Берега этого потока, заросшие высокой травой, утопающие в грязи стали нам еще одним испытанием, но тем радостнее было выйти к широкой, спокойной, темной, как дождевая вода в бочке Чуе.
— Осталось восемь бомов, Ваше превосходительство, — скалился Гилев. — И мы на месте. Всего-то — неделя пути.
Но у остальных купцов лежащий впереди путь вызывал наибольшее опасение.
— Половина — еще ичё, батюшка енерал, — тараторил Хабаров. — А другие — ну чисто Дьяволовы зубья. Сколь там народу порасшибалось насмерть — не счесть. Тропиночка узенька. Коники идти не хочуть. Тянешь его, тянешь, да и под ноги не смотришь. Раз — и даже не кричит ни кто.
Действительность оказалась еще хуже рассказов. Им ведь прежде не доводилось перетаскивать через нависшую над рекой скалу двадцатипудовые пушки. И тридцатипудовые лафеты, даже в разобранном виде — сущее наказание. Огромные тюки с товарами так раскачивали низкорослых коняжек, что их приходилось обвязывать арканами и придерживать, чтоб они не свалились в пропасть. Случалось, что животные выдыхались вперед людей и отказывались идти. Тогда весь караван останавливался на несколько минут, замирал в самых причудливых позах.
К вечеру все так уставали, что не было сил ставить палатки и разжигать костры. Падали — кто где стоял, и молча жевали твердые, как подошва, куски сушеного мяса, тупо глядя на шелестящую рядом реку. Драгоценные бронзовые орудия оказывались брошенными просто на землю, и ни кто не возражал.
Но и не тяжесть, не неудобство, не опасность разбиться стало для меня настоящим чистилищем. Самым трудным, почти невозможным, была совершеннейшая невозможность слезть с надменно посматривающей "Принцессы" и помочь рычащим от напряжения людям.
Я богохульствовал и стонал. Ругался матом на Бога и всех его Ангелов и Святых. Но только — про себя. Молча. Несколько раз за эту проклятую неделю думал — все! Плевать на их отсталые, идиотские, замшелые традиции и порядки. Я, здоровый молодой мужик, должен смотреть, как такие же люди тащат через непокорные скалы пушку, без которой вполне бы обошлись! Смотреть, и ничего не делать. Потому что — никто не понял бы. Потому что — я генерал, а это недосягаемая высота для практически всех, за исключением пары человек в этой экспедиции. И еще, потому что это я стронул всю эту массу с места, и отвечаю и перед Государем и перед Богом за них всех, и за каждого в отдельности.
Но, когда проклятые бомы кончились, когда мы вброд перешли Чую и проводники объявили перед ужином, что к завтрашнему полудню мы войдем в Кош-Агач, я опустился на колени и от чистого сердца, может быть первый раз за обе жизни, возблагодарил Господа, что он позволил всем этим людям остаться в живых.
И Гера смолчал. А отец Павел тут же пристроился рядом. А потом и все остальные.
#2 Испытание на крепость
Читая в далеком детстве, на исходе двадцатого века, книгу о приключениях моряка Робинзона, с нехарактерной для англичанина фамилией — Крузо, пытался представить себе — что бы делал на его месте. И мнилось мне, уж я-то, весь такой умный и образованный парнишка из века атома, точно устроился бы не хуже, а может и лучше древнего незадачливого торговца. И только теперь, в другом теле и эпохе, глядя, как солдаты и казаки, под управлением штабс-капитана Генерального Штаба строят оборонительные редуты, осознал, что ничего бы у меня на месте бедного-бедного-бедного Робби не вышло.
Вот, кажется — что сложного — вбить в сухую, каменистую землю несколько кольев, да сплести на их основе высокую, в рост человека, корзину? Делов-то! Но на самом деле, вы неминуемо столкнетесь сразу с несколькими проблемами. И колья — скелет вашего будущего творения — начнут разъезжаться, не выдерживая упругой силы ивовых прутьев. И непокорные хвосты этих самых прутьев станут топорщиться да норовить вылезти в самых неожиданных местах. Тут-то вы и вспомните о проволоке, гвоздях или веревках. К хорошему быстро привыкаешь. Мы привыкли, что подобные пустяки — вещи повсеместно доступные и обычные.
А вот наших строителей отсутствие массы вроде необходимых предметов ничуть не смущало. Не было цемента, или хотя бы извести. Мои молодые геологи нашли несколько известняковых выходов, но все они оказались с той стороны Чуйских бомов, и тащить сюда камни не было никакой возможности. Так что скрепить камни оказалось нечем. Не беда. Офицеры русской армии еще не забыли, как возводить временные укрепления из плетенок, наполняемых щебенкой и песком. Еще живы были в людской памяти редуты батареи Раевского близ Бородино и четвертого бастиона Севастополя.
Сколько раз вы видели рубленные избы. А сможете сами сваять нечто подобное? А без гвоздей, скоб, досок, стекла и рубероида для крыши? Когда есть только умелые руки, топор и не особо много доставляемых от самых отрогов далеких гор стволов лиственницы. О строительстве казарм рассказать, или сами догадаетесь?
Место для крепости выбирали втроем. Я, Принтц и, неожиданно пожелавший составить нам компанию доктор — присоединившийся к экспедиции чуть ли не в последний момент, один из двух штатных лекарей Томского линейного батальона, Александр Александрович Барков.
Гилев с купцами был занят беглым ремонтом десятка плохоньких избушек с обширными и крепкими амбарами. Часть казаков, уже на следующий день после приезда, отправилась в разъезды по туземным улусам с моим приказом — всем зайсанам явиться в Кош-Агач. Вообще, это была, так сказать, официальная версия. А неофициально, будущие чуйские жители искали удобные места для устройства станиц для намечающегося в следующем году переселения. Чтоб и землица хоть мало-мальски плодородная была на огороды, и сенокосы не слишком далеко. Лес на строительство, и вода под боком. С этими разведчиками я и геологов отправил. Карта картой, а молодые глаза — острые. Может еще чего отыщут, лишним не будет.
Фадейка Хабаров махнул рукой в сторону Китая, и буркнул на бегу, мол, верстах в трех-четырех холм есть — прямо на пути. Вот мы эту возвышенность втроем смотреть и отправились. Пристроившихся сзади два десятка конвойных всадников я за компанию давно уже не считал. Привык к их постоянному присутствию.
Шишка. Небольшой бугор, выделяющийся на фоне относительно ровной степи только светлой проплешиной без травы на верхушке. Несколько торчащих камней саженях в ста к юго-востоку. Тоненький ручеек с юго-запада, впадающий в одно их многих русел расползшейся по равнине и сильно обмелевшей Чуи. Нужно было обладать богатой фантазией, чтоб разглядеть здесь пригодное для обороны место.
— Достаточно сухо, но вода близко, — описал очевидное врач. — Болот не видно. Лихорадка солдатикам не грозит.
— Полезное свойство, — согласился капитан. Единственный среди нас специалист по возведению укреплений. — Три земляных бастиона с плетеными редутами для стрелков. Ров и вал. Кавальер — бревенчатые здания с плоскими крышами. Одна наблюдательная вышка. Против серьезной осады, конечно, не выстоит, но аборигенов отпугнет. Видел я китайский пикет… Жалкое зрелище. У нас будет лучше.
— До зимы управимся? — не мог не поинтересоваться я.
— До зимы? Основные укрепления, Ваше превосходительство, через пару недель готовы будут. До холодов бы деревянные строения успеть закончить. И продуктовые склады с цейхгаузом ведь придется вперед казарм строить…
— Быть может, Андрей Густавович, туземных инородцев в помощь согнать?
— Ни в коем случае, Герман Густавович. Ни в коем случае! Инородцам вообще следует воспрещать проход в крепость. Не дай Бог, выведают, нехристи, где пороховой запас храним. По недомыслию, или из злобы огня сунут.
— Согласен с вами, господин штабс-капитан, — совершенно серьезно поддержал офицера доктор. — Народ туземный — дикой расы, и на подлости горазд. Это, конечно не их вина, что Господь вселил эти души в тела отсталого племени. Но всякое может случиться.
— Это вы, Сан Саныч, шутите так, или действительно так полагаете? — удивился я.
— Полноте, Герман Густавович, — вскинул брови пораженный не меньше меня доктор. — Не скажете же вы, будто не знакомы с сочинением графа Жозефа Артюра де Гобино "L'expйrience de l'inйgalitй des races humaines"!? Или вы не согласны, что желтая раса не обладает интеллектом хотя бы сравнимым с арийским народом? Что они отличны от нас, белых европейцев, хотя бы уже тем, что наполнены природной хитростью и коварством?
— Никогда не был силен в естественных науках, — вынужден был сдать назад я. И передернул плечами. Я-то, сдуру, считал расизм изобретением двадцатого века. А оказывается уже теперь какой-то граф, судя по всему — французский, вовсю рассуждает о превосходстве белой расы. Больше того! Оказывается, труды этого ретрофашиста изучают даже во глубине сибирских руд. — Мы еще обязательно побеседуем с вами, господин лекарь, на эту тему. Сейчас же давайте вернемся к нашей крепости.
Барков обиженно поджал губы, но замолчал. А я и после, присматривал за ним. Особенно, когда известие, что в Кош-Агаче появился русский доктор, облетело кочевья и к палатке врача потянулись туземцы. Боялся, что, будучи идейным расистом, он откажется пользовать теленгитов и монголов. На счастье, этого не происходило. Клятва Гиппократа оказалась сильнее сочинений графа де Гобино.
Работа на месте будущей Чуйской твердыни закипела с раннего утра. Капитан, с помощью нескольких десятков колышков, мотка бечевки и мерного аршина, разметил будущие рвы и валы. Все свободные от других работ солдаты, раздевшись до пояса, тут же взялись за кирки и лопаты. Дюжина молодых поляков натащила целую гору тальниковых плетей и, под руководством матерого Казнакова, учились плести корзины. Артиллерист Саша Геберт руководил сборкой лафетов. Безсонов, со своей полусотней, забрали купеческих вьючных лошадок, и отправился к видневшимся на границе видимости деревьям. И только мы с князем Костровым остались не у дел.
Это я несколько погрешил против истины. Дело у меня было, и весьма важное дело. Но чтоб получить возможность им заняться, нужно было как-то избавиться от восторженного своими невероятными открытиями натуралиста.
— …И потому барометр убедительно доказывает, Ваше превосходительство, что долина сей реки находится не ниже чем в полутора верстах от уровня Балтийского моря, — вещал князь. — Сейчас я намерен изучать язык туземных народов, дабы иметь возможность, задавать им вопросы…
— Отчего же вы не возьмете толмача у Гилева или Хабарова?
— Ах, Герман Густавович! Кабы был я уверен, что эти сведущие люди, знают такие слова, как "облачный слой" или "снежный покров". Они же начнут упрощать, подыскивать замены. Говорить "облака" или "снег". И я могу лишиться важнейших для науки сведений.
— А что? Есть разница? И почему вы думаете, что в языке инородцев есть нужные вам слова?
— Позвольте с вами не согласиться, господин губернатор. В сообщениях господина Валиханова упоминается, будто тюркские языки содержат до тридцати слов, относящихся только к понятию "лошадь". Это богатейший, удивительнейший язык, наверняка не уступающий и нашему родному…
— Я конечно далек от наук, Николай Алексеевич. Только мнится мне, что теленгиты и прочие монголы говорят не на тюркском наречии.
— Ну, как же, как же. Они же номады, сродни татарам или киргизам…
— Тем не менее, я рекомендовал бы уточнить этот вопрос у знакомых с туземными обычаями и народами купцов. Уверен, что среди торговой части нашей экспедиции отыщется человек, знакомый и с татарскими и с теленгитскими языками.