На мгновение воздух накалился до
предела, стало нечем дышать. Но через несколько секунд жар спал. Лицо горело. Спина намокла настолько, что, казалось, можно раздеваться и отжимать
одежду, как после стирки.
Всполохи снова завертелись из стороны в сторону. Огненная бабочка искала меня.
— Это тоже жарка? — прошептал едва слышно Хлюпик.
— А мне откуда знать, — огрызнулся я. — Нашел себе энциклопедию ходячую.
Всполохи стали медленнее и печальнее. А что, если мне на эту дрянь тоже поохотиться?
Идея показалась занятной. Я скинул рюкзак, подхватил автомат и высунулся наружу. Бабочка, порхавшая в дюжине метров от меня, уже собралась на
покой. Видимо, посчитала свою миссию выполненной. Спят усталые жаркушки, мерзкие аномалюшки.
Я вылез из своего убежища, присел на одно колено. Приклад уперся в плечо, автомат удобно устроился в руках, палец на спуске.
Сейчас посмотрим, кто из нас круче. Я поймал в прицел огонечек и спустил курок. Очередь ушла мимо. Видимо, мимо, потому как бабочка снова
заметалась и понеслась в мою сторону. Я снова попытался взять ее на мушку, но движения этой штуки были настолько дергаными, хаотичными и
непредсказуемыми, что целиться было невыносимо трудно. Сбоку задрожал закручивающимся пламенем воздух. Я дал вторую очередь. Бабочка легко
увернулась и закружила почти у меня над головой. Или промазал, или моя пристрелка ей как мертвому припарки.
Краем глаза поймал крутящееся пламя. Одно, два… Еще одна попытка и назад. Иначе меня зажарят. Я поймал цель и нажал спуск. В последний момент
рука дрогнула, я чертыхнулся и метнулся назад, в спасительный закуток. Но именно дрогнувшая рука меня, видимо, и спасла. Поднырнув в провал,
дернулся к стене, только сейчас, задним числом, осознавая, что над головой вспыхнуло как-то неестественно ярко. Вспыхнуло и потухло.
Я обернулся. Еще пара спонтанных вспышек в стороне, и вокруг установилась привычная уже тьма. Только теперь она была другая. Что-то в ней
изменилось. И жарки почему-то не сработали.
Дыхание было тяжелым, сердце чуть не ломало ребра. Я поглядел на Хлюпика. Тот стоял, прижавшись к стене, и благоразумно светил фонарем в пол.
На меня посмотрел затравленно.
— Ты ее убил?
— Аномалию нельзя убить, она не живая, — начал я и прикусил язык.
Если не живая, то как она на меня реагировала? Хотя, наверное, есть какие-то поля, энергии, векторы силы и законы физики. Я в этом всем, один
черт, дуб дубом.
— Тогда что? — странным тоном проговорил Хлюпик.
Я пожал плечами и вылез наружу. В сторону, где последний раз закипали жарки, полетел предпоследний болт. Руки тряслись, и силы не рассчитал.
Болт с легким свистом рассек воздух и, ударившись обо что-то в темноте, покатился в сторону. Чертыхнувшись, я заново врубил фонарь. Темноту прорезал
луч света.
Фонарь повертел светящимся глазом из стороны в сторону. Ничего. Болт искать без толку, а ничего подозрительного нет. Или я действительно
прикончил аномалию, или… Другого «или» у меня не было, первое выглядело каким-то хитрым фокусом из сказок про сталкеров, которыми зона полнится. Еще
одна легенда родится.
Хотя нет, я тут один, если не считать Хлюпика.
Но Хлюпик не расскажет, а я — тем более. Так что сказок про Угрюмого не будет.
— Вылезай, — окликнул я. — И рюкзак прихвати. Он появился мгновенно. Рюкзак на плече. Надо же, послушный какой стал. Интересно, надолго ли? Я
сдернул свое имущество с хлипкого плеча спутника и вернул на законное место.
— Куда теперь? — поинтересовался он.
Опять риторические вопросы. Меньше знаешь — крепче спишь. Я молча развернулся и потопал к запертой двери.
На этот раз ручка поддалась легко. Пальцы только коснулись теплого металла, а уже стало ясно, что ручку никто не держит. Она вихлялась из
стороны в сторону. Говорят, в Советском Союзе все делали на века. Не знаю, СССР я застал краешком детства, когда на производство в частности и
экономику вообще плевали с высокой колокольни. Для меня Союз нерушимый остался ярким и солнечным, а вся ответственность и груз системы вылились в
яркую капельку октябрятского значка — вписанную в пентакль фотографию юного Володи Ульянова. Так или иначе, с советских времен ручка разболталась и
держалась на соплях.
Я осторожно толкнул дверь и тотчас чуть прищурился. В коридоре за дверью горел свет. Причем яркий. Смысла в фонаре больше не было. Шагнув
вперед, я выпустил из темноты Хлюпика.
Коридорчик оказался сравнительно недлинным. Всего метров пятнадцать. Далее был тупик и поворот на девяносто градусов.
— А это как? — подал голос Хлюпик.
Я повернулся к нему. Он напоминал сейчас свежевытащенную на берег рыбу. Еще не бьющуюся в агонии, но уже весьма удивленную тем непостижимым
миром без воды, в который она вляпалась.
— Что?
Он ткнул пальцем мне за спину. Я повернулся. Секунды хватило на то, чтобы понять, что так удивило моего попутчика. В голове возникли слова,
много слов из лексикона одной маминой подружки-профессорши, которая, зарабатывая себе степень доктора филологических наук, писала работу по теме
истории и семантики русского мата.
В конце коридора под потолком недвижно висел деревянный ящик. Может быть, из-за этой неподвижности и резкой смены освещения я его и пропустил.
Отмазка. Просто расслабился опять.
Я попятился, отодвигая Хлюпика обратно в темный зал. Ящик, словно уловив мою мысль, резко сорвался с места и с неимоверной скоростью полетел
мне в голову.
15
Кажется, я все-таки помянул вслух чьих-то родственников по материнской линии. Толкнув Хлюпика назад, присел. Ящик пронесся над головой и
впечатался в дверной косяк. Раздался треск ломающегося дерева, и на голову посыпались обломки. Болезненно, но не смертельно.
Чертова тварь. Я поднялся на ноги, стряхивая с костюма щепки. Хлюпик сидел на полу и тер лоб. Посреди лба, словно прорезающийся рог единорога,
вздулась огромная шишка с рассеченной посередине кожей. Сразу стало ясно, куда и чем пришелся удар. Везет ему сегодня на оплеухи.
Беглым взглядом оценил коридор. Больше до конца коридора посторонних предметов, по счастью, не было. А там поглядим. Если ублюдок один, то не
сунется. Если много, то нам хана.
— Что это было? — Хлюпик поднялся-таки на ноги и теперь, морщась, мял свою шишку пальцами.