— Степан, ты спишь?
— С тобой поспишь, лягаешься как корова, чего тебе?
— Ты говорил у тебя лавка.
— Есть такое, а тебе зачем?
— Всё как то было недосуг спросить, а ты только мясом торгуешь?
— Не только, ещё сало делаем с чесночком. Ну, иногда пирожки с требухой печем, но это ближе к празднествам каким, но больше одно мясо идет.
— А котлеты делаете?
— Это что за зверь?.
— Ну… — я протянул, лихорадочно вспоминая кулинарию древности, — скобленки это, вы их на продажу делаете?
Он сел на телеге, — Кто ж их на продажу то делать будет, так для себя, стариков побаловать, детишкам малым или болезным каким.
— А кости куда?
— Мыловары берут, на клей вываривают…
— А…
— Погодь, — Прервал он меня и соскочил на бревенчатую палубу парому. Я поднял голову, посмотрел на приближающийся берег, осталось с десяток метров. На небольшом пирсе толпился народ, стояли запряженные телеги, а чуток в сторонке стояла группа верховых, человек десять, одетых в стрелецкие кафтаны, — О, мои. Куда это они? — Он прошел вперед и встал на самом краю.
Заскрипели деревянные брусья, засуетились паромщики, перекрикиваясь между собой, и с глухим стуком мы причалили. Упали мостки, всхрапнула лошадь, запряженная в первую повозку. Макар взял под уздцы, нашу клячу и коротко простучав колесами по бревнам, мы съехали на землю, Степан, обнимался с одним из стрельцов соскочившего со своего коня, отъехав в сторонку и остановились. — А ты чего не к своим… — Спросил Макара, подошедшего чтоб положить торбу с овсом.
— А ну их, злыдни они. — И не объясняя ничего, перешел на другую сторону и принялся копаться в вещах.
'Интересно, что такого они ему сделали?'
— Макар, а чего ты на них такой злой?
— Я? Злой? — Преувеличенно удивленно переспросил, стрелец.
— Да. Ты. Они тебя чем-то обидели? — Шутливо спросил его.
Он осклабился в кривой усмешке, — Тати, они. — И излишне громко ответил.
За моей спиной раздался молодой голос, — Сам ты тать, а мы на государевой службе. А ты человече, кто будешь?
Я медленно повернулся. На невысокой лошади сидел молодой парнишка, крепкий такой, кабанчик, на вскидку лет двадцати, с небольшой курчавой бородкой, яркие губы, щеки. На голове шапка, эдаким пирожком с меховой опушкой. Таких любят рисовать как дамских угодников, может его девки и любили, только мне не понравился пустой взгляд, смотревший на меня, сквозь меня…
— А… — начал отвечать, но меня перебил Макар.
— Филарет. Тебя, кличут, ступай с богом и не доводи до греха
— Макарка, ежели с тобой говорить захочу… Я лучше с псом шелудивым словом переброшусь.
— Филарет! — Раздался окрик со стороны парома, — Иди сюда! Тебе что мое слово ужо…
— Да иду, — Откликнулся, полуобернувшись, всадник, разворачивая коня. И уже почти отъехав, бросил через плечо, — А с тобой мы ещё встретимся, на узкой дорожке, тварь.
Я проводил его взглядом и повернулся к Макару….
— Оставь, Федор, тебя не касается, — он не дал мне, рта открыть. И закричал Степану, — Мы поехали. Догоняй. — Причмокнув, хлопнул вожжами по тощему крупу нашу кобылку, заскрипели колеса, и мы потихоньку поползи от переправы.
Догнавший нас стрелец молчком запрыгнул на задок телеги и, не оборачиваясь, глухо выругался.
— Ты чего Степан? — тронув за плечо спросил его.
— Дед мой представился, как мы в поход на Псков пошли, он слег. А месяц назад помер.
Макар, оглянулся и пробормотал, — 'прими господи, душу. Раба твоего' перекрестился — а домашние как?
— Бабка, как ты помнишь, ещё в позапрошлое лето, отдала богу душу, а остатние все живы здоровы. Макарка, давай сначала ко мне, в слободу. — И спросил меня, — Федор поживешь у тестя моего? Я завтра или послезавтра тебя к себе заберу. Только ты это, — он примолк, рассматривая меня в упор.
— Чего? — До меня дошло, — не беспокойся, буду нем как рыба, без повода рот не открою.
Через пару часов мы доползли до места. Это было, похоже… было, похоже… не знаю. Но кажется где-то район будущего Белорусского вокзала. Низкорослые кривые деревца, выросшие по вдоль улочки, высокий бревенчатый забор за которым в громком лае заходились пара барбосов. Деревянная мостовая из не ошкуренных бревен (всю душу вытряхнуло), тротуар вдоль стен домов, довольно чистенько. Степан, подошел и застучал кулаком по доскам крепких ворот. — Ефим! Чтоб тебя черти в аду на сковородку голой задницей посадили, открывай зараза.
Я поморщился, — Обязательно на всю улицу орать?
— Да они любят дружку, Степка да Ефимка. Где б не повстречались, орут как псом покусанные. — Макар, стоящий рядом с кобылкой поправлял что-то из её системы управления.
— А как же…
— С Анькой у них по ладу пошло. Ефимка был сопротив, не хотел, чтоб его кровинка за татя пошла. Да…
— Макарка! — В тоне Степана было столько осуждения…
Обращаясь ко мне, продолжил, — Не знаю, где его со всем семейством носит. Чего стоим, Макарка. Давай ко мне.
Макар довез нас до дома, были радостные крики, слезы. Потом был накрыт стол и истоплена баня. А потом про меня забыли на целый день, да я и не горевал, надо было собрать мысли в кучу, осмотреться на новом месте. Стрельца видел только рано утром. Перекинулись парой слов, да разошлись, кто куда, он на погост, а я дальше спать. Так что, только на третий день начал заниматься делами. Утром, спустившись с горенки, поздоровался с Анной и детьми. Андрейкой, старшим сыном, ему восемь, шестилетняя Маша и самый мелкий, Петр, только, только ходить начал.
— Доброго вам утречка, — Поприветствовала меня Анна, едва я появился на пороге.
— Спасибо и вам того же.
— Садитесь. С вечера мясо осталось и каша ещё теплая.
Вчера не удобно получилось, я привык к персональной тарелке, а здесь… Здесь можно сказать патриархальная семья. Все едят из одной посудины по очереди черпая… Я сдуру попросил миску, отдельную… Хорошо, Степан пояснил что я, ну почти русский, жил далеко и всё тому подобное.
— Аня, можно вас так называть?
— Федор… — и вопросительно на меня посмотрела.
— Просто Федор.
Она кивнула соглашаясь со мной. Наклонилась, подхватила с пола ползущее мимо чадо.
— Аня, расскажите мне о лавке.
— А что про неё говорить, лавка как лавка, как у всех. Только наша мясная, у нас на задах, погреб со льдом, чтоб мясо не стухло. Вот с ним все трудности и есть. Мало заготовишь, до холодов не хватает, то лето жаркое, потаит всё. Приходиться мало скотины резать на продажу. В жару частенько уже к следующему утру уже душок идет.
— А продаете как?
— Как, приходит кто, спрашивает, чего хочет. Тому то и отрезают.
— А если сразу тушу на куски порубить, и за разные деньги продавать. Мякоть подороже, кусок с костями подешевле.
— Так и продаем, только рубим по спросу. Ну, нарублю я, а придет кто, и сразу полть взять захочет, а у меня она кусковая, он развернется и уйдет.
— Колбасу делаете?
— Да, но только для себя.
— А скобленцы?
— Редко, только детей побаловать.
— как ты их делаешь?
— Для Петеньки, скобленые делаю, для остальных ножом мелко рублю, с мучицей и лучком, Федор, раззадорил, сегодня сделаю.
— А жаришь на чем?
— На сковороде
— Дозволь глянуть. — Робко попросился посмотреть кухню, — Можно?
— А что на неё смотреть. — Она удивленно посмотрела на меня.
— Ты не поняла, дозволь посмотреть, где ты готовишь.
Когда в первый раз вошел в дом, меня удивила одна странная конструкция. Рядом с печкой, в метре от неё, к потолку была прибита сухая ветка с привязанной веревкой, с другой стороны… Я бы сказал, что бы подвесная система от парашюта. Анна подошла к ней, засунула ребенка, подвязала завязки и повернулась ко мне и со словами пойдем, скрылась за занавеской, отделяющей женскую половину дома. А я стоял как дурак и смотрел на веселого Петьку, пускающего пузыри, подпрыгивающего в ходунках. Я для своей старшей дочери, такое в дверях, вешал. Вот это да, лень родительская уходит в древние века.
— Федор, ты идешь, — окликнула меня Анна.
— Да, иду, — Прежде чем отдернуть занавес, оглянулся и посмотрел на мелкого… Наверно на моем лице, было написано такое изумление…
— Федор, случилось что?
— Нет, всё хорошо, просто… Просто давно не был дома, и некоторые вещи удивляют меня. — Говоря, я осматривался по сторонам.
Да действительно давно не был дома. Это конечно не хайтек, но по своему довольно мило, напоминало жилище одного моего друга, он увлекался корнепластикой и почти все выходные проводил в лесу в поисках всяких занятных вывертов природы. У меня даже одно время был подаренный им подсвечник в виде змея горыныча. Ну хватит о прошлом будущем, лучше рассмотрим настоящее. Ложки, нам историки всегда твердили о том, что у каждого жителя средневековья была персональная, да была, но у кого она была? У тех, кого в наше время называют туристом — воины, купцы и остальные, кто находился в дороге. Здесь я согласен, вопрос гигиены. На стенке, на деревянных колышках висела доска с дырками, а в ней торчали ложки. — А как это называется, — показал на Это.
Анна, достававшая что-то, из под откинутой крышки массивного табурета, выпрямилась, сдунула прядку волос выпавшую из под платка, — Это ложечник, и опять скрылась внутри, прообраза кухонной тумбочки. Разделочные доски, пара ножей, небольшой топорик — секач, двузубая вилка на длинной ручке. Полка с берестяными коробками разных размеров. Не хватало только миксера и мясорубки.
— А если омлет сделать надо?
— Это что такое?
— Яйцо с молоком и мукой, жарят на сливочном масле.
— А… Понятно, да вот так, — она взяла несколько прутиков, очищенных от коры, собрала в подобие веника. И сделала несколько движений. Она протянула мне небольшую железную сковородку, обычный круг с низкими бортиками.
Осмотрев, вернул обратно, — чем с огня снимаешь?
Она ткнула пальцем мне за спину, оглянувшись, увидел на одной из полок обычный чапельник. У моей бабки был точно такой.
— Спасибо тебе, Анна, ты хорошая хозяйка. — Поблагодарил её и решил пойти осмотреть двор, да и вообще всё подворье.
— Странный ты, Федор.
— Это почему же, — я повернулся к ней.
— Ходишь, смотришь, удивляешься, как будто ты не от мира нашего.
— Я уже говорил Степану, мне пришлось очень долго жить в других краях и вот только сейчас судьба сподобила вернуть меня домой, а тут всё по-другому.
— Я не про это говорю, наши мужики на поварню не ходят, про снедь знают только самое простое, что в поле сделать можно…
Виновато улыбнувшись, развел руками и, пожав плечами, пошел из дома. В голове закрутился клубок мыслей.
' О, как всё понятно в моем времени, разговаривать с женщиной легко и просто. Даже с незнакомыми людьми, в очереди всегда можно найти общий интерес или тему для разговора, политика, цены, нравы молодежи. Да всё что угодно. А здесь… Простая просьба и сразу куча косых взглядов, вопросов. Или я вторгся во что-то личное, чисто женское, куда нам мужчинам вход будет закрыт ещё лет сто двести. Хотя мы и считаемся самыми лучшими поварами на свете, женщины всегда ревниво смотрели на то, как мужики хозяйничают на кухне. Нам разрешают готовить, но за нами приглядывают…