«Что у них за осадные пушки? Такое невозможно представить… Они расстреливают нас, а мы ответить им не можем — далеко! Проклятые московиты, они опять применили дьявольщину!»
В обширной крепости, что служила главной базой для Средиземноморской эскадры Коллингвуда, уже семь часов повсюду гремели сильные взрывы, разнося строения в щебенку. Все было серым от каменной крошки, черный дым пожарищ стлался над разрушенными домами, полностью скрывая восходившее солнце.
Генерал за свои тридцать два года никогда не поддавался страху, считая его недостойным чувством для любого военного, а военную карьеру он начал в 1790 году, в 38-м (1-м Стаффордширском тяжелой пехоты) полку, что в Ирландии подавлял очередное выступление вечно мятежных и кровожадных фениев.
Знатное происхождение и высокое общественное положение семьи позволили Хиллу совершить головокружительную карьеру, став капитаном уже в двадцать два года, а в двадцать шесть — подполковником. Спустя еще шесть лет он стал полковником.
Вот только лавры победителя честолюбивому британцу обрести не удалось. Он пережил горечь ретирады из Тулона, который был взят штурмом войсками Гоша, затем последовала неудачная экспедиция на Гаити. Позже Хилл сражался в египетской Александрии с французами, где был ранен и попал в плен.
После обмена связи семьи сыграли свою роль, и молодой полковник, получив долгожданный чин бригадного генерала, оказался на должности коменданта Гибралтара, на весьма ответственном и, как он искренне надеялся, «тихом» посту.
— Прах подери этих русских! Они добрались и сюда… — сквозь зубы пробормотал генерал, сморщив в болезненной гримасе породистое лицо — час назад его контузило взрывом разорвавшейся бомбы. Но то было подарком судьбы, по большому счету, так как стоявших рядом с ним офицеров и солдат разорвало в клочья.
Карибское море
— В здешних водах выслуга офицерам идет быстро, Алексей Петрович. Через десять проведенных в море кампаний можно надеяться получить три больших звезды на погоны.
— Ого! — Ермолов, знакомый с военной службой не понаслышке, не сдержал удивления. Получить чин капитана первого ранга, равнозначный полковнику, было не просто тяжело, а очень тяжело.
Но если в армии за неимением полка под рукою можно было получить командование отдельным батальоном — егерским, гренадерским или саперным, без разницы, а также послужить в Генштабе на соответствующей должности, — то на флоте данный чин весил куда как больше, потому подполковник осторожно поинтересовался:
— Разве здесь есть линейные корабли? Или достаточно соединений из малых судов?
— Суда вообще-то купеческие, господин подполковник, а вот военными могут быть только корабли!
Капитан-лейтенант Чероков усмехнулся, как бы показывая превосходство морского офицера над невзрачным чиновником Министерства иностранных дел, пусть и послужившего сержантом в артиллерии, ибо воинскую выправку, вбитую годами службы, никак не спрятать под скромным сюртуком коллежского асессора.
Невелика птица! Какой-нибудь старший делопроизводитель департамента, которых в столице пруд пруди, погнавшийся в Русскую Америку за высоким окладом, «за ловлей счастья и чинов».
— Нет, милостивый государь, линейных кораблей здесь нет. Даже с корветами и то нехватка происходит. Просто здесь чинопроизводство быстрее, и на один больше от должности дают.
— Так, значит, я в здешних краях смогу в статские советники выйти?! Так это такое… такое…
Ермолов настолько искренне восхитился, просияв лицом, что даже сам поверил в то, что произнес. С новой личиной подполковник уже полностью свыкся и старательно играл навязанную в Генштабе роль.
— Может быть, и выйдете…
Моряк скривил губы и с нескрываемым сарказмом добавил, глядя на сизый нос своего собеседника и чуть бледноватое лицо — последствия перенесенной морской болезни и принятого для ее лечения неумеренного количества горилки с перцем.
— Все может быть… Если от кактусовой водки в первый год службы не помрете!
«Ах ты, татарский мурза, учить меня и этому делу будешь! Ишь, водоплавающий, вся задница в ракушках!» Раздражение вырвалось непроизвольно, но Ермолов сразу же совладал с эмоциями. Выходить из образа было опасно, и офицер с прежним терпением продолжил беседу:
— А она ничего хоть, эта водка-то из кактусов?
— Текила мексиканская? Пить можно! Но в Техасе делают такую дрянь! Другого здесь просто нет, если только ром… Но то на ценителя, лично мне — мерзость изрядная!
— Ничего! Русский человек все выпьет, лишь бы крепко было, — теперь с самым искренним вздохом произнес Алексей Петрович, понимая, что придется ему привыкать к местным реалиям.
Ничего не поделаешь, служба есть служба!
Гибралтар
— Сэр! Флот уходит!
Громкий крик оглушенного взрывом адъютанта больно резанул по ушам — в голове завибрировала боль, но генерал ее стоически терпел. Он только чуть повернулся в сторону:
— Патрик, что за манеры?!
Хилл поморщился — это было высшим признаком его неудовольствия. И молоденький лейтенант из хорошей семьи давних знакомых тут же взял себя в руки, ибо негоже настоящему офицеру и джентльмену метаться перепуганной курицей.
Могучие линкоры Коллингвуда, на которые так надеялся комендант, покрывшись белыми полотнищами парусов, медленно выходили в синее море, выстраиваясь длинной колонной. Лишь в самой гавани два корабля горели погребальными кострами. Русские ядра сыпались частым градом, а потому бухта превратилась в смертельную ловушку.
— Корабли уходят, сэр!
В голосе адъютанта, уже нарочито спокойном, тем не менее просквозил такой отчаянный страх, что Хилл снова поморщился, но заговорил как можно более твердо и решительно:
— В Кадисе наши враги собрали огромный флот. Адмирал идет туда за победой, а затем вернется обратно!
— Я очень надеюсь на это, сэр…
В голосе адъютанта пронеслись прерывистые нотки: юный офицер явно хотел сказать нечто другое.
«И я надеюсь…» — мысленно произнес генерал. После очень долгой паузы он прошептал так тихо, что никто не мог услышать:
— Если флот не вернется, то мы не продержимся и трех дней…
Новый Орлеан
Белые паруса на горизонте не приближались, а вроде, как показалось Алексею Петровичу, даже удалялись. Подполковник бросил искоса взгляд на команду. Матросы хоть и поглядывали на неизвестный корабль, но тревоги не проявляли, хотя короткоствольные пушки готовили к бою, да из железной трубы корвета густо повалил дым. Паровая машина сильно лязгала, и теперь палуба чуть дрожала под ногами.
— Это британцы, Алексей Петрович!
Ермолов обернулся, услышав за спиной спокойный голос капитана: потомок татарского бека, каких насчитывалось очень много в русской истории, причем некоторые из них, такие, как Борис Годунов, ставший Московским царем, являлись истинными патриотами России и привнесли большой вклад в ее становление.
Представители этого типично сухопутного народа, сыны которого заполонили ряды русской кавалерии, особенно в уланских полках, теперь стали служить и на морях, что было очень удивительным делом. Но капитан корвета нравился Ермолову — знающий, опытный офицер чувствовался в каждом его слове и жесте.
— Бегут, мерзавцы!
Чероков презрительно улыбнулся и добавил такую матерную конструкцию, что Алексей Петрович, считавший, что ругань вливается в русского человека с материнским молоком, восхитился.
Таких замысловатых оборотов подполковник не слышал. Тут было все — и поминание предков британцев, и их сомнительные связи с кровосмешением, и оценка коварства островного народца с добавлением сочной экспрессии морской души, покрытой замысловатой вязью прекрасных, истинно татарских узоров, многие из которых Алексей Петрович услышал впервые, хотя рядом с его поместьем жил потомок касимовского мурзы.
— А чего ж они бегут-то?
— Так по ветру сподручнее! Мы даже на полных парах догнать не сможем! Тяжеловат ход у моего «архангела», да и угля потратим много, его у нас и так в ямах почти не осталось. Только у французов бункера заполним, там наша угольная станция есть.
— А если бы их двое было? — посмотрев на горизонт, осторожно спросил Алексей Петрович, показывая рукой на белые пятнышки парусов.
— Тогда бы мы от них убегали! Супротив ветра догнать нас никому невозможно. Машина!
— Ага… — крякнул в ответ Алексей Петрович, чисто русским жестом потирая затылок и собрав поперечные морщинки на широком лбу. Теперь он стал понимать кое-какие азы морской тактики.
«Замысловато воюют, все им учитывать надо! И ветер, и течение, и отливы с приливами, прах бы их всех побрал!»
Ему сейчас очень хотелось ступить на твердую землю и больше никогда не видеть этой бескрайней пронзительной синевы внизу и вверху, что смертельно осточертела за многие дни.
— Я вижу, господин коллежский асессор, — капитан усмехнулся, словно прочитав мысли, пробежавшие по лицу собеседника, — вам очень хочется вступить на «землю обетованную». Посмотрите на север, вон туда, словно темная каемочка расплывается от края до края. Там Новый Орлеан, к вечеру вы получите то, что желаете!
Портсмут
— Вы сами загнали свой флот в ловушку, господа англичане! И теперь узнаете, как лиса давит в сарае кур!
Улыбка на лице контр-адмирала Алексея Самуиловича Грейга не предвещала ничего доброго. Именно он несколько недель назад предложил уничтожить британские линкоры прямо в базах накануне высадки десанта на Остров и тем самым не дать возможности английскому флоту помешать проводке огромной транспортной флотилии.
Как водится на флоте и в армии, принцип — «всякая инициатива наказуема» и «тот, кто предлагает, тот и выполняет», планирование и проведение операции поручили именно ему, и сейчас тридцатилетний адмирал испытывал ликующую радость.
Густой лес высоких мачт, похожих на кладбищенские кресты, заполонил гавань и рейд, постепенно вырастая по мере приближения броненосцев. Здесь находилось никак не меньше четырех десятков кораблей, больше половины которых представляли линкоры.
— Подать красную и зеленую! — негромко приказал Грейг.
На русском флоте флажные сигналы дополнялись пуском сигнальных ракет. Обычные придворные «шутихи» стали самым важным инструментом у сигнальщиков, и об их прежнем качестве все как-то позабыли. И теперь, получив условленный сигнал, русские броненосцы плавно отклонились вправо и начали сближение с английскими линкорами.
На последних царила суета, в суматохе бегали матросы — внезапность нападения русских, да еще в собственной базе, сыграла свою зловещую роль. Но выучка британских команд была отменной — якорные канаты рубились, а кое-где мачты стали укутываться белыми покрывалами парусов.
Вот этого допускать было нельзя!
Поймавший ветер корабль, давший полный ход, угловатому броненосцу никак не догнать, ибо защищенность на них пошла в ущерб мореходности, а в этой части у первых «кабанов» была совсем худая репутация. Усовершенствованные «быки» хоть и были более приличными ходоками, но угнаться за парусником тоже не могли, даже растопив на полную силу котлы и заклепав предохранительные клапана.