Однако БК-031 требуется немедленное пополнение боекомплекта для орудия. Остались только бронебойные снаряды, а также значительно израсходованы патроны для ДШК. Патронами винтовочного калибра и бензином щедро поделились пограничники.
— Добро! — говорит командующий Флотилией контр-адмирал Рогачев. После минутного размышления отдает решительным, уверенным голосом четкий приказ: — Вышлите Р-5 из нашей эскадрильи с боезапасом, обратным рейсом пусть захватит раненых, если им нужна медпомощь на плавгоспитале… Эх, командира бы вывезти — не прощу себе, если эта лихая дура шальную пулю лбом словит… Да не полетит она, я ее знаю…
Передайте на 031-й — «Флагман выражает удовольствие!» — секунду помедлив, добавляет адмирал, потом, построжев лицом, произносит: — Теперь о главном. Начштаба: Внесите в Журнал боевых действий: «В связи с обозначившимися военными действиями неприятеля ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ в составе первого корабельного отряда выдвинуться на Буг согласно плана прикрытия границы. Мой флаг на „Жемчужине“. Выход по готовности». Ну… Пошли, братцы. И семь, если не футов, то хотя бы семь сантиметров нам под килем…
Генералы, как правило, посылают солдат в бой… Адмиралы матросов в бой ведут.
— Широкомасштабная провокация, вроде Халхын-Гола?
— Я-то там был! — и Васильев машинально потер своей крепкой, пролетарской ладонью роскошный, величиной с блюдце, монгольский орден на своей широкой груди… А потом так же машинально тронул согнутым пальцем старый багровый шрам от ожога на своей изуродованной левой щеке: — И ты там был. А помнишь, чем все там начиналось?
— Ага. Авианалетом японским, причем совершенно внезапным!
— А ведь наш степной аэродром, Саня, был тогда в восьмидесяти километрах от китайской границы. Могли бы и ВНОСовцы нас своевременно предупредить — ежели бы телефонные провода кто-то заранее не порезал… Да, а наше сраное Высокое — теперь аж в целых трех верстах от границы немецкой. Накроют нас здесь злодеи как слепых котят решетом… Поэтому, товарищ майор, — произнес вдруг решительно Васильев, — слушай боевой приказ. Перебазируемся на 45-ю авиабазу. В Кобрин.
Мищенко был непритворно удивлен:
— Куда-куда? На сорок пятую? Так ведь там аэродром закрыт, ремонтируется? Полосу там бетонируют, что ли…
— О! Ты об этом знаешь! — Васильев был явно удовлетворен таким изумлением старого
— Слушай, я не понял, это как — вот так мы просто возьмем и перебазируемся? Без приказа?! — Мищенко, службист до мозга костей, был предельно возмущен таким самоуправством командира.
С нервическим смешком Васильев успокаивающе отвечал другу:
— Да ведь по правде мы же вовсе и не перебазируемся, чудак ты человек, а мы просто — ноги уносим. Есть же ведь разница? Шутка.
— Ха! Ха! — дисциплинированно поддержал командира Мищенко.
— Значится, так, — рубанул майор. — Мы проводим внеплановые учения по ночному групповому перелету. Тебя ТАКОЙ вариант устраивает?
— Хорошо! Внеплановые учения? От чего же нет, это можно. Это, наверное, подойдет… — все-таки еще несколько сомневаясь, покачал головой начштаба.
— Тогда готовь боевое распоряжение и кликни полкового штурмана — пусть готовит полетное задание и схему перелета. Через два часа — вылет всем полком.
— Два часа — это слишком мало! — с сомнением опять покачал головой майор. — Не успею!
— Знаю сам, что мало. Знаю! Не сепети, дружище… ты вот лучше как-нибудь возьми да и успей. На то и война… то есть инцидент. И еще. Немедленно, сей же час, отправь в Кобрин машины с техниками — по одному на самолет, под командой полкового инженера… Эх, жалко, что новехонькие И-ЭЛ-Два
Васильев походил еще по штабу, туда-сюда, в раздумчивости. Зачем-то поднес к носу горшок с цветущей геранью, понюхал, фыркнул как кот. Поставил осторожно цветок на прежнее место. Не оборачиваясь, глухо сказал, скорбно опустив плечи:
— А сам, Саня, ты сейчас же садись на УТ-2 и немедленно мотай в Кобрин. Найди первым делом моего кума, старшину Толика Галагана, скажешь ему, что я тебя послал — он все и всех там знает. Поднимайте там БАО, выложите из фонарей старт… впрочем, в четвертом часу — уже светает, так что, наверное, сядем по светлому…
— И… это… — обернувшийся к своему другу командир несколько смутился. — Знаешь, ты Знамя Части с собой возьми, понял?
— Почему?!
— Потому. Что. Я. Так. Решил. Ну, давай, давай, шевели булками… Надо отсюда удирать. Ох, чует мое сердце… Надо!
Потом, прищурив, будто прицеливаясь, глаза, оглядел внимательно вал, добавил с тоской:
— Эх, мне бы сейчас сюда мой верный кулемет, да патронов побольше, да бочку воды… Да я тут до морковкина заговения просижу… — И уверенно добавил: — Ройте, усердней ройте, братцы, родная землица — она одна русскому солдату защита и спасение… сам проверял!
22 июня 1941 года.