не удивляйтесь. Просто у меня в запасе есть история получше, и, когда шумиха по поводу этой акции утихнет, я напечатаю ее – и вот тогда все ахнут.
– И что за… простите, вы, наверное, мне вряд ли скажете, о чем пишете.
– Отчего же. – Второй раз подряд журналист поразил Джилл до глубины души. Она постаралась присмотреться к нему внимательнее – не просто некий американец, пронырливый писака, остроумец и… что там она про него слышала? Ах да, любитель дам, и по слухам, дамы к нему тоже благосклонны. И понятно, отчего – мистер Томпсон весьма хорош собой. Высокий, статный, орлиный профиль – поговаривали, в нем четверть крови индейца; темные волосы и пронзительный взгляд. Но было ведь что-то и кроме этого. Он явно умен, воспитан. И еще… она прислушалась к ощущениям. Опасен. Не физически – но такой человек может одним махом сорвать маску, за которой прячется человек, и обнажить перед обществом его нутро. Надо быть осторожной в высказываниях.
– И что, вы так запросто скажете о своей статье мне? Конкуренту?
– Мисс Кромби, будем откровенны – вы мне не конкурент. Хотя бы потому, что вам врожденный такт и чувство приличия не позволит украсть чужую статью. – Джилл оценила комплимент кивком головы. – К тому же, тема моей статьи некоторым образом затрагивает вас.
– Меня?
– Да. – Журналист подлил ей кофе. – Вы ведь уже трижды были в доме номер 23 по Николаевской. Это значит – как минимум три интервью. А между тем, мистер Шварц никому не дает интервью, это всем известно, и исключений он не делает.
Джилл уже собралась поддеть мистера Томпсона фразой о том, что полгода назад Шварц подробнейшим образом общался с их практикантом , всего-то начинающим фотографом из рабочего класса, но тут до нее дошло. Выходило, что мистер Томпсон, или его люди, следят за домом Шварца? И эти три раза… Она постаралась взять себя в руки, не очень успешно, как оказалось – журналист напротив удовлетворенно улыбнулся и откинулся на спинку стула.
– Да, три интервью. Но пока напечатано только одно. А остальные… ждут своего часа? Возможно, их опубликуют двадцать третьего марта? – Он подмигнул.
– Двадцать третьего? – Пытаясь дышать ровно, переспросила Джилл.
– Двадцать третьего состоится торжественное открытие Проекта Шварца, на острове Св. Мартина. Но вы-то об этом, конечно, знаете. – Джилл кивнула с каменным лицом. – И, я так подозреваю, в этой статье, посвященной – позвольте мне выразиться высокопарно – Главному «Проекту» Проекта, будет нечто весьма интересное. Возможно, даже сенсационное.
– Так, – легонько улыбнулась Джилл, – выходит, я все-таки конкурент вам.
Томпсон засмеялся. Голос у него был приятный, глубокий, а смех – бархатистый. Словно летним днем волны обкатывали гальку.
– Тут вы меня уели, признаю. Хорошо, поговорим на равных. Что вы скажете в ответ на предложение написать совместную статью? Объединить наши усилия и знания? Я, конечно, допущен к священной персоне Шварца не был, но зато обошел множество других влиятельных и знающих людей, покопался в его личном деле, поспрашивал… провел почти пинкертоновское расследование. Если мы с вами поделимся тем, что знаем… это будет событие. В мире журналистики равное тому, что сам Проект будет значить для мира науки. Ведь, согласитесь, создать что-то принципиально новое – это неплохо, но его нужно еще и осветить . Согласны?
– С чем? – Поняв, что Томпсон не в курсе их отношений с Адамом, Джилл немного расслабилась. – Согласна ли я насчет освещения в прессе, или согласна ли я сотрудничать?
– Второе. – Коротко ответил журналист.
– Мне надо подумать.
– Замечательно. – Томпсон заулыбался. – У вас есть целый час на раздумья – как раз толпы на улице разойдутся. А ожидание нам скрасят эти чудесные пирожные.
– Я имела в виду – день, может два…
– Э, нет, мисс Кромби. Если вы когда-либо рассчитываете стать профессиональным журналистом, то должны уяснить одну простую вещь: в нашем деле время – это все. Ничего не откладывайте. Никогда не оглядывайтесь. Стремитесь только вперед, и максимально быстро. Скорость. Достоверность. Острая тема.
– А ваша тема… достаточно острая?
– Гораздо острее вашей словесной шпильки, – вернул ей язвительный взгляд Томпсон. – И про час – это я серьезно. Да, не пытайтесь у меня вызнать, о чем я пишу. Если вы согласитесь работать вместе – я поделюсь всем, что знаю, и рассчитываю, что и вы тоже. Если же нет – мы вежливо попрощаемся и разойдемся. Однако… – Томпсон наклонился вперед, глядя Джилл прямо в глаза. – Вы меня очень разочаруете, если откажетесь. Это будет означать, что в вас нет нужной для всякого хорошего журналиста жилки. Любопытства. Желания знать, что происходит.
Девушка промолчала. Она взяла пирожное, надкусила. Везет ей сегодня на посиделки в кафе. А корреспондент-то всячески старается скрыть свою отчаянную заинтересованность, заметила она. Если бы у него был хотя б малейший доступ к Шварцу… но, видимо, ему отказали – и не раз. Потому он так и давит на нее – вынуждая принимать решение здесь, сейчас. Но что это сотрудничество будет значить лично для нее? Ведь первым ее порывом было пойти к Адаму, то есть к Шварцу, и рассказать о слежке, и о том, что у американского журналиста есть некие важные сведения. Но теперь она задумалась. Адам говорил о проекте, секретном. О том, что он нужен Шварцу именно для этого проекта, и будет свободен, когда тот завершится. Но в этом Джилл сильно сомневалась. Такие люди, как этот русский «гений», так запросто своих рабочих лошадок не отпускают. За одним проектом следует другой, третий… Возможно, стоит помочь Томпсону развалить дело Шварца, чтобы Адам мог уйти. Хотя – отчего она решила, что сведения журналиста именно порочащие Проект? Может, Шварц скрывает лишь его размах, масштабность? Но нутром Джилл чуяла, что у Томпсона припрятано что-то грязное. Или даже криминальное.