— Воссоздать банду! — подытожил Попов.
Май-Маевский снова начал терять терпение, лицо его покрылось пятнами, глаза под пенсне слились в две щёлочки. Он налил себе полный стакан коньяку и выпил. Потянулся за вторым, но передумал. Потом не удержался и передумал ещё раз.
— Не банду, так вы изволили выразиться, а быть вместе, как полагается боевым товарищам. Читать вместе газеты, думать, обсуждать, коим образом спасти Россию в теперешних условиях.
— Что же вы придумали?
— Мы собираемся каждую пятницу у Махмуда Эйвазова.
— Кто это?
— Махмуд Эйвазов — дед-долгожитель с советской марки. Место хорошее, горы и от любопытных глаз подальше. Эйвазов предоставил свою марку в наше распоряжение… Там у него только внучка, посторонних нет. Ещё с нами Чан Кай Шек.
— Кто? — не понял Попов.
— Китаёза косоглазый, — Май-Маевский развёл пальцами глаза в стороны и сделался похож на толстого китайца.
— Чан Кай Ши? Откуда он?
— От верблюда, — бесцеремонно ответил генерал. — Так вот, мы решили, настала пора действовать. Наша новая организация названа «Возрождённая Россия» Для начала решили поймать ночью рабочего или праздношатающуюся колхозницу и навести на них шороху.
— Принялись за старое, стало быть, — промолвил мой друг.
— Припугнуть, не более, — занервничал Май— Маевский. — Вылазка боем, психическая атака.
— Дальше, — Попов внимательно слушал. Его пальцы хрустнули, а в лице, холодно-равнодушном лице не дронул ни один мускул.
— Дальше надо было тянуть жребий, кто пойдёт на задание. Первому выпало идти Колчаку Александру Васильевичу. Он человек дела. Назначили день. Чан Кай Шек распланировал.
— Вы уверены, что это Чан Кай Ши? — снова спросил профессор.
— Да-да, — кивнул генерал, — А через неделю — ни Колчака, ни колхозницы. И никаких следов.
— Хм. Интересно, — принялся тереть переносицу мой друг. — Вы можете вспомнить, день и час, когда это произошло? Это может оказаться крайне важно.
— Разумеется. Примерно дней пять назад. Если вы мне дадите календарь, я скажу точно. Мы собираемся по пятницам, стало быть, я скажу вам и день, и число.
— Прекрасно, — кивнул Попов. — Давайте дальше.
— Колчак ушёл, — мямлил Май-Маевский.
— И пропал вместе с колхозницей, понятно.
Непонятно. Колхозница вроде жива-здорова. От Колчака ни слуху, ни духу, а он не той породы, чтобы так просто… — наклонил голову Владимир Зенонович, расстёгивая китель. — Жарко тут. Нет у вас выпить? Пошёл и, как говорится, в воду канул. Сволочи, прошу прощения, колхозники. А следующая очередь — моя.
— Вы испугались?
— Я человек военный и никогда не боюсь, — почти выкрикнул генерал и дрожащими руками взялся за стакан.
— Нет ли у вас в организации женщин? — спросил я генерала. — На мой взгляд, если искать предателя, то среди этого говорливого народа.
Но Владимир Зенонович покачал головою.
— Нянек нам не надобно. Обходимся без баб-с.
В кабинете царило молчание. Стучали ходики. Я смотрел на лицо профессора. Оно выглядело хмурым.
— Вы хотите, чтобы я взялся разыскать пропавших? — спросил Попов.
— У меня нет ни идей, ни зацепок, где искать. Отказаться — значит предстать трусом. Что для меня неприемлемо. Пойти в полицию — нас снова упекут на десятилетия. Ещё и предателем останусь. Если идти… тут явная ловушка.
— Ничем не могу вам помочь, — поднялся Попов с кресла. — Мой вам совет: отправляйтесь-ка, пока не поздно, с повинной к властям.
Май-Маевский встал и подошёл ко мне. Он церемонно, с поклоном пожал мою руку своей мокрой ладонью.
— Я, признаться, не очень рассчитывал на вашу поддержку. Подумал использовать последний шанс. Ход конём, так сказать.
Потом тяжело, пошатываясь, встал, картинно пожал руку Попову, будто прощался с нами навсегда, и хотел в ту минуту остаться в нашей памяти человеком вежливым. Из заносчивого и шумного генерал превратился в больного одышкой человека, приговорённого к смерти. Он даже слегка уменьшился в росте. Мне стало его жаль. Я и мой друг проводили его до двери. Май-Маевский был сильно пьян. В прихожей он с усилием натягивал шинель, никак не мог попасть в рукав.
Вот Май-Маевский приложил два пальца к фуражке, вот нажал на рукоять двери. Лишь тогда Александр Степанович снова заговорил: — Я предлагаю вам сделку, хотя это и не в моих правилах. Я готов взяться за расследование происшедшего. На одном условии.
— Да? На каком же?
Словно в узкую щель, лёгким сквозняком надежда снова заскочила в полузахлопнувшуюся дверь и выросла перед генералом. На моих глазах Попов, фигурально выражаясь, разжаловал его в рядовые.
— Вы даёте обязательство, ежели вам суждено будет выжить, никакой противозаконной деятельностью более не заниматься. Кроме того, вы дадите нам с Алексеем Максимовичем письменное в том заверение. Я же постараюсь не доводить до сведения полиции сказанное вами.
— Если я откажусь, как крейсер «Варяг»?
— Потонете, — холодно отозвался Попов.
— Я попался на крючок, словно глупая рыбёшка. Удар по мужским половым органам.
(Владимир Зенонович часто употреблял в своей речи крепкие русские выражения. Как советский писатель, воспроизвести их не могу, полагаю необходимым заменять синонимами).
— Вы теперь донесете в полицию? — тревожно спросил генерал.
— На крючок, говорите? Вы сами крючок запихали себе в рот. И со страху залили коньяком.
— Это шантаж! — закричал генерал.
— Выбор у вас невелик. Только позорная капитуляция, — сделал неопределённый жест Александр Степанович.
— Русские не капитулируют, а заключают перемирие, — генерал протянул руку.
— Версальский мир всё лучше, чем Брестский, — добавил я.
Тогда Владимир Зенонович ухмыльнулся.
— А вы и впрямь непростой человек.
Через пять минут мы снова сидели в кабинете, где Май-Маевский чувствовал себя если ещё не на допросе, то, как минимум, в кабинете у следователя.
— Советую вам быть предельно откровенным, — начал Попов. — Помните, что любая деталь может оказаться важной. Итак, мы остановились на том, что вам выпал жребий идти «припугнуть» прохожего и поглядеть, что из этого выйдет. Когда, кстати, вам идти на дело?
— Послезавтра.
— Плохо, времени не остаётся.
— Да. Вот это мне выдали, — Владимир Зенонович полез в нагрудный карман и вытащил небольшой коричневый кружок с иероглифами.
— Что это такое? — поднял я брови.
— Это китайское колесо счастья, — легко отозвался генерал, как будто дело шло о лотерейном билете.
— Причём здесь колесо счастья? — в один голос спросили мы с Поповым нашего гостя.
Он лишь отмахнулся.
— Видите ли, в нашей организации, я уже говорил, есть один китаец по имени Чан Кай Шек. Или Чингисхан, как мы его называем промеж себя.
— Вы говорили, да, — профессор принялся с усилием тереть подбородок. — Загадочная личность.
— Не такая уж и загадочная. Китайская марка, — пожал плечами генерал. — Очень толковый. Его, кстати, Александр Васильевич Колчак, Верховный Правитель, к нам привёл. Всю организационную работу тащит.
— Понятно.
— Это Чингисхан предложил. Тот, кому выпадает идти на задание, получает нечто вроде напоминания.
— Чёрная метка? — спросил я.
— Не чёрная. Марка колеса счастья коричневая. Мы все немного романтики. Без романтики, согласитесь, зачахнешь в пыли.
— Вам придётся взять бумагу и перо и описать всех, кто имеет отношения к вашей группе, — промолвил Попов.
— Организации, — вновь поправил Май-Маевский.
— Боюсь, теперь это неважно. Напишите все имена, кто какую играет роль.
Затем Попов поманил меня.
— Пойдёмте, Буревестник, выйдем и не станем мешать Владимиру Зеноновичу.
Когда мы вышли из кабинета, Владимир Зенонович вовсю давал свои «показания». Он подписал письменное согласие более не участвовать ни в каких революционных кружках и объединениях, ставящих целью свержение существующего строя. Поставил дату и лихо расписался. Теперь наш гость пытался вспомнить и описать, кто и чем занимался в его подпольной организации. Попов попросил не упустить из виду ни единой, даже самой незначительной детали.
Невольно нам пришлось залюбоваться, как скоро и легко генерал орудовал пером. Ведь Май-Маевский совершенно не держался на ногах. Отблески мысли гуляли по его заплывшему жиром лицу, озаряя его улыбкой или, наоборот, заставляя хмурить брови. Мне бы такую скорость письма. Я и на трезвую-то голову еле ворочаюсь. Без сомнения, именно такие люди командуют на фронте армиями. Я спросил Александра Степановича, закрывая за Май-Маевским дверь: — Почему вы поначалу отказались, а потом решились взяться за это дело?
Говорил я вполголоса.
— Что оставалось делать? — ответил Попов. — Если ни тюрьма, ни ссылка не способны изменить людей вроде Май-Маевского, так попытаемся воздействовать на них данными ими самими письменными обязательствами. Патриотизм и долг они понимают по-своему. В награду, если распутаем дело, получим развалившуюся террористическую группу. Чем не благородная цель? И ещё — у меня есть личный мотив. Когда мы доберёмся до истины, я непременно расскажу вам о нём.
— Всё же, вы слишком уж несправедливы к генералу. Он романтик, борец за идею, а вы про него — «банда».
Попов посмотрел на меня с укором.
— Вам как литератору, Буревестник, должно быть известно: группа мужчин, находящаяся без определённых занятий долгое время в одном месте, социально опасна.
— Вы слишком категоричны.
— Допустим. Вариант героев книги «Трое в лодке, не считая собаки» — самый невинный. Наши генералы ещё и привыкли командовать. Не забывайте, они царские генералы, для них солдаты — люди низкого сословия.
Меня всегда удивляет, как столь замечательный учёный-электротехник видит и социальную сторону жизни. Я захотел было пожать руку моего верного друга и потянул свою. Но вместо ответного прикосновения кожи ощутил у себя на ладони круглый картон. Я поднял поближе к глазам кружочек с иероглифами, пытаясь его разглядеть. На картонке приклеена была марка. Тонкой кистью нарисовано было рулевое колесо корабля, испещрённое изящными нитками иероглифических знаков. Никаких других объяснений увиденному, кроме того, что колесо нарисовал моряк, я не мог дать.
— Что он означает, этот штурвал парусника? — спросил я, ни к кому не обращаясь, и услышал в ответ голос Попова: — Счастье.
— Как вы сказали? Счастье?
— Так, по крайней мере, утверждает господин Май-Маевский.
— Вы знаете, — проговорил я медленно, напрягая лоб, — вы знаете, я читал в одном романе про клуб самоубийц. Похоже, неправда ли?
В ответ Попов лишь покачал головой.
— Маловероятно.
Наконец, генерал отдал бумагу Попову, распрощался, поклонился и вышел, чуть не налетев на косяк.
Я смотрел, как он идёт, спотыкаясь и размахивая руками, будто гигантскими крутильными весами. Со стороны казалось, что неведомая сила постоянно толкает его прочь с дороги.