— Ага.
— Резонно. Значит так, я сейчас забираю Алика, а ты с ребятами давай к трассе — "языка ловить". Лучше всего — жандарма или какого-нибудь чина из полиции. До вечера управитесь?
Люк посмотрел на часы:
— Должны по идее. А там — как получится.
***
В первый же день выяснилось, что обед, равно как и ужин, лагерным расписанием не предусмотрены. Я ещё раз с сомнением осмотрел оставшуюся у меня брюквину, прислушался к своему организму и всё-таки решил потерпеть. Уж больно непрезентабельный вид был у «лакомства». А может, это стресс притупил чувство голода. Я разыскал Михаила и всучил ему еду:
— На, тебе нужнее.
Игру чувств, отразившихся на его лице, я вряд ли опишу! Однако к чести танкиста, он не набросился на овощ, а аккуратно разделил его ложкой пополам и отдал одну половину сидевшему рядом с ним сухощавому мужчине лет сорока.
— На, доктор, подкрепись. Можно сказать, премия от благодарного пациента.
Мужчина взял еду и, посмотрев на меня, протянул руку:
— Степан. Приходько. Военврач второго ранга.
— Очень приятно! — и я крепко пожал протянутую руку. Ладонь у врача была самая, что ни на есть врачебная. С коротко подстриженными ногтями, сухой шелушащейся кожей, но сильная. — Это вы меня выхаживали вчера ночью?
— Да, — просто ответил Приходько, тщательно вытирая брюкву о подол гимнастёрки. — А слух, я гляжу, к вам вернулся. Как, голова не болит?
— Вроде нет… Хотя, я сегодня не напрягался, так что внутричерепное давление в норме было.
Военврач, как раз откусивший кусок, чуть не подавился:
— Кхм… Что вы сказали?
— Я, говорю — внутричерепное давление в норме весь день было. Так что голове, вроде, болеть не с чего. Только если ушиб мозга, да и то — слабый.
— Вы врач?!
— Нет, что вы! Просто книжки умные читал, вот и нахватался.
— Непохоже что-то… Вы так уверенно сказали. Я хотел попросить вас помочь мне, а то я с одной рукой не очень справляюсь.
— А что со второй?
— Сам не пойму. Слабость какая-то. Правая нормально, а левую выше пояса поднять не могу — боль адская.
— Повернитесь ко мне спиной — я посмотрю.
Приходько без какого-либо жеманства выполнил мою просьбу.
— Так, здесь болит? А здесь? — я ощупывал его плечо и спину. — Теперь попробуйте поднять руку.
Военврач заскрежетал зубами.
— Ага. Ничего особо страшного — сустав выбит и несколько мышц потянуто, — вынес я свой вердикт. Много лет занимаясь не самыми безопасными видами физкультуры, в травмах я понимал неплохо. — Пару секунд потерпеть сможете? Тогда приступим…
Резким рывком я поставил сустав на место. Степан глухо застонал, но крик всё-таки сдержал. Потом я занялся плечом и лопаткой.
— Ну вот и всё! К утру рукой сможете двигать относительно свободно, но рекомендую её пару дней поберечь… — сказал я десять минут спустя.
Приходько поднял руку к голове, опустил, повращал плечом…
— Да вы кудесник… Коллега…
— Ну, уж и кудесник… — усмехнулся я в ответ. — А вы кто по специализации будете… коллега?
— Невролог я. Из ВВС. Врач-истребитель, так сказать.
"Надо же, с каких времён шутка идёт!" — подумал я, вспомнив своего питерского друга, врача из ВВС, называвшего себя именно таким образом.
Отрывок написан совместно с Алексеем Деминым.
Хи?ви (нем. Hilfswilliger — желающий помочь) — так называемые "добровольные помощники" вермахта, набиравшиеся (в том числе мобилизовавшиеся принудительно) из местного населения на оккупированных территориях СССР и военнопленных.
***
Взгляд со стороны. Тотен.
Пока Люк с носился по лесам за добычей, командир приказал всем отдыхать. А это значит, что ночью мы пойдём на дело!
Вытащил из рюкзака свои «зачётные», "коммандосовские" штаны. Ни у кого из ребят таких нет! Как сформулировал в своё время Фермер: "Двести евро за портки? Да что б я сдох!"
Перед тем как отправиться на боковую, решил привести в порядок снарягу, а то в последнюю неделю я — всё больше на сидячей работе. «Штанцы» эти я не надевал, считай, со времён боёв у Заславля, решив не трепать эксклюзив просто так.
"Упс! А штанишки-то велики стали! Сантиметров пять в поясе я потерял! Это сколько же кило? По самым скромным подсчётам — десять «жирограммов» как с куста — в пору значок цеплять: "Хочешь похудеть — езжай на войну!". Маринке бы я такой понравился…" — ни с того ни с сего, я вспомнил жену. И, как всегда, воспоминания о доме, о семье цепанули душу так, что хоть плачь. Пришлось скомандовать самому себе: "Отставить нюни, товарищ сержант госбезопасности!", — и мысленно надавать себе пощечин. Так, слегка разнюнившись, и лёг спать.
***
Люк вернулся около шести вечера, да не один, а с добычей. Решив не мудрствовать лукаво, наш десантник направился к ближайшему крупному селу, где и умыкнул полицейского фельдфебеля. Звание, на самом деле, у него было куда как заковыристое — Криминальассистентенанвэртер, но мы его называли фельдфебелем. После непродолжительного применения "методов, не совместимых с соцзаконностью", как пошутил Бродяга, немец «поплыл» и я только и успевал переводить. Кроме необходимых нам сведений о немецких лагерях, пленный рассказал ещё много интересных вещей. Так, к примеру, наши игры с зондеркомандой не прошли незамеченными, и теперь перевозбудившиеся немцы в спешном порядке формируют группы для зачистки Налибокской пущи. Причём задействованы как все виды полиции, так и армейцы. По словам «фельдфебеля» целых три пехотных полка в экстренном порядке переквалифицировали в охранные и в спешном порядке натаскивают "на зачистку". Один полк стоит в Барановичах, при штабе группы армий, второй — перебросили в Новогрудок, а третий, по готовности, отправится в Дзержинск. А, поскольку народу у них и так не хватает, то охрану крупных населённых пунктов возложили на проходящие части — где взвод «отщипнут», а где — и роту. Так что у нас были все резоны гордиться собой. Из документов, с которыми возился, я знал, что битва под Смоленском уже пошла не так, как в нашей истории — немцы явно потеряли темп, да и потери у них повыше, а тут ещё долгожданные подкрепления прибывают «потрёпанными».
***
К лагерю подошли, когда уже стемнело — мои «суперчасы» показывали семь минут двенадцатого. Выбрали направление отхода, договорились о чрезвычайной точке встречи, примерно в пятистах метрах вглубь леса возле большого пня. После чего я был оставлен с пулеметом в наблюдении, а мужики ушли на разведку «стариковской» тройкой: Фермер, Бродяга и Люк. Шуры номер два и три долго уговаривали командира остаться, но тот был непреклонен: пойду, мол, и все. Перед выходом Бродяга оставил мне свой матерый ПНВ и нормальный, полевой, бинокль.
Редкие облака практически не скрывали полной луны, что меня с одной стороны обрадовало — и без прибора ночного видения все было видно достаточно неплохо. С другой стороны это же обстоятельство огорчало — мужиков немцам тоже будет видно хорошо. Впрочем, они — профессионалы с огромным стажем и почти звериным чутьем, выработанным за годы службы. За них я был спокоен. Практически все мысли мои сейчас занимал Антон.
"Как он? Где? Тот ли это «фильтр»? Не ошибся ли «язык», указавший нам на этот лагерь?" — чехарда мыслей, однако, не отвлекала от наблюдения.
С моей позиции, расположенной метрах в ста, было прекрасно виден проволочный забор лагеря и небольшую низину за ним. Из-за хорошей подсветки я даже различал движения часовых на вышках, а вот пленные, спящие вповалку под длинным навесом да, и просто под открытым небом, видны были плохо. Пожалуй, разглядеть среди них нашего друга не смог и фэнтезийный эльф. Час или около того вокруг все было тихо. Вдруг послышались громкие голоса, смех, а затем несколько грубых окриков по-немецки. Прильнув к окулярам, я увидел картину, показавшуюся поначалу странной. Пятеро солдат под предводительством унтер-офицера (галун на погонах ярко блестел в лунном свете) вывели из лагеря в низину троих пленных и, дав им лопаты, заставили копать. Приглядевшись, я убедился, что Арта среди них нет. Казалось, это должно было меня успокоить, но развернувшаяся передо мной сценка настолько была похожа на виденные в детстве фильмы "про войну и злых фашистов", что заставила меня стиснуть зубы. Буквально через минуту до меня дошел смысл этих нехитрых приготовлений. Пока пленные копали, немцы перешучивались, смеялись и прикладывались к какой-то фляжке. Видимо, со спиртным, так как голоса их становились всё громче, язык грубее, а шутки похабнее.
Когда одному из солдат показалось, что русские слишком медленно копают, он подскочил к одному из пленных и ударил того прикладом по голове. Остальные немцы, изрядно уже захмелевшие, увидели в этом новую забаву и присоединились к товарищу. Унтер при этом спокойно наблюдал за происходящим, а двое русских продолжали копать.
Хорошенько избив красноармейца, солдаты снова сунули ему в руки лопату. Однако, тот, по вполне понятным причинам, стал работать еще медленнее. Тогда немцы выволокли его за волосы из ямы, и снова начали бить. По всей видимости, унтер-офицеру это зрелище надоело. Скомандовав солдатам прекратить, он приказал поставить красноармейца перед ним. Те рывком подняли пленного, а унтер вытащил пистолет и прострелил нашему правую ногу. Я вздрогнул, красноармеец закричал, солдаты заржали. Немец снова поднял пистолет и прострелил бедняге руку! Какую, я не видел… Ещё выстрел! Крик! Выстрел! Крик!
"Сука хренова! Сволочь! Что же ты делаешь, европеец долбаный?!"
Стиснув рукоятку пулемета, я вышел в эфир:
— Фермер, здесь Тотен, наблюдаю шесть целей. Они расстреливают красноармейцев. Прошу разрешения на открытие огня.
В ответ я услышал злобное шипение командира:
— Тотен, твою мать! Лежать тихо и не высовываться, даже если там их на кусочки резать начнут. Если откроешь огонь, я сам тебя закопаю! Как понял?!
— Принял. Понял. Отбой.
Оставалось молча лежать и смотреть на развитие этой драмы. Красноармеец уже даже не кричал, а только выл протяжно на одной ноте — его пинали ногами по только что простреленным конечностям… Во рту у меня появился солоноватый металлический привкус и я понял, что, сдерживая матюки, до крови прокусил губу. Через пару минут развлечение гитлеровцам наскучило, и они, взяв винтовки, забили несчастного прикладами. Мир, освещённый призрачным сиянием луны внезапно «поплыл» и, чтобы не упасть в обморок, я сунул в рот загубник «кэмела» и принялся жадно пить.
Немцы приказали оставшимся бойцам докопать третью яму, свалить туда покойника и засыпать его землей. Потом расстреляли следующего. Последний закопал его могилу. Его столкнули в «свою» яму и тоже застрелили. Солдаты лениво закидали последнюю могилу землёй, собрали инструмент и ушли.
Примерно через час после развязки вернулись старшие. Командир поначалу, видимо, хотел высказать все, что думает по поводу порядка в эфире и четкого выполнения распоряжений, но, увидев меня, бледного, с дрожащими руками, решил отложить нравоучения. Он положил руку мне на плечо, и сказал:
— Терпи. Потом с суками поквитаемся.
Глава 13.
"… Резко ухудшилось положение с топливом — наличные запасы составляют в танковых дивизиях — 1,2 штатной, в моторизованных — 1. Соответственно ведение манёвренных действий затруднено.
Опоздание с подходом частей 8-го АК (8-я и 28-я пд) также вынуждает меня вести фронтальное наступление на позиции Советов, в результате чего потери в танках в условиях ведения боёв в городской застройке превосходят всякие разумные пределы.
Противник оказывает сильное давление в районе Дорогобуж-Ярцево. По данным разведки, против фронта моей группы действует Армия Советов под командование генерала Рокоссовского.