– Чай, Жак. И Адам. – С глубокой, почти отеческой теплотой произнес Шварц.
– Уже бегу, патрон.
Карл Поликарпович, вернувшись от Певцова, первым делом спрятал его дневник в ящике стола, запер на ключ, который подвесил на цепочку, рядом с нательным крестом. На миг промелькнула мысль – а не кощунство ли? – но пропала. Занявшись повседневными делами, Клюев то и дело отвлекался, размышлял о Петруше и его словах. И все больше убеждался в одном – совершенно точно помощнику нужен отдых. Тот выглядел уж очень нездоровым и возбужденным, когда пересказывал свои подозрения. Так что, не откладывая в долгий ящик, Клюев самолично подобрал подходящий пароход для Певцова, оформил билет, и, едва дождавшись окончания рабочего дня – когда заказы были распределены между фабриками в Европе и России, бумаги подписаны и служащие ушли, – поспешил к помощнику на квартиру. Постучал в дверь и на секунду испугался – а вдруг Петруша сбежал? Или откажется открывать? Не ломиться же к нему. Но, щелкнул замок и Клюев вступил в темную комнату, освещенную одной лишь лампой на столе. На полу стояли чемоданы, а сам Певцов, уже одетый по-дорожному, горбился рядом. Выглядел он не очень хорошо: даже при тусклом свете Карлу были видны мешки под глазами Петруши, да и в целом вся фигура его производила тягостное впечатление. Клюев еще раз осмотрелся и спросил тихим голосом:
– И давно ты… так?
– Собрал вещи с утра, – ответил Певцов.
– И с тех пор так и сидишь?
– Так и сижу, – подтвердил помощник.
Карл Поликарпович вздохнул, потянул Петрушу за локоть к стулу, сам сел напротив.
– На дорожку, – пояснил он. И, жмурясь от жалости, успокоительным голосом сказал: – Отдых, вот что тебе нужно. Обещаю без тебя ничего не предпринимать… а ты выспишься, здоровая пища опять же, сосны, море. Родная русская речь. Поездишь по побережью. Ялта, Ливадия, Симеиз, Форос…
Клюев произносил эти теплые, будто искрящиеся солнцем названия, имевшие для него самого почти волшебное звучание, и надеялся, что Петруша заранее проникнется тем благостным настроем, что Клюев испытывал всегда при посещении Крыма.
– Ну, с Богом. – Карл поднялся и пошел к выходу, подняв один из чемоданов. Петруша безропотно подхватил другой. Заперев дверь, он, спустившись, отдал ключ вахтеру.
У пристани уже выпускал жирные клубы дыма большой пассажирский корабль, «Галатея». Клюев остановил Петрушу, один билет сунул в руку, остальные – во внутренний карман его плаща.
– «Галатея» довезет тебя до Бреста. Там сядешь на поезд до Парижа, и уже оттуда снова на поезде, в Бухарест. Там тебя встретит мой знакомый, домнул Николеску, и отвезет в Констанцу. А оттуда уж рукой подать до Севастополя. Пол-Европы увидишь, Петруша, хоть и из окна купе, а все же. А в Ялте я тебе забронировал место в лучшем пансионате, телеграфировал сегодня с утра. Ну… – С чувством, но в то же время поспешно Карл Поликарпович обнял Петрушу и отступил. – Набирайся сил, нас тут столько дел ждет… Храни тебя Бог, Петруша.
– До свидания, Карл Поликарпович.
Никак не показав свою грусть или же неудовольствие тем фактом, что его отправляют восвояси, Певцов подхватил чемоданы и побрел по пристани к сходням, где его уже ждал, нетерпеливо притоптывая, матрос.
А Клюев долго еще стоял, глядя как величественная, хоть и несколько чумазая «Галатея» отдает концы, разворачивается и, пыхтя, уходит в море.
Следующие дни для Карла Поликарповича состояли из все множащихся дел и неотступного чувства вины. Будто предал он Петрушу, отослав подальше от грядущих событий. Сам себе, в те редкие минуты, когда ни перед кем не надо было делать вид, что ничто его не гнетет, Карл говорил, что так лучше будет для них обоих. Да и что такого происходит вокруг важного? Разоблачения свои Клюев решил придержать до конца марта как минимум, да и вообще все больше сомневался, надо ли мутить воду. Остальное было обычными рутинными заботами. Ну, звонки международные, беготня, проверки, тесты. И это только на фабрике у Клюева, что творилось в ангаре на острове Св. Мартина, Карл и предполагать боялся, ведь день торжественного открытия все приближался. Но отчасти он этой суматохе был рад. Видеть сейчас Якова ему не хотелось, а пуще того – Жака; у себя же в конторе он худо-бедно без Петруши справлялся, да и занятость избавляла его от необходимости корить себя за принятое решение.
Дня через четыре после отъезда Петруши, правда, пришлось таки Карлу Поликарповичу посетить дом на Николаевской. Позвонил Мозетти. Трубку, к тайной радости Клюева, взял его временный помощник, Савва Дмитриевич – человек уже в летах, не такой расторопный, как Певцов, но не менее дотошный. Он записал просьбу Шварца и передал начальству: изобретатель просил Карла Поликарповича зайти к нему, побеседовать насчет демонстрации «Бриарея» и получить лично в руки приглашение на открытие. Делать нечего – закончив работу вовремя (а не задержавшись, как обычно, допоздна), Клюев отправился к Шварцу пешком, чтобы было время выработать тактику предстоящего общения. Ничего сносного Карл придумать так и не смог, и решил просто сделать вид, будто ничего особенного между ними не произошло.
Жак, открывший ему двери, похоже, избрал ту же стратегию.
– Карл Поликарпович, голубчик, добро пожаловать. Направо, пожалуйста. Позвольте пальто.
Яков уже ждал друга в гостиной, стол был накрыт к чаю.
– Садись, Карл. Как дела на фабрике?
– Хорошо. – Против воли Клюев не сказал, а пробурчал это слово и тут же, чтобы сгладить ситуацию, добавил: – Хорошо, спасибо. А у вас как с подготовкой?
– Неплохо.
Мозетти, усевшись в третье кресло, чинно, будто на банкете, разлил чай по фарфоровым чашечкам.
– Слышал, беспорядки какие-то в городе. – Стремясь заполнить паузу, сказал Клюев. Он, даже со всей этой катавасией с Петрушей, заваленный работой по горло, все же обращал внимание на происходящее вокруг; да и Настасья Львовна, освоившая наконец телефон, признала в нем лучшее средство для обмена информацией с подругами и снабжала мужа свежими новостями. – После той демонстрации у здания Совета еще были какие-то шествия, так ведь?
– Были, – подтвердил Яков, беззвучно мешая ложечкой сахар. – Город бурлит. Но это никоим образом не помешает торжеству, посвященному «Бриарею», верно, Жак?
Помощник Шварца замотал головой.
– Никоим, патрон. Голову даю на отсечение.
И подмигнул Клюеву, подлец.
– Так, а я вам тут нужен лично по какому поводу? – Начал закипать Карл Поликарпович.
– Ты – важная фигура на готовящемся празднестве. – Словно не замечая ни кривляния Жака, ни раздражения Карла, продолжил Яков. – Ты ведь активно участвовал в разработке «Бриарея», забыл?
– Я вашу машину в глаза не видел.
– А ее целиком никто не видел. Но для Совета ты – один из тех, кто стоял у истоков разработки, и с этим придется смириться. Знаю, тебе не по душе вся затея, и ты наверняка хотел бы избежать посещения… Я бы даже посоветовал…
– А вот неверно ты мыслишь, Яков. – Перебил его фабрикант. – Очень даже хочу присутствовать и своими глазами увидеть.
– Ну, и хорошо. – Примирительно улыбнулся Шварц, хотя в глазах его Карлу Поликарповичу почудилась какая-то тень. Изобретатель, достав из внутреннего кармана пиджака конверт, протянул его Клюеву. – Два пригласительных, первый ряд. И вот еще что, важный организационный момент… Поскольку, как ты сказал, были беспорядки, и к тому же, на празднике ожидается не только почти весь город, но и множество важных гостей, Совет решил на время торжества перекрыть мост, соединяющий острова Св. Марии и Св. Мартина. Во-первых, вряд ли мост выдержит стольких людей, во-вторых, если они будут прибывать, так сказать, «порционно», то встречать и распределять их будет легче.
– Порционно?
– На паромах, как и раньше. Так что я бы тебе посоветовал не опаздывать, чтобы не попасть в давку, а еще лучше – приехать к пристани заранее. Церемония назначена на два часа, постарайся быть у паромов к полудню.
– Постараюсь. – Клюев спрятал конверт в карман и отхлебнул из чашки крепкий, ароматный чай. По телу разлилось тепло и благость; но он заставил себя не поддаваться этому обманчивому удобству, и хмуро глянул на Шварца. – Это все?
Яков печально, как показалось Карлу Поликарповичу, посмотрел на него и кивнул.
– Тогда я пойду. Дел невпроворот. – Клюев поднялся. – «Сцилла», как ты знаешь, раскупается шустрее кваса в жаркий день. Мсье Мозетти. Яков… До встречи.
Нахлобучив шляпу с такой силой, что она налезла почти на брови, Клюев, не дожидаясь, когда Жак его проводит, покинул гостиную, а за ней и дом Шварца. Выйдя за порог, он остановился и резко вдохнул прохладный, но уже насыщенный весной воздух: пахло набухшими почками, травой, землей и… морем, как и всегда. Только теперь в воздухе витал еще и едва различимый привкус грозы.
Карл Поликарпович двинулся по улице в сторону набережной. Хоть он и сказал правду о том, что дел у него много, в нем возникла сильная потребность освежить голову и хоть немного отвлечься. Прогулка по берегу моря обещала и то, и другое. Клюев отошел от дома №23 шагов едва ли на пятьдесят, как вдруг его внимание отчего-то привлекла странная фигура, проскочившая в подворотню. Он остановился и вгляделся в густую тень, лежащую на улочке, слишком узкой для того, чтобы сюда заглядывало солнце, разве что летом, в полдень. Некий человек в длинном пальто жался к стенке дома, беспокойно, словно птица, вертя головой. Еще не до конца понимая, что он делает и почему, Клюев двинулся к этому странному человеку, – тот не делал попыток убежать, хоть и дергал рукой, будто хотел отогнать приближающегося пешехода, словно пугающее видение, – и лишь подойдя почти вплотную, Клюев сипло выдавил:
– Петруша?!
– Карл… Поликарпович. – На помощнике лица не было. Светлый когда-то плащ его отяжелел от грязи и стал темно-бурым, всклокоченные волосы торчали во все стороны, у левого глаза подергивалась жилка. Щеки ввалились, губы Петруши пересохли. – Ка… Карл Поликарпович. Тише, сюда, а то вас увидят.
Растеряв мгновенно все слова, пытаясь справиться с бурей эмоций, Клюев медленно пошел за манившим его Певцовым вглубь проулка. Он спотыкался, не замечая, куда ступают ноги, в глазах все плыло.
«Как же так? – метались мысли в мозгу, – что же случилось? Почему? Я же посадил его на пароход!»
Петруша, видимо удовлетворившись тем, насколько они отдалились от Николаевской, шагнул к Клюеву и схватил того за запястье. А затем торопливо зашептал:
– За вами не следили? Если они поймут, что я здесь… что я все знаю…
– Петр Игнатьевич! – Клюев сделал попытку призвать помощника к порядку, да и себя привести в чувство хотя б напускным спокойствием. – Ты что здесь делаешь? Я тебя третьего дня на «Галатею» посадил – что случилось?
– Я спрыгнул… доплыл до берега… не смог уехать, не смог оставить вас и этого… – Петруша пару раз дернул шеей. – Тихо, тихо. Он все слышит. У него черти на поводке ходят.
– Какие черти?
Карл Поликарпович обмер от ужаса. Осознание содеянного впилось в его существо, как сотня бешеных церберов. Сердце пронзила тупая боль, и, глядя на Петрушу, Клюев со всей присущей ему прямотой и честностью признал – Петруша был абсолютно безумен. Глаза его бегали из стороны в сторону, речь была прерывиста; руки Певцова бесцельно шарили по груди, рукам, плечам Клюева, словно юноша ощупывал стоящего перед ним, желая удостовериться в его реальности. Душа Петруши страдала, разум померк. И это его вина, Карла. Если бы он не отправил его расследовать прошлое этого чертового Жака, если бы уделил чуть больше внимания и участия, а не постарался быстрее избавиться, отослав в Крым; если бы, если бы… Если бы просто взглянул внимательнее в глаза тогда, в Петрушиной квартире, еще было б не поздно вмешаться и найти доктора…