Затем Емельян внёс противинь с кусками шкворчащей свинины. Потом вошли батальонный комиссар и сержант-пограничник.
— Это что такое? — грозно сдвинув брови, спросил командир. — Не на Пасху гуляем!
Я заметил, что Бедобородько открыл, было, рот, но тут же получил локтём под рёбра от Трошина, и замолчал. «Ну да, на чужой свадьбе невесту не лапай!» — усмехнулся я про себя.
Потом был пир горой и пляски до упаду. Про пляски я, конечно, приврал, но гитару мне Алик, всё-таки всучил. Пришлось играть.
Для создания «фестивального» настроения я сбацал «Цыганочку». Народ отреагировал примерно так же, как фанаты «Рамштайна» на «Du hast».
— А песню споёте? — внезапно спросил Белобородько.
«А он-то откуда знает? Хотя… Скорее всего, кто-то рассказал — Несвидов или девчонки, а может — и Слава»
— А вам какую, Василий Иванович, весёлую, грустную или умную? — комиссар задумался.
— А давайте весёлую! Праздник.
— Хорошо, только сами решайте — какая она…
Мелодия осталась той же — дробный перебор, зовущий в пляс… Я глубоко вздохнул:
— Ну, тогда… На злобу дня, так сказать, — и я запел песню, написанную моим другом в середине «бешеных девяностых»:
А шуба ли с дуба — с гранаты чека,
Пусть снова в ударе не дрогнет рука,
Пусть снова в крови искупается сталь —
С дуба — по шубе, а с мира — печаль.
А что, не понравилась?
— Понравилось… Только… Только необычно весьма… — протянул комиссар
— Ну, тогда… На злобу дня, так сказать, — и я запел песню, написанную моим другом в середине «бешеных девяностых»:
Он встанет, как раньше бывало не раз,
Он выполнит невыполнимый приказ,
И мощным дыханием мир ужаснёт
В грохоте залпов его пулемёт.
Последние несколько куплетов мне пришлось менять на ходу, уж больно они не соответствовали времени и слушателям.
Когда я закончил петь, слушатели молчали, переваривая услышанное. Уж больно непривычно для них было наложение серьёзных слов на плясовую мелодию.
— Ну, потом ещё спою, — помог я им, откладывая гитару в сторону.
Все, кроме «гостей из будущего», как показалось мне, облегчённо вздохнули и вернулись к своим неспешным разговорам. По долетавшим до меня обрывкам фраз я понял, что некоторые обсуждают только что услышанные песни. Ко мне на лавку подсел свежеиспечённый командир партизанского отряда:
— Ну ты даёшь! — тихонечко сказал Слава, ткнув меня кулаком в бок. — Я думал, комиссара Кондратий хватит.
— Ну, извини, настроение такое, хулиганское было.
— А у меня подарок тебе есть, — улыбнулся Трошин.
— А чего не даришь?! — я изобразил возмущение.
— Минуточку… — и Слава выскочил в сени.