— Вы имеете ввиду британские власти?
— Я имею ввиду принцессу Диану.
— Позвольте-позвольте! — воскликнул Горький и полез в карман за блокнотом, — Я всё стараюсь записывать.
— Вы и впрямь настоящий писатель. За это я вас и люблю, Буревестник. Никогда не стоит сбрасывать со счетов человека, прекрасно осведомлённого о целях нашей поездки, пусть и не пролетарского происхождения.
— Вам бы всё смеяться надо мной. Рассказывайте же дальше, дорогой друг.
— Я заподозрил Диану, принцессу Уэльскую. Думаю, она решила протянуть нам руку помощи. А в качестве поверенного в делах решила использовать старый надёжный вариант: бесстрашную Мэри Рид, со страницы марок британских колоний. Поэтому внизу письма я приписал: «Большое спасибо и мой восторг восхитительной Диане».
— Как же эта Рид нашего Семёна Михайловича отделала! — покачал головой Горький.
— Вы не знаете женщин, Буревестник. Это не Рид его отделала, а Диана свела с ним счёты на свой манер. Теперь принцесса с Будённым квиты.
— Вы полагаете, дорогой профессор, это была спланированная месть принцессы?
В ответ изобретатель радио мог только неопределённо пожать плечами.
— Кто их разберёт, женщин? Где у них тонкая месть и расчёт, а где игра? Внешность и в нашем альбоме бывает обманчивой, а знание истории помогает избегать досадных оплошностей. Красный эсквайр попал, как кур в ощип.
И оба приятеля громко захохотали.
После событий, случившихся в номере «Лэнгхема» и последовавшего долгожданного объяснения с Маркони, планы членов экспедиции были изменены. Петербургскому профессору Попову больше не хотелось оставаться в Лондоне ни минуты. Он заявил, что узнал всё, что хотел бы знать, и видеть перед собой лицо претендента на роль создателя радиоприемника не желает. Будённого уже давно тянуло в имение миссис Бейден, а Горький размышлял о прогрессе человечества и вносил изменения в уже написанные ранее книги. Поэтому наши герои, которых мы оставили одних в роковую минуту, уладив дела с полицией, посовещались меж собою и решили разделиться. Профессор и его верный угловатый спутник приняли решение посетить Нью-Ланарк и осмотреть изобретение совсем иного рода — поселение великого Оуэна. А маршалу предоставить полную свободу, лошадей и свежий воздух. Расставание было недолгим. Друзья пожали друг другу руки и обнялись. Автор оставляет прославленного маршала в альбоме одного, с тем, чтобы направиться далее вместе с другими двумя участниками лондонской экспедиции.
Часть пути в Нью Ланарк была преодолена на поезде и лишь последний отрезок — в возке. В поезде между писателем и учёным произошёл небольшой спор, который Автор спешит предоставить на суд читателя. Вызван был он замечанием профессора по поводу устройства британских железных дорог.
— Я вовсе не случайно решил отправиться в путешествие по железной дороге. Великолепное британское изобретение, и, смею вас уверить, оно получит огромное развитие в России, где пространства так бескрайни, — заметил профессор, наблюдая за быстрой сменой ландшафта за окном.
— Уже получила. Взять хотя бы Николаевскую дорогу, — подтвердил Горький.
— Да, в последнее время и у нас, и у них научились быстро строить. Однако же в Лондоне уже несколько вокзалов, а Британия мала. Будущее принадлежит странам крупным, с более многочисленным народонаселением. Вот увидите, Британия скоро скатится с вершины своей славы.
— Или же произойдёт социальный взрыв, а к власти придут массы, — ткнул в собеседника пальцем писатель.
Попов отрицательно покачал головой:
— Массы к власти прийти не могут по определению.
— Но вы же сами отметили, дорогой Александр Степанович, что с вершин одна дорога, вниз. Колоний им не удержать, их империя уже сейчас сыплется, как карточный домик. Значит, впереди революция.
Наши герои рассматривали мелькавшие за окном разбросанные там и тут жилые постройки, разглядывали местных жителей. Если самих путешественников можно было отнести к людям привилегированного положения, то есть, дающего право судить о других с некой отстранённостью, то взгляды путешествующих на увиденное расходились противоположно. Попову окрестный пейзаж нравился, на Горького он нагонял тоску и грусть. Всё же, как это удивительно, что одни и те же явления и вещи способны в разных людях вызывать противоположные чувства!
— А я вам заявляю, никакой революции не будет.
— Поглядите на англичан, они и сейчас придумывают себе развлечения, вроде кинематографа, а к чему? Я вам отвечу, чтобы не видеть того, что творится вокруг: упадка, разложения, — с жаром бросился в атаку Горький. — Капиталисты обречены, впереди социальный взрыв!
— Капиталисты были бы обречены, дорогой Буревестник, будь они идиотами, но Британия управляется крайне ловкими мошенниками. Выход у них есть. Им следует измениться.
— Что это значит? Им и сейчас нелегко, а скоро нечего станет есть. Богатые становятся ещё богаче, бедные беднее! — почти кричал Горький.
— Вы же сами, — задумчиво глядя за окно, размышлял вслух Попов, — вы же сами не так давно рассказывали мне про Гайд Парк и уголок оратора Speakers corner. Когда в Лондоне начались волнения и даже любимый вами Карл Маркс предрекал скорое начало революции, правительство пошло на эту гениальную меру. Открыли уголок оратора. Приняли специальный закон, и что же? Волнения разом стихли, будто и не было призывов к свержению власти. Когда вы говорите мне о нищете и упадке, не я отвечаю вам, заметьте, а сама британская система управления отвечает. Только такое государство и имеет шанс выжить, которое умеет приспособить систему управления к кризису. Пока общество готово идти на социальные эксперименты, бунта не будет.
Время путешествия пролетело незаметно, но помирить спорящих дорога не смогла. Пересев в бричку, путешественники продолжали подыскивать аргументы в свою пользу. Со свойственной писателю наблюдательностью Горький отыскивал доказательства своей правоты в попадавшихся ему навстречу типах, в то время как Попов скорее искал подтверждения своим мыслям в примерах исторических и аналогиях. Что поделать, наши герои были людьми разного склада, если не сказать, склада противоположного.
— Ведь вот эти несчастные маются в страшной нужде, — показывал писатель пальцем на игравших в пыли грязных сельских ребятишек. — Здесь такое же пьянство, безграмотность и танцы с мордобоем по вечерам, как и у нас в России. Я вас уверяю.
— С каких пор вы сделались блюстителем нравов, Алексей Максимович? Откуда в вас это?
— Дорогой вы мой человек, я слишком знаю жизнь, — кивнул на убегающих детей Горький.
— Вы даже на Капри ухитрились выдумывать скучных и вялых типов, вроде Матвея Кожемякина, — отвечал Попов. — Полюбуйтесь лучше на английские домики в зарослях плюща. Каждый дом — небольшая крепость для своего владельца. Право владения землёй здесь священно и неприкосновенно.
— Это лачуги бедняков, а не домики. Некоторые напоминают мне хлев.
— Согласен. Однако же, замечу, и владельцы хлева могут вполне быть счастливы и даже гордиться своим владением.
— Гордиться хлевом можно, если другого повода для гордости не найти, — скорее размышлял вслух, чем отвечал на реплику писатель.
— Зато по хлеву можно вполне судить о крестьянине. Вы знаете, уважаемый Буревестник, я имею и на сей счёт своё мнение. Как вы уже заметили, у меня на всё свой взгляд. Пусть и не всегда во всём верный. Так вот, владение собственностью — это и есть тот внутренний тормоз, который остепеняет человека. Собственность должна иметь разумные пределы. Скажем, жильё должно не только находиться в частной собственности, но и ремонтироваться, и полностью обслуживаться собственником. То есть, идеальное человеческое поселение — это деревня или небольшой город, состоящий сплошь из частных владений. Расстояние между ними должно быть невелико, но и не слишком мало. В поселении должна иметься своя школа, больница и церковь. Лучше всего, если земское управление распишет порядок такого устройства. Я вас уверяю, в Нью Ланарк мы застанем подобную картину. Не думаю, что мы найдём там Город Солнца, но встретим поселение с хорошими полицейским порядками.
Горький хотел возразить, что совместный труд во общее благо и забота о ближнем есть панацея от бед, а вовсе не частная собственность и полицейские меры, но Попов уже принялся рассуждать дальше, не давая собеседнику возможности вставить и слова для ответного замечания: — У господина Конан Дойла в одном из последних номеров журнала Standard Magazine есть сентенция о том, что в деревне подчас совершаются гораздо более извращенные по своей жестокости преступления, нежели в городе. В городах правосудие совсем рядом, крики жертвы могут быть услышаны соседями, тогда как в деревне, в далеко отстоящих домах подчас творятся страшные вещи, и царит безнравственность. Я стал размышлять по поводу этой его мысли. У нас, в России, такие поселения тоже имеются, называют их хуторами. Там расстояние между постройками излишне велико. Хутора — это крайность, город — крайность противоположная. Есть некая разумная граница скученности населения, расстояния между жилыми постройками. Деревня — случай идеальный. Итак, напрашивается вывод: нужно найти золотую середину.
За разговором они и сами не заметили, как оказались у ворот большого дома.
Их встретил тощий, сгорбленный старик, на тонких ногах, своей фигурой издали напоминавший филателистический пинцет. Автор вполне допускает, что это и был пинцет, оказавшийся как нельзя кстати у обочины дороги.
— Тпру! — закричал старик. — Слезайте. Слезайте или поворачивайте оглобли!
— Милейший, как нам проехать в Нью Ланарк? — спросил Горький желчного старика.
— Я же говорю, дальше дороги нет. Вы в Нью Ланарке. Идите со своими чемоданами и в очередь становитесь. К вам выйдет миссис Макинтош и выдаст ключи от номера.
— Разговаривает, как у нас в какой-нибудь Калуге, — не удержался от замечания Горький.
— Возраст не имеет национальности, — вздохнул Попов.
К счастью, добродушная миссис Макинтош, носившая белоснежный до голубизны фартук, оказала гостям более тёплый приём.
Поселение Нью Ланарк представляло собой небольшой посёлок со своей школой и больницей. На зелёных холмах вокруг рос густой лес, а внизу текла река. Поселение находилось на достаточно крутом склоне. Место для социального эксперимента было выбрано его устроителем живописное, располагавшее его обитателей к спокойствию и даже некоторой умиротворённости. В отличие от севера Англии, здесь не было и следа серой угрюмости, столь свойственным некоторым графствам. Листва имела сочный зелёный цвет, а раскидистые дубы словно бы сошли с полотна Гейнсборо.
Рабочие жили в специально выстроенных для них квартирах, в трёхэтажных домах красного кирпича. Всё в Нью Ланарке было благоустроено и продумано отцом-основателем поселения Робертом Оуэном.
Предоставим возможность читателю заглянуть в записи, сделанные собственноручно пролетарским писателем в своём дневнике.
Из дневника Алексея Максимовича Горького
Для гостей здесь устроен прекрасный и удобный дом. Как повсюду заведено в старой доброй Англии, в холле камин, прикрытый толстой чугунной решёткой. Массивная мебель расставлена по всем этажам. Старая эта мебель устроена не для нормального человека, а по какому-то недоразумению для людей исполинского роста и силы. Даже мне с моим телосложением приходится нелегко сдвигать стулья и отворять створки. Женщинам, чтобы отворить сервант, приходится вставать на специальные скамеечки и тянуть их обеими руками, рискуя каждый раз свалиться со скамьи вниз и пребольно расшибиться. За порядком в доме для гостей следит одна старушка по фамилии Макинтош. Бедная старушка мучается, влезая и слезая со своих скамеек. Это форменное безобразие! Но ничего менять у себя она не желает. Англия — страна традиций.