— Уж пятый год, — снова улыбнулась девушка, — если честно, я очень хотела сюда попасть. Мне очень повезло.
— Вы москвичка?
— Ага, а вы откуда? У вас очень интересный говор, даже не могу понять, какой.
— С юга. — Юрий помедлил с ответом, решая, не относится ли это к числу запрещенных вопросов. Вроде нет. — Из Одессы. Оттого, наверное, и говор такой.
— Правда? Никогда там не была. Вот бы побывать! Потемкинская лестница, знаменитый броненосец. И истории проходила, а история мне всегда нравилась. Красивый город?
— Очень. Хотя Москва, наверное, красивее.
— А у вас семья есть? — Ого, это она к чему?
— Была. Жена и сын, совсем уже взрослый... был.
— Простите, товарищ Крамарчук, я не хотела. Не нужно больше ничего говорить, ладно?
Подполковник кивнул. Интересно, что она подумала? Впрочем, какая разница...
— Интересная у вас форма... ой, извините, мне об этом нельзя.
— Да, об этом лучше не стоит.
Несколько секунд молчали. Крамарчук потянулся было к папиросам, но убрал руку. Верочка понимающе улыбнулась:
— Курите, товарищ Крамарчук, я привычная. Нет, правда, курите, я ж вижу, что хотите. Мне дым даже нравится, а вот курить — нет.
— Спасибо. — Подполковник закурил, все-таки отойдя к окну. — А вы замужем, Вера?
Девушка немедленно покраснела, и Юрий мысленно обругал себя: похоже, не стоило задавать подобный вопрос. Чай, не девяностые с двухтысячными на дворе. Хотя она ведь тоже спросила...
— Нет, товарищ Крамарчук. Был жених, но его отправили служить... в другой округ, в общем. Такие дела.
— Верочка, если не против, называйте меня Юрием, мы ведь сейчас вроде как неофициально общаемся.
— Я не против, товарищ... Юрий, просто вы старше меня, и как-то неудобно...
— Вполне удобно.
— Ну, хорошо, — девушка улыбнулась, — если вы настаиваете, пусть так и будет. Неофициально.
— Вот и хорошо. — Крамарчук затушил папиросу в пепельнице и сел на свое место — Ты Уж прости, что не даю спать, просто мне и вправду было очень не по себе сегодня, — Он как-то естественно перешел на «ты»; девушка отреагировала на это спокойно. — Нервы, наверное, я уже давно не мальчик. Столько всего навалилось.
— Наверное, — неуверенно ответила Вера. — Я видела, сколько вы работали за эту неделю — вам отдохнуть.
— Отдохну, — грустно хмыкнул подполковник может, послезавтра и отдохну. Кто его знает Ты прости старого дурака, заболтал совсем, да? А тебе верное, спать хочется?
— Да что вы, я ж говорила — привычная. Иногда по две ночи спать не приходится. Всякое бывает.
О том, что же такого «всякого» бывает на ее службе Крамарчук предпочел не думать.
— Ступай спать, Верочка. И спасибо тебе. Вроде полегчало.
— Да за что ж спасибо-то? — искренне удивилась она. — Мне тоже было приятно с вами поговорить, нет, честно приятно. Так что и вам спасибо. Спокойной ночи. — Сержант встала, привычно одернув форменную юбку.
— Вера... — Голос подполковника остановил ее возле двери. — Я прекрасно понимаю, что ты сейчас на службе. Ты ведь должна теперь написать рапорт?
— Да, — чуть помедлив, кивнула она. Что ж, хоть честно. Могла бы, наверное, и соврать.
— Вот и пиши, не сомневайся. Мне ведь, наверное, тоже придется товарищу майору рассказать, понимаешь?
— Наверное. Так я пойду?
— Иди, Верочка, спасибо тебе. Спокойной ночи. Дождавшись, пока за сержантом захлопнется дверь, Юрий подошел к окну, взглянув в ночную темноту. Несмотря на короткий и, в общем-то, не особо содержательный разговор, на душе и вправду чуть полегчало. По крайней мере, он больше не ощущал того давящего одиночества, что раньше. А вот чуждость? Куда ж от нее денешься, от чуждости этой? Он здесь, как ни крути, пока что никто и звать его никак. Эх...
Подойдя к столу, Крамарчук решительно набулькал полный стакан коньяка — хрен с ней, с той нормой, и залпом выпил, даже не почувствовав вкуса. Подошел к вешалке . разглядывая свой выстиранный и отутюженный камуфляж . Потерянное еще в первый день переноса кепи , тоже аккуратно отглаженное, поблескивало эмалью кокарды с украинским трезубцем посередине. Форма выглядела словно только что из военторга — и в то же время казалась, отчего-то, абсолютно чужой. Как и сверкающие, только что вычищенные до зеркального блеска берцы.
Слишком многое произошло за эти дни, слишком многое поменялось в нем самом. Он прекрасно понимак отчего на встрече со Сталиным ему нужно быть в своей старой форме, но надевать ее неожиданно не хотелось. Не хотелось, потому что теперь и она тоже была чужой, принадлежащей совсем другому времени и другой реальности, реальности, которая, скорее всего, уже никогда не наступит. Захотелось закурить, но Крамарчук пересилил себя, умылся холодной водой и лег на скрипнувшую пружинами кровать.
И неожиданно для самого себя заснул, даже позабыв погасить настольную лампу.
Глава 12
Москва, площадь Дзержинского, 26 июля 1940 года
Несмотря на считанные часы сна, проснулся подполковник удивительно бодрым. Глянул на хронометр — без четверти семь. Однако... шалят нервишки, шалят. Аккуратно застелив постель — поди, знай, вернется ли, — он принял холодный душ и побрился ненавистным « Золингеном », ухитрившись порезаться всего один раз. Не испытывая вчерашних сомнений, натянул футболку и камуфляж, зашнуровал ботинки. Зачем-то потрогал уже успевшие стать непривычными погоны на плечах — подполковник , ага. Количество звезд не изменилось ни в ту, ни в другую сторону. Натянув кепи, глянул в зеркало. Кстати, хорошо, что он хоть не в парадке сюда перенесся — объяснять Иосифу Виссарионовичу, отчего у него на груди, рядом с советским еще ромбиком выпускника высшего общевойскового училища, малиновый тевтонский крест в лавровом венке «За доблесну вшськову службу Батьювщинь» как-то не хочется. Не поймут. Трезубец-то еще ладно, а вот крест, да в преддверии известных событий, в общем, подставляться не хотелось.
Будто съезжающий из гостиницы постоялец, Крамарчук прошелся по комнатам, с грустью поймав себя на мысли, что ничего личного у него здесь нет. Ни вещей, ни книг, ничего. Даже бритвенные принадлежности были казенными. Снова вернулась вчерашняя мысль о том, что он никто в этом времени. Чужак. Напичканный не шибко глубокими знаниями о будущем чужак, на самом деле не имеющий ни малейшего представления о том, чем на самом деле живет эта реальность.
Лишь поверхностно, вскользь коснувшись быта этого времени — понял ли он его, ощутил ли его дух? Даже недавнее общение с Верой: многое ли оно для него открыло? Да ничего! Излагать на бумаге свои мысли легко, а вот стать частью этого мира? Да, честно говоря, его ли они, эти самые мысли? Или просто вычитанные в книгах, надерганные из фильмов и газетных публикаций очередные сенсации вкупе с сентенциями? В духе неготовности к войне, трусости Сталина и величия германской военной машины? Вот именно...
Раздраженно выругавшись — кстати, интересно , в этом времени уже изобрели прослушивающие устройства? — Юрий подошел к окну и закурил последнюю припрятанную на черный день сигарету. Проснувшаяся столица уже жила своей жизнью, от которой его отделяли не только три этажа здания бывшего страхового общества «Россия», а почти семьдесят долгих лет. Докурив, подполковник с каким-то особым удовольствием отправил-таки окурок вниз. Майор будет недоволен? Да по фигу! Или Крамарчук сегодня убедит Сталина, или нет. Если нет — какая ему разница? Расстреляют? Ой, вряд ли. Скорее запихнут подальше и поглубже, так, на всякий случай. Шоб було. Впрочем, для него это уже не будет иметь никакого значения.
В распахнувшуюся без стука дверь быстрым шагом вошел Лаврентий Павлович. За спиной маячил хмурый майор . Берия придирчиво оглядел Крамарчука и с улыбкой протянул руку:
— Ну, доброе утро, Юрий Анатольевич! Вижу, уже собрался? Это хорошо, это правильно. Миша, обожди в коридоре.
Дождавшись, пока за майором закроется дверь, народный комиссар несколько секунд помолчал, затем заговорил:
— Догадываешься, к кому мы сейчас пойдем?
— Конечно, Лаврентий Павлович. — Упоминать лишний раз имя Сталина подполковник не стал.
— Это хорошо, что догадываешься. — Берия замялся, подбирая нужные слова, чем заставил Крамарчука слегка напрячься.
— Короче так, Юрий Анатольевич, о чем тебя будет спрашивать товарищ Сталин, я не знаю, меня там не будет. Отвечай честно, не юли, он этого не любит и сразу почувствует. Но и лишнего не болтай. Ну, и... — наркомвнудел снова замялся, — ...постарайся ни меня, ни себя не подставить. Понимаешь, мне кажется, есть некоторые, э-э, моменты , о которых даже товарищ Сталин знать не должен.
Крамарчук внутренне усмехнулся: по крайней мере, на один из волновавших его вопросов Берия, сам того не желая, ответил - Если б комнату прослушивали, он бы ничего подобного не сказал. Что ж, поиграем по этим правилам.
— Какие именно моменты, товарищ Берия?
— Если бы я знал, — вполне искренне вздохнул тот. — Ты не думай, что Лаврентий Павлович совсем уж ничего не понимает. То, что ты о семье товарища Сталина ни полслова не сказал, я вполне одобряю) и не хотел бы я об этом знать, если честно (врет конечно, — усмехнулся Юрий про себя, — еще как бы хотел! Вот только не решилсявыяснять»), А вот что ты еще скрываешь? Да погоди, подполковник, не петушись, ни в чем я тебя не обвиняю, — успокаивающе махнул он рукой, — просто мало ли что ты еще можешь знать? Сложно у вас там все, в будущем. Запутанно и непонятно. Я б, например, на твоем месте пару тузов в рукаве придержал. Без обид, подполковник.
— А если их и вправду нет, этих тузов? — Юрий без труда выдержал взгляд наркома. — Да, вы правы, у меня есть сведения о семье товарища Сталина, но знакомить вас с ними я не стал, исключительно руководствуясь и вашей, и собственной безопасностью. Есть вещи, которые лучше просто не знать, товарищ народный комиссар. Даже вам.
— Ну и правильно, — с подозрительной готовностью согласился Берия. — Кстати, документы твои я проглядел — ты молодец, Юрий Анатольевич, время зря не тратил, хорошо поработал, хвалю! А что коньяку так мало пил? Хороший же коньяк, из моих личных, так сказать, запасов.
— Это вам Верочка доложила? — Уже произнеся это, Крамарчук мысленно обругал себя — ну и к чему было девку подставлять? Идиот. Впрочем, Берия был настроен вполне добродушно:
— Да при чем тут твоя Верочка? Рангом не вышла, чтобы в моей компетенции быть. Ей и майорского руководства за глаза хватит. — Лаврентий Павлович с усмешкой кивнул в угол комнаты, где стояли три непочатые бутылки. — У товарища Берии и свои глаза имеются. А что, понравилась девчонка?
— Что вы, товарищ народный комиссар, такое говорите?
Берия хмыкнул, но тут же снова стал серьезным.
— Вижу, понравилась. Ладно, шутки пока оставим. И девушек тоже. Слушай-ка, Юрий Анатольевич, вот насчет одного документика... Ты всерьез считаешь, что войны уже никакие избежать?
— Никак, товарищ Берия. Главное ведь в том, что началась. Вопрос только, когда МЫ в нее вступим. И в каком качестве. В смысле — в какой степени готовности. Ну, и как закончим, разумеется.
— А что, есть варианты? — прищурился нарком. — Относительно «закончим»?
— Нет, конечно, — не отвел тот взгляда. — Но хотелось бы пораньше. И — не так, как было... в реальности. В той реальности, понимаете?
— Понимаю. — Лаврентий Павлович зачем-то поправил пенсне. — Ладно, поехали.
Ожидавшая их во дворе машина оказалась уже знакомым черным «Паккардом», разве что окна на сей раз зашторены не были. Майор привычно занял место рядом с водителем, подполковник с наркомом уселись сзади. Пока ехали — хоть и недолго, но все ж таки, — Юрий не отрывался от окна, с жадным любопытством рассматривая предвоенную столицу, благо сегодня ему никто в этом не препятствовал.