Глава 7
Бешеные изумруды Чусовой
Если бы Митяй знал, что в августе на Южном Урале будет стоять такая скверная погода, то он точно отложил бы поездку на следующий год, но тогда наверняка лишился своих говорящих камней. Ещё во время своего первого ведлования над водами Волги, которая несла в себе воды реки Чусовой, он понял, что его изумруды ещё немного подросли и продолжают набирать силу, делаясь чёрт знает чем, что ему ещё предстояло обуздать. Присев на корточки у воды, он сначала даже отдёрнул руки, такая мощная волна энергии протянулась к нему по воде от изумрудов через многие сотни километров. Вот тогда-то он и понял, что с говорливыми камешками ему придётся повозиться и что ему обязательно нужно забрать их до середины октября. Только поэтому Митяй не стал торопиться и даже позволил Даниле сварганить себе струг-танкер, понимая, что тому очень хочется успеть в этом году помотаться до зимы, а она обещала быть довольно суровой, по всей Волге. Когда они поднялись по Самаре до того места, где в его время стоял город то у подножия довольно высокого холма, на правом берегу уже возвышалась ректификационная колонна, неподалёку от неё нефтяники уже каптировали камнем довольно мощный нефтяной родник, поднятый из глубин на поверхность, из которого нефть текла в большое нефтехранилище, также построенное из камня, цемент они привезли с собой, а камни прибежали к ним сами, и матерились так, что ему даже стало стыдно за свою невольную слабость. Митяй сдуру выложил старшим ведлам все свои знания ненормативной лексики.
Матерились же нефтяники из-за того, что благодаря дурной башке князя Данилы, они сели на скважину с попутным газом, которого пёрло из-под земли просто дофигища. Нет, газу они радовались, как дети, это же самый настоящий подарок судьбы, вот только газового оборудования у них с собой не было и потому далеко окрест местное население шугалось из-за того, что в небо ударял длинный язык пламени, вырывавшийся из стальной трубы. Ну, а так всё было нормально, хотя в нефти и было до чёрта серы и парафина, но это их только радовало, значит и с производством резины хлопот не возникнет. Зато отличнейшего качества чистая и прозрачная соляра уже текла по трубам в танки струга, а Данила Штурман целовал чумазых нефтяников аж в гланды за такое славное топливо и моторное масло. Пока нефтяники устанавливали нефтеперегонный заводик, речной князь со своими парнями и девчонками сладил им две отличных деревянных общаги и шикарную баньку и всё это за каких-то две недели. Быстро разгрузившись на берегу и заполнив все пустые бочки солярой и моторным маслом, оставив нефтяникам два мотобота, три Большие Шишиги и три трёхколёсных мотоцикла, Митяй, не задерживаясь, отправился в путь. С вершины холма он увидел в бинокль местных охотников, прибывших на разведку, а потому знал, что уже очень скоро число жителей Нефтеграда увеличится.
После этого начался нудный подъём по Уралу. Митяй, видевший эту реку по телевизору всего однажды, в кинофильме «Чапаев», чуть было в сердцах не переименовал её в Петлюру, так она петляла по холмистой лесостепи. Змея и та узлом бы завязалась. Однако, что ещё хуже, плыть было очень далеко и они, на трёх мотоботах и шести вездеходах, добрались до горы Магнитной только в конце июля месяца. На строительство Магнитогорска каменного века отряжался самый большой стройотряд, почти триста ведлов, мастеров на все руки. Железо железом, но реки Южного Урала поразили Митяя и ведлов до полного изумления своими неисчислимыми богатствами. Мотоботы, как только их разгрузили, сразу же поплыли в обратный путь за топливом, а ведлы-мастера установили палатки и первым делом принялись проектировать под руководством князя Виктора Сталевара город Магнитогорск. Митяй уговорил того назвать его так и тот, почесав затылок и повздыхав, согласился. Ну, а он вместе с Таней и ещё двенадцатью своими спутниками, переночевав на берегу реки Урал, беляки спать не помешали, утром отправился в путь, сидя за рулём Пахома, прочного, как танк «Т-34», мощного, словно ракета «Сатана», и ничуть не уступающего по своей надёжности винтовке системы Мосина. Во как.
Река Урал позволяла им продвинуться на север ещё на несколько десятков километров вдоль хребта Уралтау, примерно до Верхнеуральска и даже выше, но он повернул обратно. Они спустились на пару десятков километров и поплыли по не очень широкой речке Гумбейке и вскоре Митяй сел за штурвал автожира, поднялся в воздух и принялся искать наиболее удобный и безопасный путь. Резина, изготовленная Нефтяной княгиней Софьей, была выше всяческих похвал, но она ведь по сути дела ещё не видела каменистой почвы. Вскоре они вырвались на степные просторы Зауралья, доехали до реки Исети и поднялись по ней до Екатеринбурга. У Митяя, к счастью, оказалась на одном из дисков отсканированная карта этого города и его окрестностей, а потому, как только они доплыли до слияния с Исетью реки Арамилки, по берегу которой пролегал его дальнейший путь, он приказал выбираться на берег и разбивать капитальный лагерь, объявив, что дальше поедет один, на Пахоме. Что тут началось. Женщины возмущённо завопили, мужики принялись рвать на себе рубахи, а Таня, она как раз кашеварила, так и вовсе чуть не стукнула его по голове стальной поварёшкой. Однако, Митяй властно поднял руку и вполголоса прорычал:
– Прекратить разговоры. Тихо вы, раскричались, как фазаны в курятнике. Это не простые говорящие камни, а особые. Сдаётся мне, что Мать Земля начала их растить для меня в тот самый день, когда Танюшка своими глазами пробудила мою душу к ведловству. Я не спешил сюда приехать и потому мои говорящие камни успели набрать совершенно дурную, бешеную силищу и каждого ведла, кто осмелится к ним приблизиться, они попросту сожгут, как свечку. Он не успеет и пискнуть. Поэтому я должен поехать за ними один и усмирить их. Ну, а вы, если не хотите погибнуть ни за грош, должны сидеть здесь и не сдвигаться с этого места в ту сторону, – Митяй махнул рукой в северо-западном направлении, – ни на шаг. Если не верите мне, то взгляните на свои говорящие камни. Они вам сами всё скажут.
Ведлы достали свои говорящие камни и, взглянув на них, ужаснулись. Все они мрачно потемнели и налились неприятным, пугающим, серовато-зелёным цветом, хотя ещё недавно были яркими и нарядными. Он не стал говорить, что изумруды могут подпалить задницу и ему, если он в чём-либо ошибётся, но Таня это и сама поняла, но всё же не испугалась, эту женщину и махайрод не смог бы испугать, а потому тихо сказала:
– Да, Митяй, Мать Земля вырастила эти камни только для тебя одного. Будь очень осторожен, когда станешь открывать их дом. Они очень своенравные, как и ты сам. Если ты их покоришь, то станешь самым великим ведлом. Митяй усмехнулся и ответил:
– А вот это вряд ли, Танюша. Среди вас уже сейчас есть ведлы посильнее меня, так что я просто стану довольно сильным и могущественным ведлом с говорящими камнями. Сила ведла зависит не от его камней, Танюша, а от него самого.
Тимоха, с ужасом глядя на свои говорящие камни, некогда имевшие совершенно потрясающей голубизны цвет, сказал:
– Зато, Митяй Олегович, глядя на свои говорящие камни, мы будем знать, как обстоят дела у тебя. Мне кажется, учитель, что Мать Земля обязательно захочет тебя проверить на вшивость.
На юное дарование тотчас зашикали, мол ты что такое говоришь нашему ведару, но Митяй рассмеялся и воскликнул:
– Правильно глаголешь, отрок! Значит так, ребята, я возьму с собой автожир и побольше харчей, мне там будет не до охоты. Чтобы там Мать Земля о себе не думала, я не собираюсь ползать перед ней на пузе. Грубить ей и насиловать природу, я, конечно, не стану, но если потребуется, покажу свою силу и решительность, ну, а вы устраивайтесь здесь. Дом поставьте и живите, как люди, поверьте, мне там чуть ли не до холодов валандаться придётся. Уже завтра моросить начнёт, через неделю дожди зарядят, а там и похолодает. Ну, всё, а теперь ложимся спать. Мне завтра рано вставать и отправляться в путь. Большие реки мне точно не попадутся, а потому понтон мы с Пахома снимем.
В сумерках подул холодный, северо-западный ветер с гор, всё небо заволокло тучами и стало моросить. Когда утром Митяй, голый по пояс, вышел из палатки, чтобы умыться в реке, то даже матюгнулся. Мало того, что дул холодный ветер, так в воздухе ещё и висела тончайшая водяная пыль, отчего тот казался липким и противным. Не смотря на это безобразие он умылся, почистил зубы и стал собираться в дорогу. Ещё возле Магнитогорска, когда делал аэрофотосъёмку, он поднялся на автожире в небо почти на километр и поскольку стояла прекрасная солнечная погода, то увидел, что на севере и северо-западе не горах ещё лежат ледники, причём вполне приличного размера, все изрезанные водными потоками. Как обстояла ледовая обстановка здесь, он не знал и если небо не прояснится хотя бы на полдня, то не скоро и узнает. Машина была собрана в дорогу ещё с вечера и Митяй впервые пожалел, что не взял в эту поездку Крафта. Только этот пёс мог сопровождать его в поездке к верховьям Чусовой, куда Митяя тянуло, словно магнитом и он смог бы найти нужное место даже с закрытыми глазами и добежать до него пешком, но всё же решил отправиться на Пахоме.
Пахом был единственной Большой Шишигой, на более широком переднем бампере которого Игнат установил мощный водяной насос и съёмный лафетный ствол, если Митяю придётся размывать струёй воды какую-нибудь преграду. Производительность насоса на максимальных оборотах двигателя составляла двести семьдесят литров в секунду и воду он мог подавать под давление около сорока атмосфер, поднимая струю вверх на полтораста метров и поэтому работать с ним можно было только прикрутив к бамперу лафетный ствол . Зато и управлять им можно было с помощью гидравлики не выходя из кабины. Достал из отсека на крыше будки десять рукавов, каждый длиной по семь метров и в двести миллиметров диаметров, подсоединил их к насосу, опустил в воду водозаборный цилиндр с сеткой и вперёд, гони гусей. Именно с помощью этого насоса Митяй и намеревался размыть дом своих говорящих камней, находящийся на склоне довольно высокой горки, стоящей на берегу реки Чусовой. Он попрощался с Таней, остальными своими друзьями, сел в Пахома и поехал вдоль реки. Местность здесь была холмистая, местами поросшая лесом, но главное, глубоких оврагов и очень уж высоких холмов не было, а вдоль берега реки ему вообще почти ничто не мешало ехать, но он старался к ней особенно не приближаться, чтобы не нарваться мокрый галечник, где сверху сухо, а под мелкими камнями песочная жижа пополам с крупняком, там запросто все три моста оставить можно было.
Тем не менее ехать быстро не получалось. Приходилось то и дело петлять, объезжая непролазную чащу из двух, трёх десятков громадных сосен, которым, почему-то, вздумалось вырасти группами. Однако, Митяй не ворчал и за Макиту не хватался, чтобы показать, кто здесь хозяин. Он терпеливо пробирался вперёд, петляя, как заяц, и вскоре, часа через четыре, проехав сквозь лес, который издалека не казался таким уж страшным, выехал на открытое пространство обычной холмистой лесостепи. По Арамилке ехать было бы просто безумием, так много в её русле скопилось каменных валунов, один красивее другого, почти каждый был яшмовым, но среди них попадались и глыбы малахита. Урал, однако, главная сокровищница России-матушки. Митяй уже было обрадовался, но вскоре, километров через семь перед ним встал стеной такой высоченный и густой лес, стеной преградивший ему путь к Чусовой, до которых, как он чуял нутром, оставалось всего каких-то сорок километров, что он внутренне содрогнулся. Тем не менее он смело поехал вперёд, чтобы застрять в этом лесном лабиринте на целых две с половиной недели. Честно говоря, если бы не буреломы, то он никогда не проехал бы через этот лес на Пахоме и уже раз тридцать пожалел, что не отделился раньше от основной группы, не поплыл искать Каму и не стал подниматься вверх по Чусовой по воде, но делать уже было нечего.