Прошлое до сих пор внутри меня. Словно тяжкий груз.
Однако теперь оно утихло, похороненное в глубине живота.
Папа отпускает мою голову, проводит большим пальцем по щеке, берет за подбородок.
– Ну, кто ты? – настойчиво спрашивает он.
– Фэллон Пирс.
– Где ты родилась?
Мой голос звучит спокойно.
– Бостон, Массачусетс.
Отец отступает на шаг, предоставляя мне больше пространства.
– И чем ты хочешь заниматься в жизни?
Наконец-то смотрю на него, шепчу:
– Я хочу конструировать вещи.
Протянув руку, он берет полотенце с полки, отдает мне. Я прижимаю его к груди, уже практически не чувствуя холода. Не чувствуя практически ничего.
Папа наклоняется, целует меня в лоб, затем смотрит в глаза.
– Что бы ни происходило на поверхности моря, это не потревожит спокойствия его глубин, – цитирует он Эндрю Харви. – Никто не может лишить тебя личности, Фэллон. Никому не давай такой силы над собой.
Я не плакала с того дня, который почему-то внезапно мне вспомнился. Бывала близка к этому, но за два года не проронила ни слезинки. Отец продержал меня дома неделю – достаточно, чтобы затянулись порезы, оставленные осколками лобового стекла, а затем отправил обратно в пансион налаживать свою жизнь.
И я наладила. Каждый должен прийти к этому осознанию самостоятельно. Жизнь продолжается, улыбки опять вернутся, время излечит одни раны и успокоит те, которые не сможет излечить.
Я подтянула успеваемость в школе, завела нескольких друзей, много смеялась.
Хотя простить не могла. Предательство ранит глубоко. Именно оно привело меня в город в июне.
Я просто не ожидала, что Мэдок будет по-прежнему оказывать на меня такое влияние.
Он хотел меня. Я это знала. Но почему? Что я сделала, чтобы заслужить его?
Мэдок был верен мне в шестнадцать. В этом я была абсолютно уверена. Я больше не могла винить его за то, что он искал развлечений, думая, будто я уехала по собственной воле.
Мне нужно рассказать ему о стольких вещах. Он имел право знать. А потом появилось чувство, что я рассказала слишком много.
Мэдоку лучше без меня. Наши отношения начались неправильно. Нам некуда было расти. Он не знал меня, не знал, чем я интересовалась. Мы ничего не обсуждали.
Получив свою долю секса, Мэдок уходил. Не говоря уже о ребенке. Если бы он узнал о беременности, то сбежал бы. Без сомнений. Мэдок не был готов к подобной ответственности. И я гадала о том, будет ли он когда-либо готов.
Включив "Far from Home" группы Five Finger Death Punch, проглотила чувство вины. Я держала путь в Шелбурн-Фоллз по требованию матери. Она прислала утром смс, сообщив, что в доме остались мои вещи. Если не вернусь за тем, что оставила там летом, все полетит в мусор.
Покачав головой, потерла свои уставшие глаза.
***
Черные железные ворота распахнулись со скрежетом, когда я ввела код, после чего медленно направила G8 Тэйт вперед.
Сегодня суббота, позднее утро. По октябрьскому небу были рассыпаны редкие облака. На улице стояла прохладная погода, но я не взяла с собой куртку, выбрав лишь футболку в черно-серую полоску с длинными рукавами и джинсы. Мои волосы были до сих пор распущены после вчерашнего, я их только немного вспушила, после того как приняла душ утром. По какой-то причине мне хотелось, чтобы запах Мэдока остался на моих волосах, вместе с тонкими травинками, которые до сих пор находила в длинных прядях, обрамлявших щеки.
Припарковавшись у дома Карутерсов позади маминого BMW, взяла свои очки с пассажирского сиденья. Они предназначались для чтения, но я уже несколько лет носила их практически постоянно. Так я чувствовала себя в большей безопасности.
Войдя внутрь, пересекла фойе, направившись в сторону холла, ведущего к лестнице. Я была уверена, что найду Эдди на кухне.
Из-за тишины дом казался совершенно другим. Практически опустошенным, словно не был наполнен воспоминаниями, историями, семьей. Холод мраморного пола проник через подошву моих кроссовок, поднялся по голеням. И высокие потолки больше не сохраняли тепло волшебным образом.
Выглянув в патио через стеклянные двери, увидела Эдди, подметавшую площадку вокруг бассейна, который уже был накрыт в преддверии зимы. Однако посмотрев в сторону, заметила, что джакузи также была накрыта защитным чехлом. Когда я тут жила, ее продолжали использовать в течение холодных месяцев, наряду с садовой мебелью и зоной для барбекю. Папа Мэдока любил еду, приготовленную на гриле, они даже посреди января могли жарить стейки на улице.
Сейчас же дворик опустел. Пожухшие листья летали туда-сюда. Похоже, Эдди не добилась особого прогресса в уборке. Да она, судя по всему, даже не пыталась.
В этих стенах не обходилось без проблем, но счастью и смеху тут тоже было место. Теперь же все казалось безжизненным.
Я открыла раздвижные двери и прошла в патио по каменным плитам.
– Эдди?
Она не посмотрела на меня, а ее низкий, тихий голос прозвучал не так приветливо, как при нашей последней встрече:
– Фэллон.
Сняв очки, сунула их в задний карман.
– Эдди, мне очень жаль.
Эдди поджала губы.
– Разве?
Мне не пришлось пояснять ей, за что я извинилась. В этом доме ничего не ускользало от ее внимания. Я знала, что ей известно о моей вине в этой кутерьме с разводом. Что Мэдока отослали в колледж тоже по моей вине.
– Да, жаль, – уверила ее. – Я не хотела, чтобы так получилось.
И это правда. Мне хотелось самой бросить Мэдока на сей раз, уязвить Джейсона и мою мать, однако я не предполагала, что она станет столь усердно противиться разводу или что Мэдок попадет под перекрестный огонь.
По правде говоря, об Эдди я вообще не подумала.
Она выдохнула через нос и продолжила подметать с хмурым лицом.
– Эта стерва думает, что заберет дом, – буркнула Эдди. – Она заберет дом, продаст весь интерьер и оставит его стоять мертвым грузом.
Я подступила ближе.
– Не заберет.
– Да все равно не важно, наверно, – перебила она с горечью в голосе. – Джейсон предпочитает проводить время в городе или у Кэтрин, Мэдок тут тоже уже несколько месяцев не появлялся.
Я отвела взгляд. Мое лицо вспыхнуло от стыда.
Это моих рук дело.
В глазах начало щипать, поэтому я зажмурилась и сглотнула. Я все исправлю.Должна исправить. Мне не следовало возвращаться. У Мэдока все было хорошо. Они все были в порядке, пока не появилась я.
В этом доме когда-то кипела жизнь, гремели вечеринки, звучал смех. Сейчас он был пуст. Семья Эдди, которую она любила, о которой заботилась, практически распалась. Все отдалились друг от друга. Последние три месяца Эдди провела тут едва ли не в полном одиночестве. Из-за меня.
Я отступила, зная, что она не захочет слышать очередное извинение. Развернувшись, направилась к дверям.
– У тебя вещи остались в комнате, – сообщила Эдди, и я обернулась. – И в подвале несколько коробок.
Что?Я ничего не оставляла в подвале.
– Коробок? – переспросила растерянно.
– Коробок, – повторила она, не глядя на меня.
***
Коробки?
Я вернулась в кухню, но вместо того, чтобы пойти наверх и собрать вещи, которые не забрала с собой несколько месяцев назад, направилась прямиком к двери, ведущей в подвал.
Странно, что там могло находиться что-то, принадлежавшее мне. Мать выбросила все содержимое моей комнаты, к тому же я изначально мало барахла привезла, когда мы переехали сюда жить.
Я спустилась по ярко освещенной лестнице. Мои шаги были практически неслышны на ковровом покрытии.
Так же, как и сам дом, подвал был огромен. Там насчитывалось четыре комнаты. В одной обустроили дополнительную спальню, во второй располагался алкогольный арсенал мистера Карутерса, в третьей хранили праздничные украшения. Последняя представляла собой обширную открытую зону с игровым центром для видеоигр, столом для бильярда, настольным футболом, гигантской плазменной панелью и другими развлекательными гаджетами, которыми подросток вроде Мэдока мог бы насладиться в компании друзей. Еще тут стоял холодильник, заполненный различными закусками и напитками, и диваны для отдыха.
Но я с удовольствием проводила время в подвале только после того, как мистер Карутерс решил установить здесь оборудование для моего хобби.
Мою полурампу.
Он думал, что таким образом поможет нам с Мэдоком наладить контакт. Раз я ни с кем не дружила, то, находясь тут, была вынуждена пересекаться с друзьями Мэдока. Чтобы каждому из нас было с чем поиграть.
Это не сработало.
Я просто держалась подальше, когда Мэдок принимал гостей, а свои навыки оттачивала в другое время. Дело было не столько в нем, сколько в его друзьях. Джаред мне казался угрюмым, остальные – тупыми.
Осмотревшись по сторонам, заметила идеальную чистоту, царившую в помещении. Бежевый ковер, похоже, новый; дерево пахло полиролью для мебели. Свет струился из дверей, ведущих к нижнему уровню бокового патио. На желто-коричневых стенах по-прежнему висела бесчисленная атрибутика университета Нотр-Дам: флаги, знамена, фотографии в рамках, сувениры.
Целая стена была отведена под семейные фотографии, по большей части запечатлевшие взросление Мэдока. Десяти- или одиннадцатилетний Мэдок открывает рождественские подарки. Мэдок, демонстрирующий руками какой-то дурацкий гангста-жест, и Джаред под капотом GTO.
Еще один снимок – наш совместный. Прямо по центру, над роялем. Мы тогда прохлаждались у бассейна, и Эдди захотела нас сфотографировать. Нам было лет четырнадцать или пятнадцать. Мы стояли спиной к спине, прислонившись друг к другу, скрестив руки на груди. Помню, Эдди пыталась заставить его приобнять меня за плечо по-братски, но мы отказались позировать иначе.
Изучая фото с близкого расстояния, заметила, что я смотрела в камеру немного сердито. Хотя на моих губах играла едва уловимая улыбка. Я старалась изобразить скуку, несмотря на бабочек, порхавших в животе. Мое тело начало реагировать на Мэдока, и меня это бесило.
Его же выражение лица было…
Мэдок повернул голову к камере, но склонил ее вниз. Он тоже слегка улыбался, однако явно сдерживал улыбку.
Маленький дьявол.
Обернувшись, провела рукой по старому роялю, на котором, как сказала Эдди, Мэдок до сих пор играл. По крайней мере, до отъезда в колледж.
Крышка была опущена. На ней лежали какие-то ноты. Хотя на пюпитре стояла партитура Дворжака. Мэдок всегда был неравнодушен к восточно-европейским и российским композиторам. Не помню даже, когда в последний раз слышала, как он играет. Забавно. Он мог быть таким эксгибиционистом, когда это не имело значения, и, наоборот, не быть им, если требовалась откровенность.
Вдруг я зацепилась ногой за что-то. Заглянув под рояль, увидела белые картонные коробки.
Опустившись на колени, вытащила одну и заметила, что там стояло еще десять или около того.