Но собраться не пришлось – в комнату снова заглянула Вэлла, уже переодетая в свой халатик.
– ВиктОр! Вы один? А вы задачи по термеху помните? У меня одна никак не получается, а завтра семинар. А списывать я не хочу, хочется разобраться. Вы поможете?
«Ну что ж, ничего плохого в этом нет», – рассудил Виктор. «Да и термех есть смысл вспомнить – чувствуется, здесь это пригодится.»
В комнате Вэллы тоже никого не было. Мебель была та же, но присутствие женщин выдавали украшавшие комнату вышивки, салфеточки, дорожки и закрывавшие окно шторы. На одной из тумбочек, действительно, стояла ручная швейная машинка – подольская, недорогая, второго класса – на другой красовался проигрыватель в красно-коричневом фибровом корпусе, наподобие того, в времена Виктора назывался «Юность». Вэлла подскочила к столу.
– Вот тут, посмотрите. Вот задача. Я начала решать и дошла до этого места. Чувствую, что просто, но почему-то никак не получается. Не знаю, что на что тут дальше.
Виктор взялся за учебник. Задача на самом деле оказалась несложная и начала ее Вэлла правильно.
– Так вот тут же проекция этой силы. Составляем уравнение моментов, отсюда находим реакцию опоры. Ну а отсюда, соответственно, линейное и угловое ускорение точки Б.
– Так просто? Слушайте, вы гений! – Вэлла даже подпрыгнула и присела на край стола. – Без вас бы я так и не догадалась. Можете меня поцеловать. – и она повернулась к Виктору в профиль, зажмурив глаза.
Виктор немного растерялся – предложение для него оказалось несколько неожиданным, и неизвестно было, как здесь поступают в таких случаях.
– Боитесь? – удивленно спросила Вэлла, не поворачивая головы и не открывая глаз.
«Видимо, тут у них так принято», – решил Виктор, и чмокнул Вэллу в щеку. Вэлла ойкнула, вздрогнула, и вдруг, неожиданно для Виктора, притянула к себе его голову и прильнула с сильным вдохом к его губам; так продолжалось секунду или две, потом Вэлла, будто опомнившись, резко отстранилась.
– Ох… Я совсем сошла с ума… Что теперь вы обо мне подумаете…
– Да ничего, все нормально, – ответил Виктор, – просто само собой так получилось.
– Да? Вы на самом деле так думаете? Вы не считаете меня распущенной?
– Нет. Я думаю, что ты красивая.
– Правда? Даже если бы я еще раз вас поцеловала?
– Конечно.
– Спасибо… – и Вэлла снова прильнула к его губам. Второй поцелуй продлился дольше.
– Ну все, хватит, – сказала она отдышавшись, – а то мы сейчас слишком далеко зайдем. И скоро подруги придут. Знаете, с вами легко. Вы какой-то простой и все понимаете. До следующего!
16. Рупор трудящихся масс.
Так что же все-таки делать с этой девчонкой, подумал Виктор. Привяжется так, привыкнет, потом начнется драма и истерики. В перспективу каких-то серьезных отношений с Вэллой он не верил. Тридцать лет разница в возрасте – это если смотреть биологически, и двадцать в обратную сторону – с точки зрения времени. То-есть он старше ее на тридцать и моложе на двадцать.
Хотя, может быть, он зря усложняет. Возможно, Вэлла и не смотрит серьезно на такие отношения. Может, ищет себя, может, хочет кому-то что-то доказать или, наоборот, отомстить. Или вообще это просто дурацкое пари с подругами, а то и розыгрыш.
Допустим все же вариант отношений по расчету, как самый проблемный. Зачем Вэлле с ее деловитостью лаборант с какой-то бомжовой справкой? С какого это бодуна она в нем увидела вип-персону, как гоголевский городничий в Хлестакове? Глупость? Нет, как – то уж слишком. Типичная история, вот что. Приходит человек ниоткуда, затем… да, она как раз и сказала, подает на реабилитацию, и к нему возвращается социальный статус. А ведь в институте преподаватели старше сорока – сорока пяти почему-то ему до сих пор не встречались.
Тут его взгляд упал на висевшие на импровизированном стеллаже над соседней кроватью трубки листов ватмана, и он заметил, что одна из них завернута не в тетрадный лист, а в газету. Так, проясним ситуацию с внутренней и с внешней политикой… Виктор аккуратно положил трубку ватмана на кровать и снял с концов газетные листы.
Газета оказалась «Известия», двухдневной давности. Виктор сразу бросился искать передовицы.
На видном месте, по рубрикой «В канун 40-летия Советской армии» красовалась фотка конструктора танков Морозова (Виктор сразу узнал его по бюсту, который в его времени стоял возле ДК БМЗ) и Михаила Калашникова возле большого танка с полукруглой башней, напоминающего Т-60. Материал под снимком был тоже о создании новых танков, экспериментах с ракетным вооружением, автоматическим заряжанием орудия и использованием газовой турбины в качестве двигателя. А Калашников тут при чем? Стоп-стоп: «Зенитные самоходные установки «Кактус», созданные коллективом под руководством выдающегося советского конструктора М.Т. Калашникова, блестяще себя показали в боях в Манчжурии с имперскими войсками Японии. «Когти тигра» – так противник прозвал грозную машину, залп которой в прямом смысле разносил на куски последнее слово самурайской техники – бронированные штурмовые вертолеты…»
Ну вот, Калашников, оказывается, знаменитый конструктор бронетанковой техники. «Кактус» – это, наверное, что-то вроде «Шилки»? А с Японией, значит, и в этой версии воевали, и, даже если делать скидку на агитпроп, по-видимому, в целом успешно. Несмотря на штурмовые вертолеты.
Дальнейшее чтение первой полосы весьма удивило Виктора. Практически полностью отсутствовали упоминания о каких-нибудь членах Политбюро, министрах и вообще о высшей политической элите страны, а также призывы и лозунги (кроме висящего в заголовке «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»). Вместо этого были материалы о рекордах передовиков, новой технике и технологии, завершении строек и даже новых товарах. Было и «также в области балета»: сообщение об успешных премьерах в Большом и Мариинском театрах, джазовом фестивале в Одессе, юбилее какого-то народного артиста… Виктор перевернул страницу: здесь шли данные о ходе выполнения и корректировках планов и события масштабов регионального и местного, вроде газификации какого-то поселка в Курской области; ряд колонок был посвящен школе и проблемам психологии подростков. На третьей странице обнаружилась подборка «Вокруг земного шара»; но и здесь политикой практически не пахло. В основном были сообщения о крупных авариях и природных катастрофах и передовой зарубежный опыт, например, известие о попытках разработок плоского кинескопа или о развитии «индустрии шопинга». Внизу страницы несколько авторов спорили о перспективах поездов на воздушной подушке. Наконец, на четвертой странице были развлекательные курьезы, стихи, полезные советы, рубрики «Сделай сам» и «Отдел сатиры», погода и программа передач. В «Отделе сатиры» был фельетон про Минсвязи, которое сделало ставку развивать в перспективе «американскую систему электронного цветного телевидения НТСЦ», которая, по мнению многих специалистов, «слишком дорого обойдется не только рядовому труженику, но и видеосалонам, потому что там надо три проекционные трубки вместо одной», а сигнал слишком искажается при передаче в другие города. В фельетоне поднимался вопрос о создании «советской, более дешевой системы» цветного телевидения. Это что, у нас теперь СЕКАМ изобретут?..
В это время отворилась дверь, и в комнату зашли Вадим и Джейн. Виктор поспешил заматывать трубку чертежей обратно в газету.
– Извините, – произнес он смущенно. – Думал, в этом номере статья про космонавтов напечатана. Ошибся.
– Вы тоже следите за подготовкой космической экспедиции? – обрадовалась Джейн. – Знаете, многие очень переживают за наших, и я тоже. Вы же помните, у Фон Брауна погибло три человека?
– Ну да, – согласился Виктор, хотя, конечно, не помнил.
– Ну вот, а после этого фюрер запретил полеты арийцев, а неарийцев он не отправляет, потому что не хочет, чтобы они были первыми в космосе. Очень хотелось бы, чтобы наши слетали на орбиту и вернулись живыми. А то ишь ты, Геббельс-то как расхвастался в пятьдесят четвертом! Германия, видите ли, дорогу в космос открыла запуском спутника! А что у них был за спутник, вот вы скажите, что? Обычный радиомаяк. А у нас первого января «Зенит-1» запустили, так он отснял из космоса все секретные объекты Германии и приземлился в заданном районе. Помните, публиковали?
Виктор закивал головой.
– Там все-все видно. Фюрер же вообще тогда чуть с ума не сошел! По телевидению выступал, галстук от злости грызть начал! Прямо в эфир попало!
– Я слышал, он и ковры грызет. – вставил Виктор с плохо скрываемой радостью. – Когда злится.
– Вот я и говорю – что такое радиомаяк? Японцы еще в сорок шестом камень на орбиту запустили?
– Какой камень?.. Что-то я уже забыл.
– Ну, взрыв сделали огромный в горах Тибета, так у них камень на орбиту улетел. Неужели не помните?
– Ну так что же тут помнить. От камня какая польза?
– Вот видите! Лишь бы только чем-то отметиться. А когда человек сам увидит, какая наша Земля из космоса, тогда это и будет дорога в космос!
– Она из космоса голубая. Как небо. Голубые материки, голубые облака, голубые океаны. А на ночной стороне огни городов как рассыпанный жемчуг, – Виктор увидел, как у Жени-Джейн округляются глаза, и поспешил добавить: – Ученые так считают.
– Вы просто поэт… Ну и кому же первому увидеть-то красоту эту, как не нашим?
– Надеюсь, не американцам.
– Шутите! У американцев же авиационное лобби забрало все средства на строительство дальних бомбардировщиков, стратосферных разведчиков и крылатых ракет. Они только к шестидесятому году спутник хотят вывести.
– Так, конечно, не сейчас. Они, например, на Луну захотят полететь первыми. Нация-то амбициозная.
– Ну уж фигушки, – откликнулся до этого молчавший Вадим. – Луну мы им точно не отдадим. Королев, кстати, у самого фон Брауна когда-то работал по обмену опытом. Сейчас об этом, конечно, не пишут, а было такое. В конце сороковых, пока отношения не испортились. Ну вы же это лучше меня должны помнить…
Эх, подумал Виктор, сейчас самый бы момент расспросить, чего там было в конце сороковых, а заодно и в начале. Как вот только им объяснить, как это возможно, что я, вроде по годам живший в это время, его не помню? Проспал летаргическим сном двадцать лет? И поэтому революцию, гражданскую, нэп, коллективизацию-индустриализацию, голод тридцатых и прочее помню весьма смутно, а после вообще ничего не видел? А в пятьдесят восьмом сбежал из больницы в стибренной у главврача китайской куртке пошива двадцать первого века? «М-да», сказал себе Виктор. «Таланта Штирлица у тебя явно нет. Лучше меньше спрашивать, а не то засыплешься…»
– Ну, с нашим народом не только Луну не отдадим, но и до Марса и Венеры доберемся. Не зря же в песне поется – и на Марсе будут яблони цвести…
– А чего за песня? Не слышал… Новая, что ли?
«Блин, ну вот как наши разведчики в фильмах умеют за своим базаром следить? Тут над каждым словом думать надо. Песня-то в начале шестидесятых появилась».
– Да это такая туристская песня, старая. Наверное, после «Аэлиты» Толстого появилась. Рояля в кустах тут у вас не наблюдается, что бы напеть?
– Рояля нет, а вот гитара, пожалуй, найдется… – Вадим порылся в антресолях над встроенным шкафом и извлек откуда-то из глубины небольшую семиструнку.
– В джазе на гитаре играете?
– Это я играю. – Женя взяла инструмент, попробовала, подкрутила колки. – Попробую подобрать. Вадим, а ты сразу слова записывай.
– Песня такая задумчивая, звездно– лирическая…
Жить и верить – это замечательно,
Перед нами небывалые пути,
Утверждают космонавты и мечтатели,
Что на Марсе будут яблони цвести…
– Слушайте, да вы у нас просто кладезь неизвестных песен, – сказала Женя, когда отзвучал последний куплет. – Где вы их только берете? Или сами пишете, но стесняетесь сказать?
– Нет, такого таланта у меня нет. А вот в народе у нас столько талантов пробудилось… Время видимо, такое, быстро меняется…
«А что, если под этим соусом у них про газету спросить?»
– Вот, возьмем, к примеру, до революции. – Виктор не решился брать более поздние времена. – В газетах на первой странице о чем тогда писали? В первую очередь, как бы современным языком сказать, о государственном руководстве, о политических лидерах, о курсе партии – кадетской, например, о хозяйственных важных работниках, бизнес-элите, то есть… А сейчас – о рабочих, инженерах, а кто там наверху начальник, из газеты и не увидишь.
– Ну так товарищ Берия же сказал – народ должен знать свое руководство не по портретам, речам и статьям, а по делам, по результату. Поэтому наши газеты – рупор трудящихся масс…
– Ну так и я о чем? Теперь-то жизнь лицом к труженикам, талантам обратилась, оттого они у нас и растут, и песни появляются. Что же тут удивительного?