Приказ убить полковника милиции Ковалева и имитировать самоубийство отдал мне полковник Касарин, мотивов не объяснил.
20 сентября 1986 года я убил из автоматического пистолета АПБ с глушителем двух сотрудников Царандой в районе базара Шар-Шатта. Как их звали я не знал и раньше не видел, их фото и описание их машины передал мне полковник Касарин, мотивов убийства не объяснил. Улучив момент, я подошел к машине сделал несколько выстрелов и скрылся в толпе. Оружие я вернул полковнику Касарину.
26 сентября 1986 года я убил сотрудника ХАД, как звали я не знаю, о том, что это сотрудник ХАД я узнал от полковника Касарина. Причин его убийства тоже не знаю. Я убил его из подворотни, двумя выстрелами в районе Старого города, потом скрылся на автомашине Москвич. Оружие после убийства - пистолет с глушителем тот же самый что и в предыдущем случае, мне передал Касарин, после убийства я вернул пистолет ему.
27 сентября 1986 года я пришел на встречу с Касариным, он выглядел более нервным чем обычно. На этой встрече он сказал мне, что надо убить подполковника советской армии Цагоева, оперативного офицера штаба Сороковой армии и двоих его телохранителей, причем телохранителей надо убить обязательно это очень важно. Мотивов, почему это нужно сделать он мне не назвал и пообещал, что если я выполню это задание - он оставит меня в покое.
За каждое совершенное убийство я получал от Касарина П.П. деньги. Так за убийство Бояринова я получил одну тысячу рублей и пятьсот чеков, за каждое последующее убийство я получал по тысяче рублей и от трехсот до пятисот чеков. Деньги эти я расходовал на свои личные нужды
В содеянном раскаиваюсь.
С моих слов записано верно, мною прочитано.
Черновицкий П.М.
Листок за листком. Сконцентрированный ужас, втиснутый в сухие канцелярские формулировки допросов, перенесенный на бумагу старыми, раздолбанными армейскими печатными машинками. Подписи - подозреваемый, военный прокурор. Листок за листком -гнусь предательства, ужас смерти, омерзительный запах лжи...
Подполковник Цагоев задержался - обещал на час, а появился почти через два. Хлопнул дверью, кашляя от пыли прошел к столу.
- Ну? Ознакомились?
Слова прозвучали как то весело - неумеренно весело.
- Что это... - выдавил из себя Скворцов
- Что именно? Выражайтесь точнее, лейтенант.
- Это. Это же...
- Это протоколы допросов предателей и изменников Родине. Врагов народа. Часть мы выудили из органов военной прокуратуры, не дали их уничтожить. По актам то они уничтожены, а на самом деле вот они, родимые... Все на месте.
Подполковник любовно погладил папку, прежде чем убрать ее на место. Казалось, каким-то сюром, безумием, что ТАКОЕ лежало не в красной папке где-нибудь в надменной Москве, а здесь, в истекающем кровью Афганистане, в ободранном, с облупившейся краской канцелярском шкафу.
- Если хочешь что-то спрятать - положи это на самое видное место - подполковник словно угадал мысли Скворцова
- Но эти... почему... почему они все это делают? Они что не понимают?!
Это не был вопрос. Это был крик о помощи. Крик души человека, воспитанном в благочинном советском застое, верящего - сам того не осознавая он верил, верил искренне, по настоящему в правильность и праведность советских идеалов. Крик ужаса при виде ЧУЖИХ - людей, которые были воспитаны и жили в одной с ним стране, но образ мыслей, правила и ценности которых отличались от его ценностей и ценностей обычных советских людей настолько, что существовать с ЧУЖИМИ в одном обществе было совершенно невозможно. Точно также, как невозможно было сосуществовать в одном обществе с людоедами или рабовладельцами. Это был крик изумления и ужаса, подобный тому, какой мог издать человек, идущий со своим другом по ночному городу и вдруг увидевший, как у друга, которого он знает бог знает столько лет, растут волчьи клыки.
Подполковник Цагоев перегнулся через стол - и даже Скворцов, многое, несмотря на молодость повидавший в жизни ужаснулся выражению глаз советского офицера...
- Нет... Все они отлично понимают... - спокойный голос подполковника резко контрастировал с ненавистью, плескавшейся в его глазах - все они прекрасно понимают и знают. Просто мы забросили ловить врагов в последние годы - вот они и расплодились. Они не преступники, Скворцов, запомни это. Они - враги!
- Сысоев! Сысоев! Старлей, твою мать! Ты что, заснул что ли? Приди в себя.
Он выныривал из черных глубин памяти, из свившей гнездо в памяти беды, возвращаясь в настоящий мир, в выстуженный десантный отсек Мишки.
В реальность...
- Минута до сброса!
- Есть минута!
Бортмеханик выглянул в ревущую круговерть за окном - а то и дело начинался снег, погода была совершенно нелетной - и спрятался обратно.
- Видимости нет ни хрена! Идем по приборам! Высадим, где сможем!
Подполковник Цагоев показал ему большой палец - видимо экипаж летал по этому маршруту не раз и не два, только поэтому согласился лететь в такую погоду в этом опасном районе. Да и Цагоев с экипажем был знаком.
- Готовность!
Вертолет зависает над склоном - прошел снег, много снега им завалена вся площадка. Что там под снегом - если камни, то они останутся здесь навсегда. С раненым им не выбраться отсюда. Никогда.
- Пошел!
Один за другим, трое десантников с нескольких метров высоты прыгают с вертолета, падая, распластываются в снегу. Вертолет тут же берет курс домой, грохот его винтов постепенно стихает. Они остаются втроем - и кажется, что на необитаемой планете.
- Доклад!
- Норма.
- Норма.
Первый этап пройден - десантировались без происшествий.
- Обвязываемся.
Альпинистская веревка - сколько жизней ты спасла? Десять тысяч? Пятьдесят? Сто?
- Идти след в след. Все команды подаю рукой! Без команды не стрелять. Вперед!
Непонятно, как подполковник ориентировался здесь - но он, тянущий по виду лет на сорок, загнал двоих лосей-спецов меньше чем за час. Он шел по смертельно опасным склонам, где неосторожный шаг и вниз так, как будто участвовал в параде на какой-нибудь площади. Горы для подполковника были домом - и это было не преувеличение...
- Дреш, фаёри мекунам**! - крикнули откуда то спереди.
Сысоев рухнул в снег, лихорадочно освобождаясь от веревки, стесняющей движения, прижал к плечу приклад автомата, нацелив его туда, откуда раздался крик
- Свои - крикнул в ответ Цагоев с заметным, даже нарочито заметным акцентом
- А с вами кто, товарищ подполковник? - горные призраки этих мест, оказывается, хорошо знали русский***
- Тоже свои! Не стреляйте! Ништ фаёри!
Встречающих было, как и их - трое, в меньшей по численности группе ходить по горам, да еще и в снегопад было рискованно. Подполковник обнялся со всеми, как это было принято на Востоке. Двое из встречавших подполковника были афганцы, а вот третий - хоть и одет был как афганец, но был русским, на это указывала его русая борода. Дальше пошли двумя связками.
Через два с лишним часа, когда и Сысоев и Волков, несмотря на нештатные свитеры, успели основательно промерзнуть - пришли в какой-то кишлак. Маленький, засыпанный снегом, с едва заметным дымом из труб - топили здесь не так, как в Союзе, дрова продавались на вес.
- Заходим - приказал подполковник
В довольно большом по афганским меркам доме афганцы помогли им раздеться, не проявляя никакой враждебности, оружие они оставили при себе, да его никто и не требовал отдать. Сняли обувь. Из соседней комнаты вышел среднего роста человек, по виду тоже русский хоть и борода его была черного цвета, цепким взглядом окинул пришедших. Затем заговорил с подполковником на местном наречии...
- Пошли.
Первым зашел тот же моджахед, который только что вышел из комнаты.
В соседней комнате уютно бурчал маленький японский генератор - мечта любого подразделения советской армии, горела запитанная от него лампочка, грела жаровня с углями. На коврах, в углу комнаты поджав под себя ноги по-турецки, сидел средних лет, невысокий, даже щуплый, с короткой бородой афганец и читал какую-то книгу. Взглянув на вошедших, он поднялся им навстречу.
- Я рад приветствовать гостей в моем доме... - сказал он по-русски****
- Да пошлет Аллах удачу вашему дому - поблагодарил подполковник Цагоев
* прим автора - пример солдатской смекалки. Ми-8 тогда бронированных не было не то, что сейчас, он пробивался даже пулей АКМ. Вот и клали перед вылетом чугунную сковородку под задницу, да так и летели. Известны случаи когда добрый советский чугун - а в СССР чугуна на столовые принадлежности не жалели - спасал от пули ДШК.
*** стой, стрелять буду!
*** прим автора - про то, что рядом с Масудом постоянно были русские - это не выдумка. Командиром подразделения охраны и личным телохранителем Масуда был человек по имени Николай. По свидетельствам очевидцев, подготовкой пулеметчиков у А.Ш. Масуда занимался бывший советский военнослужащий, взявший имя Абдолло. Рядом с Масудом были и другие русские, не раз перехватывали разговоры на русском по рациям.
**** Достоверно известно, что А.Ш. Масуд свободно владел шестью языками, в том числе и русским. Не расставался с книгой. Приведенная формулировка - типичное приветствие афганцев гостям их дома. То, что А.Ш. Масуд приветствовал их именно на русском, на их языке - было проявлением уважения.
Вашингтон, округ Колумбия
Перекресток шестнадцатой и Л-стрит.
Март 1987 года
Тот, кто думает что властей в Соединенных штатах Америки три - законодательная, исполнительная и судебная, наверное никогда не был в Вашингтоне и не варился в местной политической кухне. Тот же, кто варился, знает, что властей этих - четыре, причем четвертая власть не ограничена никакими противовесами и не имеет никаких сдержек. Четвертая власть - это пресса.
Кто-то считает, что пресса и Первая поправка к конституции* - это благо для Америки, кто-то - что это зло. Несомненно одно - к прессе неравнодушны все без исключения.
Среди тех, кто считает, что пресса это благо, прежде всего - сами журналисты. К этой категории так же относятся различные правозащитники, исследователи и в меньшей степени - обычные граждане. Сложно найти тему, которая не была бы освещена тем или иными американским изданием, иногда с публикацией секретных данных. Обычные граждане прессу в повседневной жизни не особо замечают - но на ущемление ее прав реакция чаще бывает очень бурной.
Ко второй категории - тех, кто прессу тайно или явно ненавидят - относятся политики и сотрудники спецслужб. Первые - хоть они и являются публичными политиками и обеспечивают себе публичность посредством прессы, доносят свои взгляды до общества и обеспечивают себе переизбрание - ненавидят прессу, потому что боятся ее. Журналисты непредсказуемы, их слишком много и никогда не удается договориться со всеми. Кто-нибудь - но обязательно начнет копать и докопается до того, что хотелось бы скрыть - и с ликующими возгласами вынесет это на публику. Сотрудники спецслужб ненавидят журналистов за их маниакальное желание узнать то, что является секретным и должно оставаться таковым.