План оказался хорош, и резолюцию поставить особого труда не составило. Для этого рекомендовалось знать оптику в объеме средней школы или просто быть наблюдательным человеком. Если на листе бумаги что-то написано, а вы накроете его другим листом и поставите на оконное стекло, в которое светит заходящее солнце, отчетливо увидите буквы на просвет. Отметьте точечками остро отточенного карандаша пунктирные линии будущих букв и подписи. Лучше всего это сделать несколько раз на разных листках, для тренировки.
Резолюция получилась на славу, только специалист после длительного исследования смог бы заподозрить, что это подделка. С первого взгляда даже пострадавший не отличил бы ее от других своих резолюций. А вот силовая акция подвела. Больно нетипична была реакция клиента. Нормальный человек отклонился бы назад, и это движение Оля могла легко скомпенсировать, чуть нагнувшись вперед. Удар пришелся бы в центр макушки. В дальнейшем жертва нападения обычно падает на спину, вниз на ступеньки, нанося себе дополнительные травмы, несовместимые с жизнью.
«Этот придурок так часто шарахался к стенке в своем подъезде, что выработал условный рефлекс! – со злостью подумала Стрельцова. – Удар пришелся не по центру макушки, а сбоку, там череп намного крепче, вдобавок это чудо умудрилось сползти по стенке и не шарахнуться головой о ступеньку. А добивать нельзя, любой дурак поймет: целью был не кошелек, а сам директор».
Тогда, перед библиотекой, девушка решила продолжить выполнять план и сейчас считала, что поступила разумно. В лучшем случае директор выйдет на работу не раньше следующего учебного года, так что проблемы придется решать одну за другой. Пока все было сделано правильно. «Надо только завтра с утра не забыть уничтожить черновики и образцы с подписями, а то ношу с собой в тетрадке, как дура!» – подумала Оля, засыпая.
Руководителя следственной группы, работника среднего начсостава Тарасова Виктора Федоровича, прибывшего с остальными членами группы и работавшего на месте преступления уже два часа, больше всего волновал вопрос, насколько тяжелые травмы получил пострадавший. Уже через час беготни по квартирам этого и соседних домов стало ясно – сие дело из разряда «глухарей». Подозреваемого видела только одна бабушка из дома напротив и дала исчерпывающее описание – невысокий паренек в белом картузе с хозяйственной сумкой в руке. Виктор Федорович с тоской думал, сколько человек подходит под такое описание. Одно «радовало»: бабуся готова была опознать любого, кого покажут, главное – белый картуз на голову надеть.
Доктор «скорой помощи», увозивший пострадавшего, сразу сказал: жить будет, но, судя по вмятине в голове, нужна срочная операция. Травма черепа налицо, но мозг осколками не поврежден. Операция непростая, разговаривать больной начнет не раньше чем через неделю. А то и через две.
Узнав, что пострадавший – директор школы, Виктор Федорович с тяжелым сердцем написал: «Ограбление, умышленное нанесение тяжких увечий под видом ограбления» – таковы были возможные мотивы преступления. Он был честным человеком и не мог поступить иначе, хотя понимал, какой геморрой берет на свою голову, добавляя последнюю фразу. Если можно так сказать. «Завтра проведу опрос в школе и попрошу начальство отложить это дело до дачи показаний потерпевшим. Тогда уже ясно станет, средней ли тяжести травмы получил директор…» – подумал Виктор Федорович, дописывая протокол. Заодно надо будет опросить свидетелей возле школы, не исключено, что преступник пас его возле работы и проводил до подъезда. Конечно, имелась гипотетическая возможность, что директор приглянулся какому-то фраеру возле дома, и тот решил по-быстрому его «раздеть», но Виктор Федорович в это не верил. Он сам учился в свое время и знал, как могут дети «любить» своих учителей.
Тарасову пришлось ехать в школу в тот же вечер. Когда они собирались расходиться по домам, прибежала из больницы жена потерпевшего и начала кричать, что у мужа пропали из кармана ключи. У Тарасова тогда мелькнула мысль – с трупом бы он такую деталь никогда не пропустил. Пострадавшего забрали до того, как он приехал, ему доложили, что исчезли бумажник и часы, из портфеля все вытряхнули, но вроде бумаги были на месте, преступник, убедившись, что ничего ценного нет, скрылся. Ключи участковый упустил, и лишь когда жене в больнице отдали вещи мужа, а его увезли на операцию, та вспомнила о пропаже. Жена требовала, чтобы с ней и с дочкой кто-то остался на ночь, пока она не вызовет слесаря поменять замки. Старший сын служил в армии, родственников в Москве не имелось. И хотя Тарасов был уверен: никто в квартиру не полезет, ключи нападавший наверняка схватил инстинктивно, так случалось при каждом втором ограблении, но ведь не оставишь женщину одну на ночь после такого! Участковый согласился переночевать, перезвонил домой и дал жене телефон директора, на случай, если его будут искать. Тарасову пришлось еще ехать в школу, находить сторожа и опечатывать кабинет, оказалось, в похищенной связке был ключ и от кабинета. Естественно, версия с похищением или заменой документов мелькнула в голове, но он ее отбросил. Во-первых, в этом случае никто бы не оставил директора живым, а во-вторых, это выяснится сразу, как только пострадавший вернется на работу, а без него ковыряться в бумагах… Виктор Федорович был честным и ответственным работником, но мазохистом он не был.
Прибыв с утра в школу, следователь проинформировал о случившемся завуча, та сразу начала звонить начальству. Дождавшись своего помощника Федьку Кострыгина, опросил учителей о конфликтах директора с учениками как нынешними, так и предыдущего выпуска, глубже решил не копать, и без этого от величины списка резко испортилось настроение.
Собрав адреса, Федька побежал выяснять и писать протоколы по прошлому выпуску, а Тарасов, оккупировав кабинет директора, опрашивал всех, кто пока учился. Оба подумали с тоской: «Этот день из жизни можно смело вычеркнуть!»
Выслушав доклад товарища Ягоды о том, как продвигается дело о заговоре и попытке убийства товарища Сталина (в будущем эти события назовут «Кремлевское дело»), вождь в который раз подумал, что Ягоду надо менять. После убийства Кирова Иосиф Виссарионович был крайне недоволен его работой. Энергия, которую тот проявлял при раскулачивании и строительстве руками заключенных канала «Волга-Дон», вдруг куда-то исчезла. Даже это плевое дело, основной целью которого было тихо проверить и реорганизовать охрану Кремля, до этого напоминавшего проходной двор, перебрать всех сотрудников, выявить неблагонадежных и очистить от них территорию, Ягода мурыжил уже полгода и никак не мог довести до конца. Сталину не требовалось много времени, чтобы увидеть, что в борьбе с троцкистами Ягода пытается и рыбку съесть, и ног не замочить, если можно так выразиться. А убийство Кирова вдруг отчетливо показало вождю, как глупо может погибнуть человек, даже занимающий такой высокий пост.
Сталин приехал в Ленинград на следующий день, он не мог доверить это дело никому. И только лично поговорив с Николаевым, убедился: это банальная бытовуха. Ревнивый неудачник, мелочный, ничтожный человек, не особо напрягаясь, смог подойти к Кирову на расстояние протянутой руки. Тут любой озаботится простым вопросом. Если человека, которого любила вся страна, можно вот так просто пристрелить, как обстоят дела с охраной вождя? В том, что желающих его смерти в сотни раз больше, чем желающих смерти Кирова, Сталин не сомневался ни секунды.
Конечно, в результате проверки Иосиф Виссарионович ожидал услышать, что охрана организована из рук вон плохо. Работая в Кремле, трудно было этого не заметить, но то, что он узнал о Енукидзе, человеке, которому доверил свою безопасность, другу молодости, – не могло его не потрясти. Он рекомендовал Енукидзе в партию, на автобиографии, которую тот написал, стояла его визирующая подпись.
Вождь простил бы соратнику даже то, что тот спал с женщиной, вслух говорившей: «Пора бы новой Каплан обратить внимание на Сталина!» – и на глазах ответственного за охрану Кремля общавшейся с консулом английского посольства. Но окружение потребовало крови, и Сталин понял: если он оставит в живых человека, который его предал, это поймут неправильно…
Когда по данному делу было сказано все, Сталин спросил:
– Что вы выяснили по письму, которое я вам передал?
– Пока немного, товарищ Сталин. Нам связывает руки данное вами распоряжение ограничиться расспросами. Есть уже ряд граждан, которые, по мнению следователей, должны быть взяты под стражу.
– Давайте вы все расскажете, а тогда уже будем решать, кого брать под стражу, а кого нет.
– Конотопко Василий Иванович тысяча девятьсот третьего года рождения, беспартийный, рабочий, и Коваленко Михаил Ярославович тысяча девятьсот пятого года рождения, беспартийный, рабочий, оба принимали участие в отправке письма.
– Что значит «принимали участие»?
– По их словам, тридцатого апреля они стояли возле почтового отделения, когда к ним подошла незнакомая гражданка. Сказав, что забыла дома паспорт, она попросила помочь отправить заказные письма. За услугу Конотопко и Коваленко получили от нее четыре рубля шестьдесят копеек. Это подтверждают и свидетели возле винного магазина, и приемщица в почтовом отделении.
– И что еще вы хотите от них узнать? Впрочем, детали отправки письма меня мало интересуют. Что известно про автора письма?
– Есть подозрение, что авторы письма работают в нашей внешней разведке и товарищ Артузов их знает.
– Как вы пришли к такому выводу?
– В результате личной беседы с товарищем Артузовым. У меня сложилось впечатление, что он многого недоговаривает. Артур все время улыбался, а в конце сказал интересную фразу: «Ни одна разведка мира не могла написать такое письмо». Он догадывается, кто автор! Я в этом уверен! А значит, это кто-то из его работников.
Сталин подумал, что товарищ Ягода как был бухгалтером, так им по большому счету и остался. Как организатор он показывал неплохие результаты, но к оперативной работе его лучше было не допускать. Ягода даже не заподозрил, что Артузов его играет, провоцирует именно для того, чтобы в разговоре с вождем он передал эту фразу. Хитрый Артур уже что-то придумал, головоломки и сложные многоходовые комбинации – это его конек, тут ему нет равных. Что ж, придется с Артузовым поговорить.
– У вас письмо с собой? Оставьте его. Все действия в отношении поиска автора письма прекратить. Я вас больше не задерживаю.
У Сталина сложились нормальные рабочие отношения с Артуром Артузовым. Но Иосиф Виссарионович в людях больше всего ценил личную преданность, такое было время, желающих сесть на его кресло имелось более чем достаточно. Поэтому так и получалось, что в первую очередь он приближал людей преданных и умных, но таких было мало, очень мало. Дальше в иерархии шли преданные и не очень умные, таких было больше. Преданных дураков имелось в избытке, можно было выбирать.
Почему-то особенно нравились вождю люди фактурные: Киров, Павлов, Кулик… Если поставить их рядом, сразу бросались в глаза общие черты: большие, жизнерадостные, не шибко умные или просто глупые, умеющие погулять до утра, выпить литра по полтора высокоградусных напитков, сказать здравицу в честь вождя, неважно, искренне или приторно-сладко. Все шло в зачет. Ну и по бабам не дураки сходить.