Выдохлись и остановились и немцы: лучшие силы вермахта были брошены на юг — на Сталинград. Потрепанный корпус Катукова был выведен в резерв Ставки, а лейтенант Дементьев за бои в Придонье получил свою первую награду — медаль «За боевые заслуги» — и звание старшего лейтенанта. Вообще-то, как чуть виновато сообщил ему Мироненко, его представляли к ордену Красной Звезды, но где-то кто-то что-то перепутал. К путанице этой Павел отнесся философски — не впервой.
— Война, я так думаю, не скоро кончится, — сказал он начальнику штаба, — так что орден я еще заработаю, и не один. — И, чуть подумав, добавил: — Если, конечно, жив буду.
В заколдованных болотах там кикиморы живут
В. Высоцкий
Гать-жердянка дышала под ногами и прогибалась под колесами пушек и грузовиков как живая спина неведомого зверя огромных размеров. Фонтанчики болотной воды били из щелей между бревнами, вымачивая полы шинелей проливным дождем, только льющимся не сверху, а снизу. По обеим сторонам дороги тянулись леса — густые, непролазные. «В таких вот лесах, — думал Дементьев, — испокон веку гнездились лешие: угукали, пугая путников, заигрывали с кикиморами болотными и переселялись на страницы сказок Пушкина. И не всякий человек отваживался войти в такой лес ночной порой…».
Для кикимор места эти и в самом деле были походящими — деревья уходили ногами корней в мшистое болото, расчерченное многочисленными ручейками и речушками; воздух был пропитан влажной моросью, каплями оседавшей на холодном металле оружия. Проехать по мокрой лесной дороге на простой телеге — уже проблема, а протащить по ней танк или тягач с пушкой на прицепе — почти неразрешимая задача. Но именно «почти» — в дремучих лесах под Калинином звонко стучали топоры, и вытягивались десятки километров гатей, по которым шла тяжелая техника. Шла по ночам — леших с кикиморами не опасались (в конце концов, наша нечисть, родимая, русская), а вот с господством в воздухе немецкой авиации приходилось считаться. Узкие гати запросто могли стать многокилометровыми кладбищами для наших войск, застигни их здесь среди бела дня воздушный налет.
Солдаты рубили деревья с веселой побранкой и прибауткой «Мужика греет не шуба, а топор!». И не только солдаты — в «ударном лесоповале» участвовали и офицеры, словно в аврале на боевом корабле. И техника шла, одолевая километр за километром; шла по ночам, при тусклом свете синих фонариков, укрываясь днем в лесных массивах; шла со скоростью пешехода, но все-таки шла, упорно пробиваясь в район сосредоточения.
Первый танковый корпус Катукова был преобразован в третий механизированный корпус. В его состав вошли дополнительные части, усилившие ударную мощь соединения в несколько раз, а 1-я мотострелковая бригада, дополненная танковым полком, именовалась теперь 1-й механизированной бригадой. Вопрос о реорганизации корпуса решался в Ставке, а затем Сталин вызвал к себе Катукова на дачу на Можайском шоссе. И там Катуков, хоть и воспитанный, как и подавляющее большинство советских людей, в духе абсолютной веры в непогрешимость Сталина — «великий вождь ошибаться не может», — сумел отстоять свою точку зрения. Сталин хвалил «неуязвимые» тяжелые танки «КВ», но Катуков, знавший не только достоинства, но и все недостатки этих машин, отстаивал «Т-34» и все-таки не взял в свое новое соединение бригаду «КВ». Генерал нашел довод, убедивший вождя: «в лесах под Калинином сплошные болота, там им трудно будет маневрировать». Немногие осмеливались возражать вождю, и после этого авторитет Катукова, и до того пользовавшегося уважением воевавших под его началом, заметно вырос: «солдатское радио» работало исправно.
Кроме того, именно Катукову удалось добиться получения наград для отличившихся в боях воинов не через Президиум Верховного Совета, а на местах, по решению командиров соединений, сразу после боя. Дорога ложка к обеду — орден, полученный среди еще дымящихся воронок, по горячим следам, ценен вдвойне.
Генералы, как правило, не ходят в атаку, но именно от них зависит, успешной будет эта атака или нет, и сколько жизней она заберет. Тезис «Но от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней», усвоенный Дементьевым за годы обучения в артиллерийской спецшколе и в училище, изрядно поблек в глазах Павла, видевшего бои первого года войны и хоронившего товарищей, которые могли остаться в живых, если бы бой был проведен по-другому. Потускнел и красочный образ геройских командиров времен гражданской: будучи под Ленинградом, Дементьев слышал, как там покомандовал Ворошилов, а с Буденным даже встречался — правда, издалека (что, впрочем, не сильно его огорчило).
Весной сорок второго, в Москве, Буденный приехал в Спасские казармы, где стояла формирующаяся мотострелковая бригада, куда попал лейтенант Дементьев. Маршал прибыл в сопровождении целой свиты в расположенную по соседству кавалерийскую часть (он был инспектором этого рода войск), и что-то вызвало его неистовый начальственный гнев. Такой матерщины Павел не слышал отродясь — конфузливо отворачивались даже сопровождавшие Буденного, а кто-то из артиллеристов произнес иронически: «Если бы немцев можно было разогнать матюгами, мы бы завтра выиграли войну».
Однако умения виртуозно ругаться матом было явно недостаточно для победы — для этого нужны были другие таланты. А талантов этих отчаянно не хватало — дорого стоили армии «чистки» конца тридцатых. Об этом говорили в военной среде — изредка, с оглядкой и вполголоса, но говорили: комбаты, поспешно продвинутые в комдивы, не справлялись со своими обязанностями, и их неумение оплачивалось русской кровью. И прошло немало времени, прежде чем война провела свой жестокий естественный отбор, безжалостно отсеяв непригодных.
Но даже опытные боевые командиры, проверенные войной, не кланявшиеся пулям и спокойно смотревшие на прущие на них бронированные стада немецких танков, не могли избавиться от страха попасть под скорую расправу, когда никто не будет слушать никаких оправданий. Страх перед начальством давил на всех, сверху донизу, и генералы, которым было что терять, испытывали больший страх, чем командиры взводов, поднимавшие своих солдат в атаку. И потому поступок Катукова, не побоявшегося возразить самому Сталину, в глазах солдат и офицеров стоил нескольких выигранных сражений.
Третий механизированный корпус шел по болотам — Ставка замыслила провести на Калининском фронте наступательную операцию, чтобы сковать резервы вермахта и не дать немцам перебросить их под Сталинград.
Вторая военная зима была не такой суровой, как предыдущая, но голод давал о себе знать. Фронтовой пайки не хватало, и солдаты изыскивали «подножный корм». Вокруг было множество рек, а в полутора километрах от места расположения артдивизиона протекала матушка-Волга, в которой водилась рыба. Удочек и сетей у батарейцев не имелось, зато были гранаты, причем в изобилии. И солдаты вовсю браконьерствовали — глушили рыбу для пополнения своего скудного рациона. И ждали приказа о наступлении.
В конце ноября ожиданию пришел конец — наступление началось.
Батарея старшего лейтенанта Дементьева сразу втянулась в затяжные бои, то и дело меняя огневые позиции и перенося наблюдательные пункты. Следуя за наступавшими танкистами 43-й бригады, батарейцы вышли к селу Богородицкое. Здесь только что кончился бой, и танкисты, оттеснив немцев к реке Лучеса, штурмовали следующую деревеньку. Павел, оглядевшись, решил устроить НП на лесной опушке, откуда хорошо просматривались все окрестности.