— Вот вам и ответ на вопрос, можно ли терактом сменить правительство, — и китаец уронил руку ладонью на стол, будто сваливая невидимого противника.
— Погодите, погодите, — принялся размышлять я. — Причём тут эсеры и нынешнее правительство?
— Притом, что политика — шахматы, а комбинации — многоходовые. Вы убираете более слабые фигуры, так сказать, фигуры второго ряда, оставляя неприкрытыми фигуры более сильные. Они без прикрытия сваливаются сами или же в результате так называемых революций. Но я вам не стану объяснять всю механику.
Я задумался, слегка ошарашенный. Логика в словах моего оппонента, несомненно, была.
— Однако же, официальная литература, — начал было я.
— Официальная историография — слепая старуха, она не видит очевидного.
— Позвольте мне записать эту фразу, — сказал я, но Чан Кай Ши нахмурился и показал жестом, что он против.
— Знаете, вы выглядите усталым. Мне кажется, я наговорил лишнего, а вам пора отдохнуть.
— Но я проник в тайну «Возрождённой России», в тайну вашего заговора.
— Думаю, что нам это уже не повредит. На старом месте мы более собираться не станем. Вы нас предупредили. За это вам спасибо. Что прикажете мне с вами теперь делать? Полагаюсь на вашу порядочность.
Мне вдруг показалось, что Чингисхану наскучило наша беседа. Он снова подошёл к окошку, что-то там рассматривал и бормотал. Потом приблизил своё лицо к моему совсем близко и, улыбнувшись, с лёгким поклоном заявил, что отпускает меня с миром.
Последовавшее за этим видение мне трудно описать, настолько оно было волшебным и чарующим. Комната в один миг наполнилась приятной музыкой, окружающие предметы поплыли перед глазами. Передо мной буквально из воздуха возникла танцовщица в широких шароварах и с бубном в руке. Танцовщица кружилась, подыгрывая себе. Причём она была матерьяльна, а не соткана из флюидов воображения. Клянусь, её лёгкая одежда пару раз коснулась моего лица!
— Что это? — невольно воскликнул я. — Откуда она?
— Фокус, — невозмутимо ответствовал китайский предводитель. В ту же секунду танцовщица пропала. Чингизхан же отпер дверь и сделал приглашающий жест. Я вышел, китаец — следом.
Первое, что я испытал, выйдя на улицу, было огромное облегчение. Свежий воздух слегка привёл меня в чувство. Размышляя об увиденном, я потерял счёт времени. Голова у меня стала тяжёлой, будто наполнилась свинцом, ноги буквально подкашивались, веки закрывались сами собою. Мне не оставалось ничего иного, как направиться в свою комнату и прилечь на тюфяк. Едва голова коснулась подушки, я провалился в глубочайший сон. Мне снились странного вида люди. У одного из них была широкая круглая физиономия, напоминавшая блюдо для фруктов. Этот негодяй грубо хватал меня за руки, пока другие завязывали мне руки и глаза. Люди Эйвазова, та самая банда с поляны окружила меня со всех сторон!
Потом наступила тишина.
Сколько продолжался мой сон, я сказать не могу. Очнулся я на земле от холода и далёкого гула. И от того, что кто-то теребил меня за плечо.
Спина ныла, земля казалась сырой и холодной. Из полумрака проступали серые стены. Пол и стены были каменными, что-то капало сверху, рядом на полу валялись грязные тюки с соломой. Сквозь узкое отверстие высоко в стене, до которого невозможно было добраться, пробивался свет. Я привстал, держась за затылок и сел на пол. Пахло плесенью и мышами.
— Где это я? — не ожидая услышать ответа, простонал я.
— В плену, — ответил мне негромкий голос. Надо мной склонился молодой человек с большим орлиным носом и умным взглядом — Раз судьба свела нас, станем держаться вместе.
— Кто вы? — выдавил я из себя полушёпотом.
Но в ответ молодой человек не произнёс ни слова.
— Тут плохое освещение, — разглядывал я незнакомца. — Вы похожи на Керенского. Или я ошибаюсь, и такой марки не существует?
Лицо моего соседа по заточению при упоминании этой фамилии дёрнулось. Но лишь слегка, он умел замечательно держаться.
— Да, вы, пожалуй, правы. Чужое платье, чемодан в руке, автомобиль и американское посольство. Любой изгнанник немного похож на Керенского, кто-то больше, кто-то меньше. Позвольте представиться, Колчак Александр Васильевич, адмирал и Верховный Правитель. России.
Только теперь я смог рассмотреть этого человека.
Он протянул мне ладонь.
— Верховный Правитель России, которой более нет.
— Алексей Максимович, — назвался я Верховному Правителю, — Более известный, как Максим Горький. Я вас разыскивал. Куда же мы попали?
— Мы в каменном мешке, в пещере, откуда нет выхода. Чан Кай Ши — предатель, — ответил на мой вопрос Верховный. Голос его звучал глухо. — Мужайтесь. Боюсь, нас приговорили к смерти. И вина за вашу гибель ляжет на меня.
Я посмотрел на Верховного Правителя.
— Сколько же вы тут сидите? — спросил я.
— Признаюсь, потерял счёт времени. Иногда оттуда сверху на верёвке спускается корзина с едой и вином, — показал на отверстие высоко в стене Колчак.
— Эйвазов! — закричал я. — Вот она, тайна корзины!
— Тайна корзины? — Колчак был в недоумении.
— А вы, значит, пошли на задание, и местные бандиты в шапках вас поймали? — не дал я опомниться Правителю.
— Вам и это известно? — растерялся Колчак, но быстро пришёл в себя.
Но даже в тюрьме адмирал умел сохранять сдержанность и спокойствие.
— Мне про вас многое известно, — произнёс я ехидно. — К тому же от вас я и сам пострадал.
— На провокатора вы не похожи, — приблизил вплотную своё ястребиное лицо Верховный Правитель.
Я моргал, но не отстранялся.
— Какой из меня провокатор? Напротив, я и мой друг Попов явились сюда с тем, чтобы освободить вас!
— Опять Попов, — скривился адмирал, будто откусил лимон, — Лезет, куда не следует.
— Александр Степанович — наша последняя надежда, — проговорил я с достоинством.
И рассказал Колчаку всё с самого начала. Как ко мне в дом за помощью пришёл Май-Маевский, как мы отправились в дом к Попову, как Александр Степанович с моей помощью решил уничтожить организацию. И, наконец, про костры и Махмуда Эйвазова с корзиной. Потом про допрос Чингисхана. И про то, что я успел предупредить его. Про смену дислокации и про то, как меня, спящего, схватили люди. Колчак не проронил ни звука.
— Значит, еду нам спускает на верёвке старик. Зачем только? — задумался адмирал. — Чингисхан предатель, это он вас отравил.
— Отравил? — воскликнул я.
— Усыпил сонным порошком. Благородство вас и вашего друга достойно наивысшей почести, — произнёс Верховный Правитель. — К сожалению, мы в жалком положении. Боюсь, мне не скоро удастся наградить вас за службу.
— Вы не знаете Александра Степановича Попова, — сказал я. — Вот увидите, он что-нибудь придумает. Он уже начал вести наблюдение за шайкой на горе. А из пещеры никак не выбраться?
— Нет, — покачал головой Колчак. Я облазил её вдоль и поперёк. Она огромна. Большая часть недоступна и там страшный холод. Мы в самом тёплом месте. Слышите?
— Гудит, — ответил я.
— Это гудит ветер. Туда, дальше самый настоящий ледник.
— Как же вы смогли её исследовать?
— У нас имеются свечи. Старик позаботился и об этом. При случае я покажу вам пещеру.
— Авось, найдём выход, — произнёс я с надеждой.
— Боюсь, мы здесь надолго, — возразил Колчак. — Если Попов вытащит нас отсюда, не знаю, чем смогу его отблагодарить, хотя и поклялся себе не принимать от Попова никаких одолжений. А отчаиваться глупо в любой ситуации.
Мне пришлось провести в обществе Колчака не так уж мало времени. Счёт времени я не вёл. Я закусил сыром и запил сыр вином. Со свечой в руке добрых два часа ползал вслед за Колчаком по пещере. Это была его инициатива. Я и так сразу понял, что из каменного мешка нам самостоятельно не выбраться.
Чем больше я общался с Верховным Правителем, тем больше он мне нравился. Сразу бросалось в глаза, что человек он был незаурядный, и не нам, простым людям, чета. А на таких людей у меня глаз намётанный.
Наконец, мы решили улечься на тюфяки и поспать. Я не мог сомкнуть глаз и невольно стал свидетелем странного разговора. Колчак говорил сам с собой.
Слова я еле разбирал: «В Румынии было полно войск. Если бы мы решительнее действовали, ничего не случилось бы. А если в Румынии и сейчас верные люди? Только дать сигнал. Сколько времени упущено. Попробовать расшевелить старика Маннергейма? Виноват во всём… один.»
На следующий день произошло то, что и должно было случиться. Вдруг откуда-то сбоку раздался скрип, а через секунду вдали показался свет. И исчез. Потом к нам в темноту видимо втолкнули ещё одного узника. И с грохотом железная дверь снова захлопнулась.
— Кто вы? — вскрикнул я непроизвольно.
— Ох, собачья самка! — послышался знакомый голос из дальнего угла.
Мы зажгли фитиль и двинулись на голос. Владимир Зенонович Май-Маевский, собственной персоной оказался перед нами. Выглядел он несколько странно. Верхняя часть формы, китель и фуражка имелись в наличии, зато нижняя часть представлена была одними кальсонами и ботинками на босу ногу. Генерал стоял посреди комнатки, смахивая огромным платком с фуражки паутину и голубиный помёт. Из его рта пахло коньяком, смешанным с плохо переваренной пищей.
— Вы-таки напали на красноармейца? — закричал я.
— На красноармейца? — захлопал он глазами.
— В метро.
— В метро? Разумеется. Подождите вы с красноармейцами. О-о, кого я вижу, да тут все наши, и сам Главный!
Мы обнялись.
— Когда вы успели набраться? — спросил с осуждением Верховный, но не строго.
— Когда успел — маленький секрет, — ответила, жеманясь, «самка».
— В таком случае рассказывайте, как вы здесь оказались.
— А-а, — отмахивался Май-Маевский, стараясь дышать в сторону. — Сейчас, дух переведу. Рассказывать нечего. Заехал в Петровский парк в «Яръ», посидел немного отдохнул. Времени до операции полно. Выхожу на улицу, ловлю извозчика, ору: «Давай к Киевскому».
— Погодите, разве на «Киевской» было назначено? — спросил я неосторожно и тут же прикусил язык.
Май-Маевский посмотрел на меня из темноты так, что я сразу прочёл во взгляде: «Не выдавай!» Как мог я отплатить неблагодарностью человеку, выгораживавшему меня перед Чингисханом?
— Да, кажется, на «Киевской», — выдавил я из себя. — Вылетело из головы.
— На «Киевской» в полпервого ночи, где ж ещё. Спускаюсь в подземелье метро, ежесекундно боясь оступиться в кромешном мраке. Лестница предательски уходит из-под ног, буквально едет. Захожу на станции в лакейскую, бросаю епанчу вестовому…
— Лакейская зовется вестибюлем, — попытался я спасти Май-Маевского, — а вестовой — дежурным по станции.
Владимир Зенонович кивнул с облегчением.
— Вестибюли — жуткое место. Этот ваш вестовой — …
И он назвал слово, которое советский писатель не может заменить, не уронив своего достоинства перед Отечеством.
— Да, в метро тесно, — поддерживал я беседу.