Одну пьесу она повторяла снова и снова — готовилась к экзамену. Это оказалась «Песней без слов» Мендельсона.
Соседка могла изучать что угодно, от бухгалтерии до техники подстригания деревьев, но романтические отношения складываются из ряда случайных совпадений. И тот факт, что она исполняла самую прекрасную музыку, которая когда-либо была написана, в то время как Казуми целомудренно лежала в моих объятиях, казался предначертанным, освященным небесами и давал мне ощущение, что я нахожусь в нужном месте.
Такая музыка могла стать чудесным аккомпанементом к нескольким часам страсти. Но Казуми это было не нужно. Она не хотела спать со мной. Прямо, как моя жена.
— Не хочу становиться твоим маленьким грязным секретом, — сообщила Казуми. — Это никогда не срабатывает. Бояться, что нас вместе увидят, что мы случайно можем натолкнуться на общих знакомых. Ну, что это за жизнь? Ты можешь мне звонить, а я тебе — не могу. И всякие вопросы, которые мне надо тебе задавать, например, спишь ли ты со своей женой?
— На это я могу тебе ответить прямо сейчас.
— Нет. — Она приложила свой палеи к моим губам. — Потому что я не хочу, чтобы ты начинал мне лгать. И даже после того, как жен оставляют, все равно ничего не срабатывает. Не знаю почему. Наверное, слишком дорогой ценой это достается.
Я разрывался на части. Мне хотелось заботиться о них обеих. Любить их обеих. Казуми и Сид. И так, как они обе этого заслуживают. Но я знал, что это невозможно.
Можно любить двух женщин одновременно, но не так, как они того заслуживают.
Так что я постоянно искал выход, дергая одну дверь за другой, пытаясь выбраться из всего этого хаоса. И я делал это с Казуми так же, как и с Сид. В моменты, когда я был на пределе и музыка смолкала, я вдруг хотел, чтобы кто-нибудь из них — Сид, Казуми, одна из них, любая из них — проявила себя с какой-нибудь ужасной стороны. Мне пришлось бы уйти, тогда все, возможно, и урегулировалось бы само собой.
— Ты, кажется, знаешь много о сексе с женатым мужчиной, Казуми. Откуда у тебя такой опыт?
— Не имеет значения.
— Я хочу знать.
— Не мой опыт. Подруги.
— Подруги? Ну, конечно.
— Правда.
— И кто же эта таинственная подруга? Кто-нибудь отсюда?
— Нет. В Японии. Близкая подруга из Японии. И тут, наконец, до меня дошло.
— А как зовут эту подругу, которая имеет связь с женатым мужчиной?
За стеной звучала виолончель, это была грустная мелодия. Опять «Песня без слов». Должно быть, экзамен неумолимо приближался.
— Джина. Мою подругу зовут Джина, — открылась Казуми.
Мой врач считала, что у меня развился синдром белого халата.
— Как только перед вами возникает врач-а, — улыбалась она, говоря с очаровательным итальянским акцентом, добавляя ненужные гласные к концу некоторых слов, — ваше давление становится очень высоким-а.
Она по-своему права. Когда я заходил к ней в кабинет, мое верхнее давление доходило, как правило, до 180, а нижнее — до 95. Врач укладывала меня на кушетку и минут через десять опять измеряла давление. И всегда оно оказывалось гораздо ниже, примерно 150 на 90. Это было не блестяще, но все-таки означало, что в ближайшем будущем инсульт мне не грозит.
Синдром белого халата. Наверное, я думал, что это связано с моим сердцем. Но врач никогда не учитывала того обстоятельства, что я пришел к ней в кабинет прямо из дома. Поэтому, когда она измеряла мое давление, оно показывало мое отношение к ситуации в моей семье, с моей женой: блеклая, затхлая жизнь на разных кроватях, смешанные семьи и ее бывший муж, который на следующей неделе женится.
Конечно, мое давление будет очень высоким. Каким же еще оно могло быть?
Когда я лежал на кушетке, прислушиваясь к приглушенному шуму машин на Харли-стрит, моя память вернула меня к более радостным временам моей жизни. Первое измерение давления показало то, что из себя представляет моя жизнь с Сид, а второе — моя тайная жизнь с Казуми.
Теперь я уже знал ее. Она не просто симпатичная девушка, которая привлекла мое внимание. Я узнал все о ее детстве, о ее отце, всю жизнь смиренно получавшем свой оклад. Отец регулярно напивался до беспамятства, приходя домой с работы, а мать Казуми отказалась от своей мечты — объездить весь мир — ради мужа, который ее не любил. Я узнал о распавшемся браке Казуми и о том, какого мужества ей стоило приехать в Лондон, чтобы начать все сначала. И еще я изучил ее лицо: иногда задумчивое, оно могло неожиданно озаряться радостью, как внезапно загораются старинные фонари на Примроуз-Хилл.
Я прекрасно понимал, что это не то же самое, что создание новой, реальной жизни с кем-то. Все это было далеко от вещей, которые могли сломаться или разрушиться, — стиральных машин, нагревательных приборов, автомобилей, семьи, брака. Но она все равно оставалась самым чудесным явлением в моей жизни и самым реальным из всего окружающего. Мы с Казуми много разговаривали. Разговаривали обо всем. Кроме моей жены, разумеется. Мы никогда не упоминали ее.
— Нам придется быть пожестче с вашим лечением, — констатировала мой врач.
Она подобрала мне соответствующие лекарства, изменив дозировку и количество таблеток.
Что же касается моего сердца — моего сумасшедшего любвеобильного сердца, — я чувствовал, что против моих теперешних тревог не помогут никакие таблетки.
Скольких девушек и женщин я приводил домой, чтобы познакомить их с мамой?
Не то чтобы я вел каждую встретившуюся девушку в кино, а каждую новую женщину укладывал в постель. Просто на настоящий момент, учитывая количество всех моих девушек и двух жен, их число давно перевалило за десяток. По мере того как мы с Казуми все больше углублялись в пригород и городской пейзаж уступал место летним лугам и полям, я осознал критерий, по которому отбирал девушек для того, чтобы представить их маме. Именно эта, особенная девушка станет последней, которую я привожу домой. И почему мы всегда такое большое значение придаем первой любви? Ведь на самом деле важнее всего последняя.
В настоящий момент мне хотелось избавить маму от всяких домашних неприятностей. Но все равно не имело смысла представлять Казуми просто как друга.
Мама прекрасно знала, что для мужчины, чей брак находится в опасности, такого понятия просто не существует.
Старый дом в воскресный полдень. Пэт открыл нам дверь, улыбаясь Казуми и не совсем понимая, что она здесь делает. Мама сидела на ковре в гостиной, делая вращательные движения плечами с крайне сосредоточенным выражением лица. Она поднялась на ноги, немного смутившись от того, что мы застали ее за этим занятием, но потом поцеловала Казуми, как будто знала ее всю жизнь.
— Привет, дорогая, а я просто делаю свои упражнения.
Несмотря на то что мама прошла все круги ада, она делала вид, что это вроде прогулки в парке.
После операции и курса радиотерапии мышцы ее правой руки затвердели и стали неметь. Ей приходилось делать упражнения, чтобы контролировать боль и разрабатывать правую руку. Она исполняла их с определенным изяществом и никогда не жаловалась. И теперь я понял, что на самом деле она была крепче, чем большинство мужчин в ее жизни.
— Мне надо делать их два года, милочка, — сообщила она Казуми. (Маме достаточно знать вас всего две секунды, как она начинала называть вас дорогая, милочка, детка.) — Так мне назначили.