Получасом позже он буквально втащил Туташхиа в двери магазина с вывеской: «Английский». Приказчик первоначально встретил их угрюмым молчанием, но после того, как Троцкий, вывернув карманы Туташхиа, высыпал на прилавок блёклую груду смятых купюр и звонкую кучку золотых десяток, разом изменил свое поведение, превратившись в саму любезность. Часа через полтора, задержавшись у магазинного портного, моментально подогнавшего одежду по фигуре, путешественники, обзавелись костюмами, шляпами и ботинками, в общем, всем, что отличает буржуа от простонародья и, вышли на улицу. Туташхиа хотел облачиться в обновки тут же, в магазине, но Троцкий, заявив, что переоденутся они лишь после того, как он, Лев, устроит ему, Дато, маленький сюрприз, этого не позволил.
Подозвав очередного извозчика, Лев распорядился отвезти их в старый город, к лучшей турецкой бане.
Выйдя из бани, Троцкий достал брегет и самодовольно улыбнулся. Последние четыре часа он считал лучшими за все время с тех пор, как он покинул Тифлис, а если брать во внимание и воспоминания второй сущности, то и того более. После парной, чередовавшейся с умелыми руками массажиста, тело, сбросив двухнедельную усталость и напряжение, наполнилось необычайной легкостью. Оглянувшись на абрека, он еще раз улыбнулся, уверенный, что теперь–то уж точно ни один служитель закона, а тем паче абрек (об Алевтине и «любимом» коллективе он даже и не вспомнил), не сможет опознать ни его самого, ни приятеля.
Обновки из «Английского» магазина и многочасовая помывка существенно изменили облик грузина. Облаченный в короткий черный пиджак, такого же цвета жилет и белоснежную сорочку, повязанную изящным галстуком, Туташхиа осторожно проводил по стрелкам отглаженных черных же брюк, ниспадающих на лакированные туфли. Цирюльник из бани подстриг его усы и бороду и даже сумел сделать из стандартной горской «под горшок» стрижки, нечто напоминающее прическу. Мягкая шляпа с круглыми полями, которую Дато надвинул на лоб, и вовсе делала его похожим на городского обывателя, а не на отважного разбойника. Вот только пиджак несколько портил облик: застегнутый на все пуговицы, он топорщился из–за оружия, спрятанного за поясом. Одежда самого Троцкого от вещей Туташхиа, отличалась только цветом: его костюм имел преимущественно коричневые оттенки. Сочтя внешний вид небольшой команды достаточно приличным, Лев шагнул на мостовую.
— Извозчик! — остановил он взмахом руки проезжавшую мимо коляску. — В порт вези, к билетным кассам.
В порту, подле белоснежного двухэтажного здания, где находились портовые службы и управления, на набережной приютился невысокий и невзрачный бело–зеленый домик билетной кассы на пароходы всех направлений.
Выяснив, что билеты на ближайший по времени отправки пароход есть, но только третьего класса, то есть «стоячие» или «лежачие», Туташхиа заупрямился:
— Я как баран не поеду! Стоя, лежа! Еще бы разрешили рядом с пароходом плыть и за это деньги брали! Я джигит, значит, и на пароходе поеду как господин, со всем почтением! На другой пароход билеты бери!
— Мало того, что в первом классе за билеты по тридцать два целковых берут, так и корабль другой, где билеты первого класса есть, только завтра вечером будет, — заартачился Троцкий. — Что ж нам, до завтра в Батуме торчать? А ну как про наши дела в Чадрахе полиция проведает?
— Ну, узнает полиция, и что? — пожал плечами Туташхиа. — Тебя теперь не только урядник, даже друзья–анархисты не узнают. В первый класс билеты бери, а сегодня в каком–нибудь гостином доме переночуем.
Троцкий горестно вздохнул, но от дальнейшего спора воздержался и понуро побрел за билетами. И хотя городовой, стоящий на улице неподалеку от входа в портовую гостиницу, лишь мельком скользнул по ним взглядом и равнодушно отвернулся, весь следующий день Лев провел как на иголках: оглядываясь без нужды, и завидуя спокойствию Туташхиа. Его наихудшие опасения в который раз не оправдались. Следующим утром на судно крымско–кавказской линии «Великий князь Алексей», они вошли без всяких препятствий и приключений.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
2 сентября 1899 года. Одесский порт.
Приветствуя стоящие в гавани суда и возвещая о своем прибытии, «Великий князь Алексей», проходя по внутреннему рейду, произвел два громких, протяжных гудка.
Троцкий, устав за несколько дней от вынужденного безделья и однообразных морских пейзажей, стоял на верхней палубе парохода и наблюдал, как надвигается навстречу судну пассажирский причал. Путешествие из Грузии в Россию подходило к концу, и чего следовало ожидать от дня грядущего, он не знал. Надежды, что все злоключения остались позади, находились в противоречии с глубоким внутренним убеждением, что беды только начинаются.
— Ну что друг, скоро мы расстанемся? — раздался за спиной голос Туташхиа. — Ты пойдешь к друзьям, я пойду к врагам. Чем закончится моя встреча — я не знаю. Но даже если мы больше не встретимся, хочу, чтобы ты знал, — для меня ты хороший друг. Ты для меня — брат. Только, если меня убьют, ты не мсти за меня, не надо.
— Да ты чепуху–то не городи! – Лев, развернувшись к абреку, возмущенно всплеснул руками. – Это какой же Тер… богатырь нужен, чтоб убить тебя смог? Лично я про таких ухарей только в ки…книжках читал. В детстве, в сказках.
Чуть надувшись от невесть откуда накатившей злости (а больше от страха потерять друга), Троцкий ненадолго замолчал. Покопавшись в воспоминаниях обеих своих сущностей, он выудил нужную информацию и продолжил.
— Как со своими делами закончишь, приходи в ресторацию «Гамбринус» и спроси Мишу Винницкого. Мы с ним вроде как приятели да дела общие есть, он тебя ко мне и отведет. Как обо мне спрашивать, я тебе уже говорил. А там уже решать будем, что нам дальше делать. Захочешь — в Грузию вернемся, не захочешь — еще чего придумаем. Привык я к тебе, не хочу расставаться.
— Коли так — приду, — Туташхиа усмехнулся в бороду. — Только, друг мой, Лев, не получится из тебя абрека. Я так думаю. И мне пора с разбоем заканчивать, губернские начальники озверели, чуть что, уже не полицию — войска отправляют абреков ловить. Буду жив, вместе о другой, мирной работе, подумаем. Но только после того, как дела закончу. Других имен мне не надо, про тебя спрашивать, как про Льва буду. Пусть твои кунаки об этом знают.
— А смелый капитан у этого кораблика, — не желая даже в мыслях оставаться в одиночестве, Троцкий, изменив тему разговора, указал рукой на покачивающийся у причала пароход, на борту которого золотом отливало звучное имя — «Одиссей».
— Почему так сказал? — вглядываясь в фигуры людей, стоящих на мостике соседнего судна, прищурился Туташхиа. – Знаешь его, да?
— Жил в древности царь такой, Одиссеем его звали, — Троцкий, начав читать лекцию менторским тоном, вдруг вспомнил уроки в восьмом «А», поперхнулся на полуслове и сменил тональность на менее занудную. – Он, значит, грек, враги – троянцы. Делать людям было нечего, и они, значит, десять лет друг дружку молотили почем зря. Воевали, так сказать. Как греки ту войну выиграли, Одиссей домой собрался. Но, видно, по дому не сильно соскучился, потому, как до своей Итаки он еще десять лет добирался. А пути ему предстояло, ну чуток побольше, чем мы с тобой на пароходе проплыли. И носило его по свету белому, от Эллады до Колхиды и еще Бог весть где, там, где никто до него не бывал. Первопроходимец, блин. До того доплавался, что чуть собственного царства не лишился. Вот и думаю, и у этого корабля судьба не простая, и у капитана, коль он судно свое так назвал, соответственно.
— Тогда и впрямь – смелый, — кивнул Туташхиа, направляясь к пассажирским каютам. — Ты пока на кораблики любуйся, а я оружие заберу, берег близко.
Абрек скрылся в надстройке и на палубу вышел только тогда, когда пароход мягко уткнулся в причал.
— Мир друзьям — смерть врагам! — сойдя на берег Дато протянул руку Троцкому. — Не будем долго прощаться, не нужно это. Как с делами покончу – найду тебя, а сейчас — прощай! Даст Бог — свидимся.
Абрек развернулся и, не оглядываясь на Льва, скорым шагом пошел к извозчикам, стоявшим неподалеку от пристани.
— Даст Бог — свидимся… — еле слышно прошептал молодой человек, провожая грузина взглядом.
Избавляясь от внезапно набежавших слез, Лев помотал головой и, увлекшись царящей вокруг суетой, невольно замер: слева от него по сходням «Великого князя Алексея» неспешно передвигалась шумная колонна пассажиров третьего класса, справа, чуть поодаль от основной массы народа, стояли два офицера торгового флота в белых кителях.
Один из них что–то негромко говорил матросу в белой форменке и бескозырке с надписью «Одиссей». Троцкий еще раз окинул офицера взглядом и, слегка позавидовав радостной улыбке на лице моряка, негромко вздохнул и пошел прочь. Он даже не догадывался, что судьба только что свела его с человеком, который полностью изменит его жизнь.
Арсенин (а это был он) тоже обратил внимание на одинокого молодого человека, потерянно, можно сказать обреченно, стоявшего посреди причала. Не являясь альтруистом и не понимая толком, откуда взялось подобное стремление, он хотел поинтересоваться, не нуждается ли незнакомец в помощи, но когда инструктаж вахтенного был закончен, человек уже исчез из поля зрения. Отмахнувшись от несуразностей бытия, капитан развернулся к старпому.
— Ну что, Викентий Павлович, вахты на стоянке мы распределили и сдается мне, что два старых морских волка вполне заслужили малую толику отдыха?
— Ваша правда, Всеслав Романович, еще как заслужили, — азартно потер ладони Политковский. — Фрахт исполнили, судно в родной порт привели без потерь. На вахте младшие штурмана остались. Силантьев в город подался, у него как выяснилось, амуры завелись. Надо бы поскорее новый фрахт брать, да в море уходить, не то, ежели с походом затянем, к следующему рейсу нового старшего штурмана искать придется. Петр Семёнович с Никитой Степановичем в поход по местным бильярдным отправились. Механик наш по книжкам какой–то особый новый финт изучил, и теперь жаждет врачу показать, где мать Кузьмы ночевать изволила. К ночи на «Одиссей» вернутся, обещались даже не шибко подшофе быть. Команда, за исключением суточных вахт, на два дня на берег отпущена, как вернутся — нынешние вахтенные гулеванить пойдут. Так что и здесь все в порядке. Осталось только нам с вами занятие по душе найти.
— Вы не женаты, да и я узами Гименея не связан. А посему, отчего бы нам, двум старым холостякам, не податься в ресторацию, благо, состояние кошелька сие вполне позволяет? — азартным от предвкушения голосом предложил Арсенин. — А ночевать в гостинице останемся. Не портить же нам реноме появлением на судне в не вполне трезвом виде с компанией граций в придачу? Только вот какому из дворцов Бахуса предпочтение отдадим? В прошлое наше пребывание в Одессе я все больше в недорогих заведениях обедал, без излишеств, так сказать.
— Абсолютно с вами согласен, Всеслав Романович, — улыбнулся Политковский. — И по поводу ресторации, и тем паче граций. А на счет того, где удачное рейса окончание лучше спрыснуть… предлагаю в гостиницу «Лондонская» махнуть. И кухня там шикарная, и гостиница под боком.