Москвы Крамарчук практически не знал. В своей прошлой жизни он был здесь несколько раз, но с городом так и не познакомился — вечно не хватало времени.
— А куда вы посоветуете, Верочка? — по-одесски вопросом на вопрос ответил Юрий и добавил: — давайте куда-нибудь недалеко, пешочком. Не хочется в транспорте трястись. Погода просто замечательная, даже не верится, что уже осень. Хотя у нас в Одессе этот месяц еще практически продолжение лета.
— Ну что ж, пойдемте. — Кокетливо улыбнувшись девушка взяла подполковника под призывно отставленный локоть и неторопливо повела его по улице Кирова, направляясь в сторону Чистопрудного бульвара. Спутники прошли мимо здания Главпочтамта и свернули направо, к прудам. Здесь, на Бульварном кольце, уже вовсю царила воспетая литераторами золотая осень, щедро устлавшая дорожки шуршащим ковром из желтых, красных и рыжих листьев. Осеннее солнце дарило последние теплые деньки, и блики на пруду слепили глаза. Юрию вспомнились слова известной песни Игоря Талькова, и он, не в силах сдержаться, тихонько напел несколько строк:
Чистые пруды, застенчивые ивы.
Как девчонки смолкли у воды,
Чистые пруды — веков зеленый сон,
Лишь дальний берег детства,
Где звучит аккордеон.
— Какая красивая песня, — отозвалась Вера. — Только грустная. Это оттуда? Из вашего времени, да?
— Да, Верочка. — Крамарчук задумчиво глядел на покрытую едва заметной рябью воду. На душе было грустно — не к месту припомнившиеся строки напомнили о семье. — Оттуда. Из будущего, ставшего прошлым. Или наоборот. Пойдем дальше?
Уловившая его состояние девушка молча кивнула.
Еще работала лодочная станция, и Юрий предложил прокатиться на лодке. Сказывалась ежедневная сидячая работа с бумагами и несколько проведенных в замкнутом помещении месяцев: несмотря на получасовую утреннюю гимнастику и принесенные по его просьбе гантели, подполковнику не хватало физической нагрузки. Поколебавшись секунду — видимо, прикидывала, насколько это опасно для столь ценного подопечного, Вера согласилась. Они взяли весла, прошли по щелястому дощатому причалу, лодочник оттолкнул лодку, и она заскользила по глади пруда.
Крамарчук с удовольствием греб, откровенно наслаждаясь возможностью поработать мышцами. Ну и вообще — когда еще можно будет вот так вот запросто покататься на лодке в центре Москвы, да еще и в обществе весьма красивой женщины? Справа затрезвонил трамвай, и Юрий вспомнил, как во время предыдущей прогулки Верочка рассказывала, что на нем она добирается на службу из Замоскворечья.
В прошлый раз они ездили в Сокольники. Спустившись в метро на площади Дзержинского, они сели тогда в красно-желтый вагон образца 1937 года с удобными кожаными диванами: в своем времени подполковник подобных уже не застал. Московское метро сорокового разительно отличалось от своего потомка из девяносто пятого года, когда Юрий приезжал сюда в последний раз. Толпы раздраженных людей на платформах, нищие, торговые ларьки и лотки в переходах, попрошайки в вагонах метро, усиленные в связи с началом первой чеченской войны патрули. Сравнение, увы, было отнюдь не в пользу будущего.
— Юрий Анатольевич, — нежный голос сержанта выдернул подполковника из воспоминаний, — кажется, мы сейчас протараним вон ту лодочку. — Девушка звонко засмеялась.
Выросший у моря Крамарчук привычно протабаН и л веслом, меняя курс. Убедившись, что утлое суденышко более не собирается устраивать аварийную ситуацию на воде, он тоже улыбнулся, взглянув на попутчицу:
— Простите, Верочка, задумался. Вспомнил нашу прошлую прогулку. Знаете, ваша Москва намного красивее моей. Мы слишком многое потеряли. — Подполковник сделал несколько сильных гребков. — Слишком многое...
Мгновенно став серьезной, девушка кивнула, продолжая внимательно наблюдать за Юрием. Вообще после того как сержанта посвятили в истинную историю Крамарчука, ее отношение к странному протеже народного комиссара изменилось. И помимо извечного женского любопытства и кокетства Веру порой охватывала жгучая жалость и сострадание к этому сильному и умному человеку. Ведь попав сюда, он лишился и семьи, и друзей, и некоторым образом даже самой Родины.
При этом девушка догадывалась, какую ответственность за еще не свершившееся будущее он испытывает. Не зря же все, что он пишет, немедленно передается лично товарищу Берии, и тот просиживает над записями ночами, а потом... она догадывалась, к кому они попадают потом, но не решалась обсуждать это даже с самой собой. Ей очень хотелось дать этому немыслимо одинокому человеку хоть немного тепла, чуточку участия, но как это сделать, она не знала. Как не знала и того, имеет ли на это право. И хотя порой это желание становилось даже излишне сильным и каким-то, хм, ну, слишком женским , что ли, Вера одергивала себя, напоминая, что она находится на службе. Да и вряд ли Юрия интересует какая-то не отличающаяся особой красотой простая девчонка. Кто она ему? Не жена, не любовница, просто сослуживец, вряд ли более...
Они катались еще минут сорок, а затем, сдав лодку, неспешно прогулялись по бульвару до улицы Чернышевского, прошли по Маросейке мимо Политехнического музея и вскоре вернулись на площадь Дзержинского. Прогулка заняла почти два часа.
Сейчас обед, и за работу. Хрен с ним, с тем выходным, не до отдыха. Работы впереди еще... ох сколько еще впереди работы! Взять ту же фронтовую ПВО: да, зенитки у нас есть, и неплохие, но они буксируемые, калибром 76 мм и 85 мм, требующие времени и на развертывание, и на зарядку, и на наведение на цель. А у немцев зато — двадцати- и тридцатисемимиллиметровые «Флак-системы», которые хоть на колесную, хоть на гусеничную базу ставь. Ну нет у нас нормальных мобильных автоматических пушек, только счетверенные «Максимы» да флотские 25- и 37-миллиметровки, с которыми против «лаптежников» сильно не навоюешь. А ведь при средних скоростях и высотах полета местной штурмовой и бомбардировочной авиации именно скорострелки и могли бы надежно прикрыть войска с воздуха!
Тем более что скоро, после развертывания массового производства «Т-34», освободятся тысячи шасси от снятых с производства легких танков. Сначала хоть бы привычные «КПВТ» на поток поставить, хоть в спаренном, хоть в одноствольном виде, а там уж можно и кое-что покрупнее, калибром в двадцать-тридцать миллиметров. Хотя, с другой стороны, наверняка у нас есть и опытные образцы, и замечательные конструкторы, так что в первую очередь нужно с представителями ГАУ и производственниками разобраться. Показательно разобраться, как товарищ Сталин умеет. Вот только хватит ли времени развернуть серийное производство?
Или та же медицина. Михаила Ильича по его наводке спасти успели — здорово, уже одним только этим удалось существенно ускорить работы над доводкой до ума старой тридцатьчетверки и разработкой новых модификаций. Но ведь это была, по сути, просто счастливая случайность — несколько нашедшихся в медсанчасти полигона упаковок с флаконами цефотаксима плюс кое-какие антибиотики из медицинского блока потопленного эсминца! А ведь пенициллин уже открыт Флемингом, и до начала его массового производства в СССР осталось всего пару лет.
Нет, Крамарчук об этом, конечно, тоже писал, но Ратят ли внимание на скромную страничку, озаглавленную «Медицина», на фоне новейших танков, самолетов и грядущего в скором времени ядерного оружия? А ведь это — миллионы спасенных жизней, сотни тысяч вернувшихся на фронт опытных и обстрелянных бойцов! Или те же противошоковые и обезболивающие средства, перевязочные пакеты в прорезиненной упаковке для накладывания окклюзионных повязок, уже помянутые индивидуальные аптечки? Это тоже оружие, и оружие серьезное.
Проблема в том, что сам он о медицине, и особенно фармацевтике, имеет весьма далекое представление. Возможно, мог бы помочь не пострадавший при обстреле и пожаре медицинский отсек «Макфола», но тут судьба сыграла злую шутку: после пребывания в воде часть лекарств можно было смело выбрасывать, а с некоторых герметично укупоренных флаконов попросту смыло этикетки, и разобраться, где какой препарат, теперь было практически невозможно. Правда, большинство флаконов, пластиковых баночек и блистеров с таблетками или ампул все же уцелело, и даже названия и дозировки вполне читались, благо были нанесены несмываемой краской, но и тут обнаружилась серьезная проблема. Названия и состав большинства препаратов ни о чем не говорили не то что Крамарчуку, но и местным фармакологам. Даже и в двадцать первом веке американская номенклатура коммерческих названий лекарств зачастую не совпадала с отечественными стандартами — что уж говорить про сороковой-то год?! Конечно, если среди спасенных членов экипажа окажется врач, тогда, возможно, все упростится. А вот с одноразовыми шприцами и системами для внутривенных вливаний в вакуумной упаковке ничего плохого не произошло, правда, Юрий понятия не имел, велики ли шансы наладить их производство на имеющемся технологическом уровне...
— Вот вы и снова задумались, товарищ капитан, — с какой-то неуловимой грустью в голосе произнесла Вера, легонько сжав его локоть. — Впрочем, уже неважно, мы пришли. Вот и ваш кабинет.
— Зайдете, Вера? — Крамарчуку вдруг стало немыслимо стыдно за свое невнимание к устроившей такую чудесную прогулку девушке. Стыдно настолько, что он тут же мысленно обозваг себя невоспитанным мужланом. — Пожалуйста. Если раздобудем кипяточку, угощу вас кофе с коньяком.
Поколебавшись — подполковник неожиданно понял что она именно колеблется , а не играет в это самое «колебание», — девушка коротко кивнула:
— Хорошо, Юрий, все равно у меня увольнительная. Да, собственно, я в любом случае должна находиться при вас.
— Вот и здорово, я сейчас в столовку сгоняю, а потом посидим, поговорим. — Крамарчук подхватил со столика полупустой чайник (за кипятком нужно было ходить в столовую или круглосуточно работающий буфет — привычных электрочайников тут пока не было, а ближайший нагреватель-титан находился как раз в буфете).
— А давайте я схожу. — Девушка со смехом попыталась отобрать алюминиевую емкость. — У меня быстрее получится.
— Ну уж нет! Сегодня мужчины на хозяйстве. — Крамарчук завел руку с чайником за спину, и пытающаяся отобрать его Верочка по инерции обняла подполковника. Мгновением спустя посудина стукнула об пол, заливая вышарканный дубовый паркет остатками давно остывшей кипяченой воды.
Как именно встретились их губы, Юрий и сам не понял. Да и Вера, похоже, тоже не поняла, но это уже ничего не могло изменить.
А дальше все просто стало совершенно неважным, по крайней мере для двоих в этом мире...
Стоя у приоткрытого окна, подполковник курил, старательно выдувая дым наружу. Что ж, как бы там ни было, этопроизошло. И произошло, похоже, совершенно неожиданно для обоих: Юрий готов был спорить на что угодно, что час назад девушка не выполняла никакого задания и была абсолютно искренней. Конечно, он мог и ошибаться, но опыт прошлой жизни Днозначно подсказывал: все было именно так, как он себе представлял. Нет, возможно, изначально Вера и имела задание довести их отношения до постели, но сейчас что-то говорило ему, что недавние события — чистый и стопроцентный экспромт, виной которому были лишь они вдвоем.
По крайней мере, тот факт, что Верочка оказалась девушкой, поразил его куда больше, нежели сама их внезапная близость.
Изменил ли он жене, впервые за вполне счастливую семейную жизнь? Пожалуй, и да, и нет. Да, поскольку последний час он, как ни крути, провел в постели с другой. И нет, поскольку его жена — как и он сам — еще не родилась и не скоро еще появится на свет. Вот и думай, виноват он или нет...