Когда законных обитателей кают-компании -- офицеров корабля -- тут нет (а случается это нередко), я, нарушая старую морскую традицию, тихонько заглядываю к буфетчику, опрокинуть полстаканчика вышеупомянутой бурды. Не, ну не привык я гонять вестового, тем более -- ночь на дворе, спит человек.
Вот как раз сотника, что заглянул сюда промочить глотку, я и спросил про мальчишку, так бойко тарахтящего по-английски.
- Так, Петр Семёнович, это кроме как Кольке и быть некому. Он уже в Севастополе к сотне пристал. Сказал, хочет с нами идти на Дальний Восток.
Ясное дело, выяснять, какое соображение заставило принимать в сотню воспитанника накануне погрузки -- это сейчас не важно. Важно, что иначе как засланным, этот казачок быть не может. И, поскольку от самого Суэца мы ни с кем на связи не были, то и доложить маршрута следования группы он не мог. Но разбираться в вопросе необходимо немедленно.
Разбудил я Михаила Львовича, а потом велел кликнуть этого самого Кольку. Заходит он в каюту, и с заметным трудом узнаю я, кого бы Вы подумали? Николая Кровавого. Будущего, естественно.
Вот это засада!
Нет, как он это время скрывался от моего взора -- полбеды. Что другие его в лицо не настолько знают, чтобы опознать в любой одежде -- многое объясняет. Но скажите мне на милость, что с этим всем делать!? Куда его везти, кому сдавать, как выполнять задачу?
- Батько сказал, вы хотели меня видеть, - и смотрит тревожно. Мерзавец.
- Хотели. Что англичанин рассказывает?
- Так ничего. Помогаю страдальцу сообразить, как его звали и кем он был. Говорит, что работал с утлегарем, а потом летел над морем. И всё.
- Скажи ему, что он Джон Смит. По-русски - Иван Кузнецов. Пускай изучает наш язык и ни о чём не тужит. Ступай.
Едва за цесаревичем закрылась дверь, я перевёл взгляд на Михаила Львовича.
- А что я мог? - сразу принялся оправдываться жандарм. - Его мои люди признали уже в Эгейском море, а до того он им на глаза не попадался. Рисковать операцией никак невозможно - у нас и без того всё на ладан дышит. Признаться, из Суэца я в телеграмме намекнул государю, что чадо его при мне. Так что, может статься, британский крейсер, нами потопленный, как раз и хотел спросить, следует ли этим бортом наследник Российского престола - мало ли как его сориентировали по телеграфу-то?
- Вам бы шуточки шутить, сударь. А мне что прикажете делать? Я ведь верноподданнически обязан печься не о том, как французам насолить, а с барабанами и фанфарами мчать Его Высочество в объятия Марии Фёдоровны.
- Полно вам, Пётр Семёнович. Мы с вами взрослые люди, понимаем, что сын у Александра Александровича не единственный. Нам пристало уповать на промысел Божий, а не противится воле его.
Поговорили. И ещё я понял, что Михаил Львович этого барчука тоже не любит, от всей души желая ему хорошей порки, или доброй взбучки в иной форме, относительно выбора которой весьма склонен положиться на волю Создателя.
Рука моя непроизвольно потянулась к шкафчику, где хранилась бутылочка Арманьяка - как раз на случай серьёзного мужского разговора, острую необходимость в котором мой отравленный хинной бурдой организм остро испытал в это самое мгновение. Увы. Не судьба. Топот ног по коридору, распахнутая вестовым дверь и слова: "Вас просят на мостик", - разрушили очарование момента.
***
- Рожественский дал радио. К нему приближается большая джонка, полагает, под парами. Подозревает, что намерена взять на абордаж.
- По всей эскадре - тихая тревога, - бегу в радиорубку. Заодно разъясню диспозицию.
Мы стоим в видимости острова не компактной группой, а каждый сам по себе. "Веста" и "Аргонавт" на якоре, а "Великий князь Константин" и подводные лодки лежат в дрейфе. Все несут стояночные огни. Ночь, как я уже поминал, лунная, то есть видимость отличная. Ветер слабый, приятный, привносящий небольшое облегчение в назойливую устойчивую жару, надоевшую всем хуже горькой редьки (запасы которой в кладовых, увы, уже исчерпаны, и ни капли она никому не надоела).
Рожественский продолжает изображать дремлющее в дрейфе судно и неслышно подрабатывает электромоторами на самом малом ходу. Пиратский корабль пытается подойти к его борту неслышной тенью, чтобы не разбудить задремавших вахтенных до того момента, когда пираты хлынут на палубу. Одним словом - порхание ночных мотыльков.
Для выполнения моего плана требуется филигранный расчёт и четкая согласованность действий всех кораблей эскадры. Как наскипидаренные работают штурманы, дятлом стучит ключ рации, а внешне всё выглядит тихо и мирно - сонные суда еле-еле шевеля винтами смещаются почти незаметно для постороннего наблюдателя. Прямо признаюсь - дать нормальный ход корабли сопровождения просто не в состоянии, потому что пар в котлах поднят только для минимальных перемещений, хотя кочегары уже работают над этим вопросом.
Пират же явно заподозрил что-то неладное - не мог он дважды так промахнуться относительно неподвижной цели. За кормой джонки вскипает бурун и она увеличивает скорость сближения с замаскированной под пароходик подводной лодкой.
Такой же бурун теперь пенится и позади "Н5" - принимать дорогих гостей Рожественский не спешит. Некоторое время эти догонялки продолжаются в тишине - видимо изумление на какое-то время лишило пиратского капитана осторожности, но тут вспыхивают наши дуговые прожекторы, ослепляя столпившихся на палубе вооружённых людей, шрапнель из пушек окатывает толпу, трещат винтовки наших казаков и голос одного из переводчиков через мегафон предлагает командиру местных флибустьеров прибыть для переговоров.
***
Я не слишком разбираюсь в обычаях большинства народов, живущих на необъятных просторах Земли, поэтому доверился искушенности одного из людей Михаила Львовича. Правда, дал ему понять, что не стоит скрывать он "партнёра" факт неминуемой гибели его и всей команды в случае, если достигнуть договорённости не удастся.
На то, чтобы втолковать пирату, эту несложную истину, ушло два дня. За это время вернулся из Сайгона наш посланец и привёз новости. А церемонии всё продолжались и продолжались. Тогда капитану флибустьеров на шею привязали камень и подвели его к борту. Аргумент оказался действенным - уже через час команда джонки приступила к выполнению возложенной на неё задачи. Теперь, с таким-то помощником, некий, пусть и приблизительный, план у меня сформировался.
***
Ограбление пакетбота, да ещё и в видимости берега - даже в здешних бандитских водах на подобное решаются редко. Тем не менее, наш "партнёр" проделал это: Догнал и взял на абордаж рейсовый пароход, идущий в Сайгон из Сингапура. Обчистил пассажиров, судовую кассу, выбрал из перевозимых товаров то, что показалось ему наиболее привлекательным. А потом спокойно удалился. Как мы и договаривались, лишним душегубством он не увлекался - нам требовались живые свидетели, эмоциональные и возбуждённые, которые бы обязательно вернулись в лоно цивилизации, пусть и с задержкой как раз на время ограбления. Главное - то возмущение, что привезли с собой пострадавшие. Желание догнать и наказать разбойников, должно было возникнуть у колониального руководства и побудить его к направлению военных кораблей на борьбу с пиратами.
Очень удачно вышло то, что корсар нам попался основательный. У него даже паровая машина установлена, что заметно расширяет промысловые возможности. А мы, естественно, заняли позиции у выхода из гавани главной базы французского флота. Мы - это три подводные лодки. Помня о прочитанных книжках про тактику "завесы", нарезал им зоны так, чтобы не мешали друг другу.
Я сегодня вышел обеспечивающим с Писаревским. Игнат - с Рожественским, а Клёмин - с Подьяпольским. В перископ видна глубокая бухта, дальний край которой не просматривается. Что-то дымит, но из-за расстояния ничего разобрать невозможно. Энергичный тропический рассвет уже завершился, и яркое солнце заливает море и берега своими лучами. Мы не решились проникать в бухту и, тем более, в речные фарватеры, впадающей в неё реки. Знаете, эта задача скорее для моего первого деревянного ныряльщика - только у него была маневренность, достаточная для петляния среди неведомого.
Но, пожалуй, будь он сейчас при мне, я всё равно не стал бы соваться на нём в порт. Тут повсюду ужасное многолюдье, и вероятность, что случайный зевака заметит рубку, очень велика. А пробираться под водой немыслимо - очень мутно. Так что таимся мы на просторном месте, не будучи уверенными в том, что сумеем поразить цель, буде таковая появится.
Жизнь на лодке идёт себе потихоньку. Шестеро по койкам, чтобы не путаться под ногами у остальных. Радист приткнулся в своём закутке и вслушивается в окружающие шумы через стетоскопные трубочки, подсоединённые к металлическим звукопроводам - электронной аппаратуры у нас по-прежнему нет. Штурман, за своим столиком в центральном посту ведёт счисление, а командир с вахтенным начальником по очереди приникают к окулярам перископа и пытаются обнаружить хоть что-нибудь примечательное.
Основная часть труда подводника наполнена бесконечными рутинными деяниями и терпеливым ожиданием. Потому Измаил Максимович Зацаренный и командует надводным кораблём, что при его темпераменте чувствовать себя постоянно скованным и выжидающим, просто невыносимо.
- Есть, корвет идет на выход, - докладывает вахтенный командир.
Сергей Петрович приникает к окулярам, довольно хмыкает и делает мне приглашающий жест. Отрицательно кручу головой:
- На карте покажите.
Точки проставляются рядом друг с другом. Азимут совпадает, а расстояние разнится. Дальность определена на глазок.
Терпение. Еще десять минут, и вторая пара точек ложится на тот же лист. Штурман сообщает курс и скорость цели с неопределённостями размером с Эверест.
- Лево сорок, средний ход, - Писаревский отдал команду и повернулся в мою сторону, словно испрашивая одобрения.
Киваю. Понятно, что мы пытаемся встать поперёк курса неизвестного, чтобы, пройдя вперёд, поймать его на кормовой залп. С другой стороны, выйдя из бухты, корвет или сохранит первоначальный курс в открытое море, или повернёт направо. Еще одна неопределённость - момент поворота, если он состоится. Игра вероятностей, а что делать?
- Боевая тревога, - экипаж расходится по местам и доклады о готовности следуют один за другим. На фоне этого оживления сообщение о шуме винта воспринимается как очередная деталь мозаики - мили три до цели, не больше.
- Десять влево!
Всё правильно, Петрович уточнил место встречи торпеды с бортом француза и решил, что состояться это событие должно, по возможности, раньше. И пора прятать нашу гляделку, а то увидят ещё ненароком.
Слышу, как заработал двигатель, опуская перископ, и успокаиваюсь. Всё вовремя. Всё правильно. Все смотрят на часы, отсчитывая секунды. Спокойствие, только спокойствие. Такое впечатление, что через всю лодку протянулся хрустальный нерв и, натягиваясь, истончается.
- Поднять перископ! - командир снова прильнул к окулярам. - Право два, одерживай, пятый товсь!
Пауза.
- Пятый готов!
- Пятый - отбой. Убрать перископ. Лево на борт. Резко!
- Характер работы винтов меняется, - опять радист доложил.