– Хорошо, товарищ Банев, мы учтём ваше мнение. – Сталин попрежнему не проявлял признаков гнева, наоборот, становился спокойнее. – А что случилось с нашими танковыми войсками? Почему и они потерпели поражение?
– Причин, товарищ Сталин, было несколько. Первая причина, большинство наших танков, кроме КВ и Т–34, уступали немецким по боевым характеристикам. Ни БТ, ни Т–26 на дальних дистанциях поражать немецкие панцеры с более толстой бронёй не могли. А те легко пробивали тонкую броню наших лёгких танков. Хотя на близких дистанциях наши танковые 45-миллиметровые пушки брали броню немецких Т–3 и Т–4. БТ и Т–26 нужно было использовать из засад, но делать это запрещает боевой устав танковых войск. Устав поменяли к концу сорок первого, когда 90 процентов наших танков было выбито в атаках на немецкие танки, которые стреляли с места и из засад. Устаревший устав стал второй причиной разгрома. Третьей причиной было неправильное использование танковых соединений. Немцы собирали танки в ударные группы по 800-1000 машин, а наши танковые части были привязаны к пехоте. По цифрам танков столько же, а реально они размазаны по всему фронту. Пока соберешь их для контрнаступления, немцы уже давно в тылу. А горючее и боеприпасы закончились, и танки уже просто куча железа, которое за собой в отступление не утянешь. Вот и остались мы без танков к концу сорок первого года.
– А как проявили себя новые танки? – продолжил разговор Сталин.
– Выше всяких похвал, товарищ Сталин. У немецких танкистов от первых встреч с Т–34 был шок. Ни танковые, ни противотанковые пушки немцев броню тридцать четвёрки не брали. Подбить её могли только из 88-миллиметровой зенитки, как и КВ. В бой с тяжелым КВ немецкие танкисты вообще не вступали, это было бесполезно. Известен случай, когда один КВ старшего лейтенанта Колобанова больше часа вёл бой с танковой колонной немцев и сумел подбить 22 танка. Сам же он подбит не был, хотя на броне насчитали более ста тридцати попаданий. Сталин с недоверием выслушал рассказ Андрея. Подумал и уточнил:
– Как же при таком превосходстве этих танков немцы сумели до Москвы дойти?
– Из–за того же неправильного использования, товарищ Сталин. Новые танки разбросали по всем соединениям по несколько машин, а то вообще по одной. А что может сделать один, даже очень хороший, танк? К тому же у КВ была очень плохая трансмиссия, они чаще выходили из строя от её поломки, чем от попадания немецких снарядов, а остановившийся танк немцы попросту подрывали фугасами. А после того как эти танки свели в танковые корпуса и армии их применение стало намного эффективнее. Но это произошло только к концу сорок второго года, когда промышленность смогла развернуть новые заводы на востоке и выпустить достаточно этих танков.
– А как же механизированные корпуса? Они себя проявили? – Сталин докурил свою трубку, подошёл к столу, выбил пепел в пепельницу. Открыл коробку с папиросами и начал набивать трубку, ломая папиросы. Андрей знал об этой привычке вождя, но почему он делал так, ответа не нашел. Сталин посмотрел на Андрея и тот поспешил продолжить рассказ.
– Механизированные корпуса, товарищ Сталин, хорошо проявили себя в самом начале войны во время приграничных сражений. Но потеряв большую часть танков, со временем были преобразованы в обычные стрелковые. И только в сорок втором они восстановлены снова, но уже на бригадной основе, а не дивизионной. Танковые корпуса тоже имели бригадную основу.
– А почему бригады, а не дивизии, товарищ Банев?
– Наверное потому, что управлять ими легче, товарищ Сталин. – Ответил Андрей, и немного подумав добавил. – Но после войны танковые корпуса преобразовали в дивизии, а бригады – в полки.
– А как вы предложите использовать танки сейчас? – Спросил Сталин у Андрея, остановившись напротив него.
– Я не танкист, товарищ Сталин, но мой дед, а он прошел всю войну, начав её командиром Т–34, а закончил командиром танкового батальона, говорил мне, что лучше всего было бы образовать из новых танков ударные соединения для контрударов по немецким танковым дивизиям. А старые танки использовать для поддержки пехоты. В начале войны немцы ничего нашим новым танкам противопоставить не смогут. А если мы успеем их разгромить за первые два года, то собственных тяжелых танков они сделать не успеют.
– Откуда такая точная цифра, почему именно два года, товарищ Банев? – Сталин уже примял табак в своей трубке и сейчас прикуривал её заново.
– Именно такой срок прошел в моё время, пока немцы сумели спроектировать тяжелые танки, превосходящие наши. И приступили к их массовому выпуску. Первое широкомасштабное применение тяжелых танков «"Тигр"» и средних «"Пантера"» произошло на Курской дуге летом сорок третьего года. И были они очень серьёзным противником. Наша пятая танковая армия генерала Ротмистрова была выбита почти полностью, встретившись с танковым корпусом немцев, но и те потеряли почти всю технику. Соотношение потерь под Прохоровкой было один к двум, на четыреста подбитых немецких танков почти восемьсот наших. Пришлось срочно перевооружать Т–34 новой пушкой калибром 85-миллиметров. А вместо танков КВ в том же сорок третьем году начали выпускать новый тяжелый танк ИС-2 с пушкой в 122-миллиметра. Очень хорошо в боях с «"тиграми"» проявили себя СУ-152.
– А это что? – переспросил Сталин.
– Это, товарищ Сталин, самоходные артиллерийские установки на базе серийных танков. В войну наша промышленность выпускала на базе тяжелых танков КВ и ИС тяжелые самоходки с пушками калибром 152 и 122 миллиметра. На базе тридцать четвёрки средние противотанковые самоходки с пушками калибром 85-миллиметров, а к концу войны 100-миллиметров. Легкую самоходку для поддержки пехоты выпускали с 76-миллиметровой пушкой на базе легкого танка Т–70. – Заметив удивленный взгляд Сталина, Андрей пояснил. – Это лёгкий танк, который создали во время войны для замены БТ. Сталин сел напротив Андрея, отложил свою трубку, сказал глядя на него:
– Очень хорошо, товарищ Банев, что вы владеете информацией. Но я бы попросил вас рассказать всё с самого начала. Со всеми подробностями, которые вы сможете вспомнить.
Андрей сосредоточился и начал рассказ о событиях сорок первого года своего времени, пытаясь вспомнить всё, что знал о боевых столкновениях первых дней и недель войны. Иногда Сталин его останавливал и просил повторить услышанное или же объяснить непонятные ему термины. Андрей повторял с новыми подробностями и комментариями. Рассказал о характеристиках истребителей, использовавшихся в начальный и конечный период войны. Перечислил самых результативных асов нашей авиации, фамилии которых он помнил. Особо впечатлил Сталина рассказ о применении реактивной артиллерии в различных условиях. Когда Андрей дошел до действий расчетов противотанковых ружей, Сталин заставил его вспомнить все характеристики бронебоек. Заинтересовали его и упомянутые Андреем гранатомёты послевоенного времени.
Особенно дотошно он выспрашивал Андрея о действиях союзников СССР в войне. И здесь Андрей не посчитал нужным скрывать своё скептическое отношение к боевым качествам английских и американских войск. Высказал своё отношение к политике Черчилля и Рузвельта в отношении Советского Союза, к их неоднократным попыткам заключить сепаратный мир с немцами, к затягиванию открытия Второго фронта в Европе, к попыткам Черчилля влезть в Европу через Балканы. Рассказал и об известных ему контактах англичан с немцами в тридцать девятом и сороковом году. Сталин внимательно слушал, иногда кивал, когда получал информацию, дополняющую известные ему сведения, достраивал только ему понятную политическую мозаику.
К исходу третьего часа беседы, когда уставший от долгого монолога Андрей с трудом говорил, Сталин прекратил разговор.
– На сегодня, товарищ Банев, достаточно информации. После того как мы проведём анализ полученных сведений, мы продолжим наш разговор, возможно завтра. Будут ли у вас какие-нибудь просьбы?
– Да, товарищ Сталин, я бы хотел попросить, чтобы моим куратором назначили сержанта, который меня арестовал на аэродроме.
– Почему именно его? – Сталин с интересом посмотрел на Андрея.
– Этот человек, товарищ Сталин, не побоялся проявить инициативу, передал информацию, в которую сам вряд ли верил. Следовательно он умен, инициативен, отличается смелостью. К тому же он читал мой отчёт, следовательно сумеет легко воспринять другую информацию. – Высказал свои аргументы Андрей и добавил про себя. – «"К тому же одним покойником будет меньше"».
– Я думаю, товарищ Банев, что эту просьбу можно выполнить. Будут ли другие пожелания?
– Товарищ Сталин, я бы попросил доставлять мне газеты и журналы. И у меня ещё есть просьба дать мне гитару.
– Вы ещё и музыкант, товарищ Банев? – усмехнулся Сталин.
– Немного, товарищ Сталин.
– Ну что же, ваши просьбы не затрагивают интересов нашего государства. Их выполнят. До свиданья, товарищ Банев. – Сталин указал Андрею на одну из дверей. Андрей встал, чётко развернулся и вышел в указанную дверь. За ней оказалась не приемная с Поскребышевым, а другая комната, где Андрея приняли ожидавшие его лейтенанты конвоя.
Спустя некоторое время он оказался в своей комнате. Расстелил кровать. И вскоре спал спокойным сном человека, выполнившего важное и нужное дело.
Лаврентий Берия шел по коридору к кабинету Сталина. Ожидая, что его вызовут он никуда не поехал из Кремля, хотя были неотложные дела. Проходя мимо постов охраны, он искоса оглядывал часовых. Те старательно тянулись, едва только всесильный нарком НКВД показывался в дальнем конце коридора, едва дыша ждали когда он пройдёт мимо, и только когда он скрывался за поворотом облегчённо вздыхали. Вызвать недовольство Берии означало в лучшем случае оказаться надзирателем в каком–нибудь лагере на Колыме, в худшем бесследно исчезнуть. Хотя нарком своих людей без вины не наказывал, но кто знает, что могло оказаться виной в данный момент.
Вошедшему в приемную Сталина Берии, Поскребышев только молча кивнул и показал на дверь. Берия одёрнул китель и шагнул в кабинет. Ему очень хотелось бы знать о чём шел разговор между вождём и этим арестантом, но настолько далеко его возможности не распространялись, да и Сталин не потерпит никакой слежки за собой. И если узнает о попытке прослушать его кабинет сотрёт в пыль, не глядя ни на какие заслуги. К тому же громоздкое оборудование не установишь незаметно.
Берия вошел в кабинет и встал перед столом вождя, тот молча кивнул на стул напротив себя. Берия глянул на трубку, та судя по всему давно погасла. Что же такого узнал Сталин?
– Лаврентий, у меня для тебя есть работа. Нужно последить за одним человечком.
– За кем именно, товарищ Сталин?
– За Мехлисом, – ответил Сталин, и начал вытряхивать пепел из трубки.
– И что он такого сделал, – удивился Берия. Ему было всё равно кого отслеживать и обрабатывать, но никого из когорты столь близких к Сталину людей НКВД ещё не поручали. – А зачем следить, товарищ Сталин, взять его сразу, этот трус всё расскажет на первом же допросе.
– Лаврентий, а ты знаешь о чём спрашивать? Мне нужен не ещё один враг народа, мне нужны все его связи. И в стране, и за границей.
– Какие именно связи, товарищ Сталин, – Берия начал успокаиваться. Коба что–то узнал о делах Мехлиса, ну что же он его сдаст без раздумий. Берия облегчённо вздохнул про себя, как хорошо, что ничего не ответил на предложения сионистов.
– Я думаю, Лаврентий, нужно искать связи с его родственниками. Не может быть, чтобы еврей не поддерживал отношения со своей роднёй.