И какое же образование надобно, дабы разобраться в ситуации? Журналистского явно недостаточно. У Георгия Полеводова есть и второе высшее — по биологии. Но для понимания того, что люди вне пределов санитарной помощи мертвы, оно избыточно, а для уяснения, что же и почему происходит, оно тоже не дотягивает. У старшего из пожарников наверняка высшее по эмчеэсовским делам, но и он точно ничегошеньки не понимает. Ладно, будем покуда не понимателями, а собирателями фактов, Тихо Браге ситуации, Кеплеры будут позже, или мы сами ими станем, когда декодируем речи американского (или какого-то там?) пилота.
Впрочем, очень скоро на летном поле показываются истинные специалисты. Может, и не пониматели, но уж точно решатели задачи. Какой-то бодрый спецназ в нательных «брониках» и с автоматами АКС-74. Журналист Полеводов, хоть ничего и не понимает, зато следит за окружающей действительностью внимательно. «Альфу» или «Беркут» он замечает очень вовремя. Неясно, как данные ребята отнесутся к неаккредитованным по месту действия наблюдателям от СМИ. Посему Георгий на время прячет свою небольшую камеру. Очень к месту, что пока суть да дело, он пытался обойти — вернее, обползти — позицию неизвестных стрелков — то есть всю сцену с самолетом — с другой стороны, там, где дым не так сильно заслоняет обзор. Это увеличивает первичную дистанцию между ним и спецназом. Правда, парни с автоматами тут же рассыпаются: видимо, они тоже любят разнообразие ракурсов.
Перед Георгием Полеводовым дилемма. Остаться снимать дальше с риском лишиться и той информации, что уже накопилась (что в самом деле он сможет возразить, если эти бодрые «беркутовские» хлопцы решат отобрать его фототехнику?), или же продолжать поглощать жареное? Кроме того, дело давно уже не зациклено на простом, и даже профессиональном, любопытстве. Задействованы обыкновенные человеческие эмоции. Ведь, в конце концов, тут не какая-то авария самолета — творится настоящая жуть. На его глазах убиты даже не военные, а явно простые девочки-заложницы. И пули выпущены вовсе не по какой-то роковой ошибке. Полеводов остается наблюдать и фиксировать происходящее.
Спецназ быстро занимает позицию. Приятно, что хоть кто-то в этой стране на что-то натаскивается и умеет делать дело. Штурма, правда, не происходит. Кто-то тянет резину. Ага, с теми, кто до сей поры прячется, то ли в самом горящем самолете, то ли где-то вплотную к нему, пытаются вести переговоры. Сквозь рев пламени и прочий фон доносится усиленная акустической системой английская речь. Георгий что-то улавливает. Говорят достаточно медленно, по всей видимости, переводчик местный. Выстрелов в ответ не раздается точно, но вот отвечают ли вообще, не разобрать. Все-таки Полеводов отодвинулся от своего первичного месторасположения далековато.
Обычно, судя по фильмам и передачам новостей, переговоры с террористами, захватившими заложников, волынка еще та. «А вот дайте нам самолет, да не такой зажаренный, как этот, а новый, после регламента, да с летчиками, кумекающими по-нашенски, да выключите все радары, чтоб не подглядывать, да еще к тому бочку варенья, контейнер печенья, а уж тогда мы вам хоть кого-то отдадим в целом виде, а не разделанным на «пальцы отдельно, глаза врозь». Но сейчас другой случай. В конце концов, и там, как это и ни противоречит только что виденному, не полные отморозки. Понимают, что долго сидеть в дыму не получится, в конце концов самолетные колеса вот-вот догорят и перестанут коптить, или легкие переполнятся угарным газом, и тогда уж каюк и без перестрелки, или, чего доброго, остатки топлива, если таковые в баках еще наличествуют, могут, в конце концов, и… того.
Используя увеличение в экране камеры, Полеводов отслеживает нюансы процесса. Сознание, странно непутевое дитя миллиардолетия эволюции, старается обогнать события — рисует в голове свои контуры. Вот из дыма выходят боевики «Хесболлы» с поднятыми руками, и бредут следом женщины, дети и старики, удерживаемые в заложниках… Вся прокрутка абсолютно мимо цели. Камера наведена куда следует, так что истинный процесс запечатлен так, будто именно к нему и стремился душой горе-оператор.
Происходит именно то, к чему внутренне готовы пожарники, да и прочие, с самого начала, просто из-за непредусмотренных стрелковых игрищ отвлеклись. Так и не обработанный спецпеной и водометами «Боинг» взрывается. Ударная волна действует все-таки не мгновенно. Камера снимает движущуюся на нее стену уплотнения, состоящую из бетонированного дыма, огня и еще чего-то и изначально плотного, не исключается, декора алюминиевой обшивки лайнера, а также элероно-флапероновое хозяйство. Инстинкт журналиста на высоте. Главное — добытая информация, остальное несущественно. Георгий Полеводов успевает прижать камеру к себе и даже заслонить руками, прежде чем волна жесткости среды, зовущейся газовой, пронизывает его насквозь. Спрашивается, на черта аристократ Торичелли изобретал свои полусферы с пустотой? Достаточно было взорвать чего-нибудь большое, чтобы все поняли, какая это тяжелая штуковина — воздух.
36. Некомбатанты
Здоровенный водила автокрана трясется, как осиновый лист. Сереже Парфенюку это не Нравится и вообще не нравится все происходящее Слишком напоминает казнь предателя Родины и сволочи Данилы. Но ведь здесь… Черт возьми, а что, собственно, делать?
— Сотрудничаешь с захватчиками, сука? — то ли спрашивает, то ли уже констатирует Дмитрий Беда. Некоторое время — секунду, не более — он ожидает ответа.
Водитель, похоже, тормоз еще тот. Беда ухает его по ребрам, явно не со всей силы, но так, что из сломанных можно, при сноровке Всевышнего, собрать не одну, а две-три идеальных подруги жизни человека.
— Я тебя спрашиваю или как? — интересуется Беда.
Однако водила — тертый крендель. Похоже, зуботычина ему только на пользу: дрожать он перестает, но вместо того, чтобы идти на мировую, наглеет.
— Так ведь платят же, — говорит он со странной уверенностью, что столь короткой фразой все объяснил.
— Ты совсем тупой, дядя? — Дмитрий Гаврилович опасно белеет. Парфенюк его таким еще ни разу не видел. — Они грабят твой завод. Станки увозят в Турцию. Ты им помогаешь. Чего потом грузить будешь, когда завод твой разберут и уедут?
— Я крайний, да? Власти ничего не делают, а я что… Менты с ними вместе. Они ж власть или как?
— А у тебя мозгов нету?
Парфенюк смотрит на Дмитрия Беду очень внимательно, особенно на руки. Он хочет успеть загодя отвернуться, когда Беда решит стрелять и начнет вскидывать АКМ.
— Сколько ж заплатили? — Толстый палец Дмитрия Гавриловича опасно шастает вблизи куркового механизма. Парфенюк почти жмурится.
— Так… — неопределенно мычит водила.
Я неясно задал вопрос?!
— Сто баксов, — отвечает автокрановщик поспешно, ибо наконец-то взвешивает и решает, что ответ не столь значим, дабы за него умирать. — Понятно — тридцать сребреников, — комментирует Беда.
Тут Парфенюк наконец-то решается, перебарывает себя.
— Дмитрий Гаврилович, можно вас на секунду? — Чего? — недовольно цедит Беда, все же делая пару шагов в сторонку.
Сергей прижимается почти к уху. Торс под одеждой невольно напрягается — он готов встретить затрещину, а то и пару.
— Дмитрий Гаврилович, не убивайте вы его, правда.
— Чего вдруг? — Беда и вправду недоволен. — Он сотрудничал с…
— Да гражданский же.
— Я тоже гражданский, — вскидывается Беда.
— Тогда давайте поедем туда, на завод, и перецокаем всех стропальщиков. Они ведь тоже грузили. Потом сторожа, что открывал ворота. Понимаете, ладно там, ментов. Они все ж на службе, а если сейчас, то на службе у врага. А здесь… Работяга же просто. Наверное, семья, де…
— Сантименты ваши, твою маму, — ворчит Беда. Однако Парфенюк наблюдает, что опасная бледность сменяется более привычной краснотой.
— Эй ты, сволота турецкая, семья есть?
— А чего? — водила снова недопонимает, что тут от одного лишнего слова можно сдохнуть или продолжать жить.
Теперь Беда с размаху, но опять же не со всей дури, лупит его по грудине прикладом плашмя. Водила хрипит и пытается согнуться. Хрена тут получится — он привязан.
— Я спросил или как? — говорит Беда.
— Чего? — У водилы от удара плохо с оперативной памятью.
— Семейство есть? Дети?
Не, жинка только.
— Видишь? — поворачивается к Парфенюку Беда.
— А нет, — поправляется крановщик, с трудом вдохнув воздуху, — от старой есть дитё, девочка.
— Вот, видите, — поясняет Парфенюк.
— Ни хрена не вижу, — констатирует Беда. — А ты, сволочь, алименты платишь?
Вопрос прямо-таки к месту, с учетом того, что сюда, наверно, несутся сейчас боевые машины, а может, и боевой вертолет.
— Хм, — кривится водила, — очень зря, кстати. — С чего ж их платить. У нас…
— Ты ж, падла, крановщик, твою… Вот, подлохматился. Правда, разгрузить не получилось. И не платишь… Пришью, — последнее слово даже не для водилы, так, подведение итогов.
— Да не тратьте вы на него пули, Гаврилович, — снова встревает Парфенюк. Он же…
— Закрой рот, рядовой! — рявкает Беда так, что Сергей вздрагивает. Потом он снова лупит водилу прикладом и, пока тот корчится, поясняет, приблизив лицо к Парфенюку: — Хочешь, Сережа, чтобы я и правда вынужден был его шлепнуть? Чего уже несколько раз обращаешься по именам? Даже этот тупица запомнит, понимаешь? И турки из него выпотрошат. А у них с ментами Вась-Вась, забыл? Хочешь, чтоб пока мы тут бродим, к моей Нельке пожаловали и заломили ручки? В милиции же списки всех служивших и…
— Я понял, Дмитрий… Молчу… — Твою…
Беда разворачивается к водиле. — Слушай, шофер. Ты меня запомнил? Впрочем, лучше не сильно запоминай. Лучше ты ничего и никого не видел. Но знай, если еще раз попадешься на ниве сотрудничества с захватчиками — пеняй на себя. Будешь сдыхать у меня полчаса минимум. Вспомнишь всю свою бестолковую жизнь. И о совести подумай. Ты не в курсе, что есть такая, но, может, вдруг проявится. Турки-то рано-поздно свалят. Как будешь вспоминать о взаимном вареве? И учти, работяги остальные тоже ведь не без глаз. Будешь получать на орехи, как только попадешь в подворотню. Да и власти, они ж такие: сами себе простят, а тебя, простодыру, возьмут на заметку. Будет у тебя в карточке особая черная метка, типа: «Не надежен. Потенциальный предатель». Впрочем, и не потенциальный даже. Подумай. А дабы думалось лучше…
Приклад «Калашникова» лупит крановщика уже совершенно не шутя, причем дважды. Похоже, водила без сознания.
— Отвяжи его, — командует Беда Парфенюку. — И сваливаем, покуда не очнулся и не запомнил, в каком направлении мы драпанули.
37. Детектив
От сумы до тюрьмы, как говорится. Но еще, оказывается, и до детектива. Считанные часы… о, даже всего час назад… Георгий Полеводов ведать не ведал о таких приключениях. Сейчас он не на летном поле, а сидит за рулем в своем родимом «жигулике». Мотор заведен, но машина не едет. Он ждет.
Здесь, около аэровокзала, все до странности в норме. Нет никакой паники. Конечно, народ несколько возбужден, но ничего особенного. Вот что делает простейший вывод из физики — «согласно обратному кубу мощности». Там, вблизи лайнера, наверное, даже автомобили, что полегче, переворачивало, а здесь окна ростом в половину здания, и хоть бы одно лопнуло. Благо сам Полеводов тогда не стоял, а осуществлял съемку полулежа: как автоматный, а то и пулеметный огонь творит из людей ломаные манекены, он доподлинно наблюдал; не стоило подставляться. Поэтому его не опрокинуло и не искалечило. А вот почему он вместо того, чтобы броситься помогать раненым и обожженным — по логике вещей таковые должны были появиться в приличном количестве, — кинулся, ноги в руки, обратно к аэровокзалу, это другая, параллельная история.