Клыков, держа наготове автомат, неслышно нырнул за калитку. Без скрипа, без движения лишнего, остановился справа, занимая свою позицию. Капитан, пройдя следом, немного опередил его, поморщившись от неизбежно зашуршавшей под ногами кучи листвы. Сгребли к калитке, не убрали. Непорядок, нехорошо — именно сейчас. Высоко поднимая ноги, Терехов перешагнул, прижимая подошвами похрустывающую листву. Ничего тут не поделаешь.
Хорошо собаки не было. Странная история, но вот к дворнягам во дворах немцы как были непривычны, так и остались. Первым делом, считай, всех шавок кончали. Расселялись всегда по хатам, на постой определялись, с кормежкой, а собаки такие существа, они ведь терпеть не будут, в отличие от хозяев. Так что жизни такой божьей твари — до первого лая. Впрочем, сейчас отсутствие собак было как раз на руку.
Взобрался по крыльцу, аккуратно, приставными, стараясь ноги опускать не в середину ступени, а по краям. Скрипнуло, чего уж там. Подошел, держась со своей, правой стороны, потянул на себя ручку двери, подспудно ожидая, что заперто. Времена такие — все запираются.
Поддавшаяся дверь, тихо взвизгнувшая давно не смазанной петлей, стала сюрпризом. Не то чтобы очень уж неприятным, скорее неожиданным. Терехов только обернулся, подзывая кивком Клыкова, а сам, аккуратно распахнув дверь, скользнул внутрь, в просторные, обстоятельные сени. Шаг, еще шаг, и еще один — все в сближение с дверью, ведущей в дом, обитой тонкими досками. Клыков сзади. Услышать бы сейчас звуки какие успокаивающие из дома. Хлопоты, что ли, по хозяйству. Речь мирную. Ничто не выматывает так, не играет на нервах, как гнетущая тишина.
— Стоять на месте. Не дергаться. Не оборачиваться, — негромко, чуть ли не шепотом.
Еле подавил себя, еле успокоил Терехов. Хотя дрожь прошла, по всему телу, едва руки не вскинул, уходя с линии огня. А где она, эта линия? Голос слева, из-за спины, и говорящему на крючок нажать, а Терехову что делать, как двигаться, куда?
— Оружие оба на пол положили, руки за голову, медленно все, — продолжил наставлять их невидимый собеседник.
Будь похлипше Терехов, думается, овладело бы им отчаяние. Начиная с бездарного прохода нейтралки все шло наперекосяк. И вот так попасться. Ладно бы по глупости, ан нет. И наблюдение провели, и вошли грамотно, с прикрытием. Однако же — провал. Грызть себя, что ли, за неудачу эту?
С другой стороны, понимал капитан, что, проследи он и весь день, не увидел бы засады. Судя по тому, что их приняли прямо в доме, в котором была обозначена явка, охотились именно на них. Такой ловушке противопоставить нечего.
Конечно, не факт, что говорящий указания — враг. Не исключено, что из партизан, из своих. И это, безусловно, удерживало капитана от самого логичного и верного шага — просто рвануть гранату из кармана. Впрочем, и без того ситуация вовсе не виделась проигрышной. Нагибаясь, медленно, как и сказал невидимка, Терехов абсолютно обычным, тем же неторопливым движением скользнул в карман маскировочного костюма, вытянул ребристую «лимонку», и на возврате, сжимая пальцами гранату, большим дернул чеку. Распрямился, демонстративно показывая зажатую в кулак ладонь. Не поворачиваясь к говорящему.
— Большой вперед идет, дверь открывает одной рукой, вторая на затылке, — совершенно ничего не изменилось в голосе держащего их на мушке. Будто и не видел гранаты. Впрочем… может и не видел.
— Кто такой? — подал голос Терехов, и без его команды Клыков не сделал ни шага вперед.
— Все разговоры в доме, — как отрезал собеседник.
— Нам терять нечего, покойники все здесь, граната оборонительная, — чуть прощупывая, чувствуя, как в венах закипает адреналин, напомнил Терехов.
— Вот и поговорим в доме. Пуганые мы, шагайте в комнаты. — Совершенно не произвело впечатления.
— Вот и поговорим в доме. Пуганые мы, шагайте в комнаты. — Совершенно не произвело впечатления. Ни малейшего — ни голос не дрогнул, ни дыхание не участилось. Это немного меняло ситуацию. Говор точно русский, без изъянов, западный скорее, с характерными гласными. Хотя — необязательно, поставить можно что угодно. А вот эта уверенность… Или от профессионализма большого, или от отчаяния. Ни то, ни другое не покачать, не выиграть на простых нервах, на скандале и крике.
— Вперед, — приказал капитан Клыкову, стоящему как истукан и ждущему распоряжений.
Сержант шагнул вперед, открыл дверь, пошире ее распахивая, молча окинул взором то, что открылось глазам, и переступил порог. Следом направился и Терехов, зажимая в правой руке гранату.
Большая комната. За широким столом, в круге света, создаваемого трепетом керосиновой лампы, трое. В немецкой полевой серо-зеленой форме. Шансы капитану просчитывать и не стоило. Сзади боец, впереди у двоих подняты автоматы. Чесанут очередью, и поминай как звали. Терехов, мрачно обведя взглядом троих сидящих, развернул ладонь, показывая гранату, зажатую в кулаке.
— Граната-то откуда? — делано-спокойно, чуть прищурившись, поинтересовался обосновавший в центре стола мужчина, одетый сообразно всем остальным, в немецкую форму с погонами и петлицами лейтенанта. Поскольку обращался он, видимо, к своему подчиненному, капитан промолчал. И верно сделал, поскольку из-за его спины, все еще из сеней, ответили:
— Когда разоружались, достали.
— Вы, товарищ командир, чеку воткните, — перевел взгляд на Терехова мужчина. — Поговорим по-доброму.
— И не подумаю, — качнул головой капитан.
Положить ублюдков хотелось. Но еще больше было желание не попасть в плен. Ему как разведчику рассчитывать на снисхождение не приходилось при любых раскладах.
— Ну, хорошо, — все так же спокойно продолжил мужчина. — Вы, собственно, чего этим добиваетесь? Размена хотите? Не узнав ничего толком, не поинтересовавшись. По-моему, глупо.
В ответ на эту речь Терехов только пожал плечами. В разговор вступать он не собирался, прекрасно понимая, что целью любого диалога сейчас будет одно — расслабить собеседника, заставить его притупить бдительность.
— Видимо, мне следует представиться… — Мужчина немного сдал назад, в легком прищуре взглянув на собеседника. Терехов снова никак не отреагировал. — Лейтенант [15]Свиридов, 621-й батальон, РОА. Если это вам о чем-то говорит.
Говорило, конечно. Причем именно Терехову, в силу рода его занятий. Это несколько проясняло создавшееся положение, но одновременно и неимоверно усложняло. Отвечать, по уже сложившейся традиции, капитан не стал. Признание коллаборациониста, судя по всему, грозило быть лишь началом исповеди. И Свиридов не стал ломаться. Окончательно отдав инициативу в разговоре, глупо было бы вот сейчас замыкаться в себе:
— Мне нужна связь с вашим командованием.
Терехов не удержался и кивнул понимающе. Это полностью вписывалось в ту шаткую версию, которая уже сложилась у него в голове:
— Вам нужен кто-то определенный? — вступил он в разговор.
— Верно, — не стал отпираться Свиридов. Поджал губы, внимательно изучая стоящего перед ним советского разведчика.
Для посвященных совершенно не было секретом одно достаточно пикантное и вместе с тем тщательно скрываемое обстоятельство. В июле нынешнего года, во время контрудара под Курском, некоторые немецкие части открыли фронт. Это и были так называемые «восточные батальоны» РОА, не пожелавшие сражаться с русскими. В силу своей осведомленности Терехов прекрасно понимал, что не только, вернее даже, не столько патриотизм был тому виной, а прежде всего грамотная и кропотливая работа в рядах армии предателей агентов НКВД.