— Им нужна еще одна соседка, так что если ты знаешь кого-то, кто хотел бы освободиться от деспотичного режима в Канаде…
— А почему ты не переезжаешь к ним? — спрашиваю я.
— Мне нравится моя квартира. И жить одной.
Я киваю. Я тоже живу один. Мой родной городок очень маленький, и иногда приятно представить, что я могу закрыть дверь и отгородиться от всех. Хотя даже тысячи миль не дают мне забыть о всем том дерьме, что творится дома. Я словно чувствую свинцовую тяжесть своего телефона и поэтому вытаскиваю его из кармана и кладу на одну из коробок.
Харлоу наблюдает за мной, после чего делает то же самое: достает свой телефон из кармана потертой джинсовой юбки и кладет экраном вниз рядом с моим.
Я делаю шаг вперед, а она поворачивается ко мне и закрывает глаза, когда я рукой скольжу по ее шее и ныряю в волосы.
— Ты пахнешь, как чертова мечта.
— Правда?
Я киваю, но из-за того, что ее глаза все еще закрыты, она не видит этого.
— Дай мне свое нижнее белье.
Ни притворства, ни прелюдий, и она даже не испугалась. Все мои беспокойства лежат на коробке в полутора метрах от меня, а передо мной сейчас мягкая и теплая девушка, делающая все это неважным.
Взглянув на меня, она запускает руку под юбку, виляя бедрами, снимает свои трусики и отдает мне крошечный голубой кусочек кружев.
Я убираю его в карман, наклоняюсь и целую ее.
Это тоже ново. Поцелуй слаще, более честный, чем те дикие, жесткие и кусающие, что были у нас раньше.
Всего один поцелуй, легкое касание, и я застонал, когда ее руки скользнули по моей груди и обернулись вокруг шеи. Наши губы с легкостью находят нужный ритм. Нет никаких затруднений или неловкости — только Харлоу, предлагающая мне свою полную нижнюю губу, легкое касание языка и ее нетерпеливые маленькие вздохи. Я чувствую вкус ее вишневого блеска для губ и текилы, что мы вместе пили на кухне. Она не сильно пьяна, только щеки горят от алкоголя, а тело гибкое и расслабленное. Я уверен, что могу ее согнуть, как только захочу. Могу разложить ее на полу, закинуть ноги себе на плечи и оттрахать ее так сильно, что народ в другой комнате услышит, как наши тела бьются друг о друга.
— Ты иногда представляешь, как я трахаю тебя? — спрашиваю я, целую ее шею и спускаю лямку с плеча, оставляя легкие следы губ и зубов на ее коже.
— Да.
— Расскажи мне.
— Я думаю об этом, когда ласкаю себя, — не колеблясь, признается она.
— То есть ты думаешь обо мне пять раз в день?
Харлоу смеется и слегка вскрикивает, когда я задираю ее юбку и сажаю ее на комод, раздвинув ноги и подойдя ближе. Я уже твердый и чувство, что ее обнаженную теплую киску и мой член разделяет только ткань моих джинсов, заставляет меня прошипеть ей рот и толкнуться бедрами ближе.
Она прижимается ко мне, и, скользнув рукой между нами, я касаюсь мягкой и скользкой кожи у нее между бедер.
Блять .
Она издает эти идеальные всхлипы и дрожит рядом со мной, а я такой твердый, что нужно всего лишь расстегнуть молнию, достать член и потереться им о нее, но вместо этого я скольжу пальцами по ее невероятно мягкому телу. Она — единственная женщина, с кем я был все это время. Мне тяжело сдержаться и не пометить ее следами моихукусов и поцелуев на шее, губах, плечах. И очень легко притвориться, что за пределами этой комнаты все не имеет значения или хотя бы временно забыто, и чувство расслабленности — даже воображаемое — посылает острые ощущения вниз по спине, плотно свивая их в паху. Такого стояка, как от этой девчонки, у меня никогда раньше не было. Клянусь, я все еще ощущаю, как два месяца назад ее губы были на моем члене и она направляла его в себя.
— Ты хоть представляешь себе, что я сейчас чувствую? — я немного отступаю назад и наблюдаю, как мои пальцы поглаживают ее клитор и скользят ниже, внутрь. Я чертовски люблю, как они выглядят, когда становятся влажными от ее соков.
— Боже, с каких пор твоя киска стала такой сладкой? — я смотрю на нее, а она, сильно прикусив губу и опустив глаза, наблюдает за моими движениями. Я вдруг почувствовал, как каленым железом в меня вонзилась ревность. — Ты позволила вчерашнему ублюдочному молокососу лизать себя.
Она закрывает глаза, толкаясь бедрами в мою руку, а я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее шею. Ее молчание означает «да», и в груди я ощущаю вспышки ярости. Но тут же вспоминаю, как она выглядела сегодня утром: словно она хотела одновременно оттрахать меня и поколотить.
— Скажи, что ты любишь мой рот.
Она скулит и задыхается:
— Я люблю твой рот.
— Ты помнишь, как кончала от него?
— Да.
— Сколько раз?
Ее хихиканье превращается в стон, когда я кружу большим пальцем по клитору, снова и снова.
— Очень много .
— Я помню, как сказал тебе ползать по комнате, прежде чем позволил тебе кончить.
Она вонзает ногти мне в плечо.
— Мудак .
— Но ты так и сделала, — я целую ее шею и подбородок. — А я обожаю облизывать тебя, люблю твои тихие непристойные стоны.
Тут раздается стук в дверь, и мы замираем. Харлоу напрягается и удерживает мою руку, чтобы я не останавливался ее трогать.
— Финн?
Вашу мать , это Ансель.
— Что?
— Эм-м, слушай… Мы уже собираемся ехать, на случай если ты хочешь, чтобы мы тебя подбросили к Оливеру.
Я практически чувствую, как Харлоу ждет моего ответа, ее тело сжимается вокруг меня.
— А когда Оливер собирается? — обдумывая все варианты, спрашиваю я.
— Он ушел еще десять минут назад, захотел еще раз проверить магазин.
Тяжело вздыхая, я убираю свою руку от нее и по привычке потираю рот рукой, а мои пальцы все в соках Харлоу. И теперь я вдыхаю ее запах, чувствую ее вкус, и я пиздец какой твердый, что моя челюсть сжимается от напряжения.
Она наблюдает за мной, но я не могу разглядеть ее лицо из-за темноты. Если я сейчас не уйду с ними, мне придется ехать на такси, а семье Робертс и так нужны каждые наши жалкие $5000 в банке, и мне правда не хочется тратить тридцать из них сегодня на такси.
— Мне нужно ехать с ними, — говорю я ей.
— Я знаю, — она не выглядит рассерженной ила разочарованной… просто уставшей.
— Только не садись сама за руль, — предупреждаю я. — Ты много выпила.
Она моргает, и когда смотрит на меня, замечаю, что она снова прячет свои чувства. Меня окончательно охлаждает накатившее разочарование, когда она говорит:
— Ты думаешь, я совсем дура, да?
— Нет, конечно, — я тянусь за своим телефоном и кладу его в задний карман. Странно, но я чувствую, словно она сегодня поиграла со мной. — Может, поедешь с нами?
Он качает головой.
— Нет, сама доеду.
— Увидимся завтра? — я наклоняюсь, чтобы ее поцеловать, но она отворачивается и отталкивает меня, наполовину раздраженно, наполовину игриво.
— Пока, Солнышко. Знаешь, эмоциональные прощания не входят в наше соглашение.
Точно, и такая Харлоу мне знакома. Я поправляю бейсболку и киваю ей, перед тем как выйти за дверь.
Место просто потрясающее, даже если бы тут сейчас не было толпы и целого ряда знаменитых художников, рисующих комиксы, сидящих за столами и раздающих автографы.
Поймав взгляд Лолы, стоящей в нескольких метрах от меня, я вижу, что она тоже впечатлена.
Я ни разу не была в таких магазинах, но сразу видно: планировка внутри просто гениальная. Я ожидала толкотню и узкие стеллажи с яркими цветными книжками и журналами, но Оливер сделал полки вдоль стен — разных размеров, асимметричные, напоминающие страницы комиксов. Они были набиты книгами и другими товарами, также было большое место для панелей в виде изогнутых страниц, где были прописаны названия всех комиксов. Перед огромным окном стоял диван и кресла из ярко-красной кожи, специальное место для чтения.
— А народ не будет просто тупо сидеть читать, вместо того чтобы купить? — спрашиваю я Оливера, когда он закончил показывать мне магазин.
Но он уже отошел к покупателю; да уж, местечко быстро набирает популярность. И тут я слышу голос Финна:
— Я спросил его об этом же.
Его голос хриплый и тусклый, словно он вчера вечером его перетрудил. Я все еще чувствую послевкусие прикосновения его пальцев, трепет от сказанных им пошлых слов, и это все только усиливается с каждым его приближающимся шагом.
Обернувшись, я встречаюсь с ним взглядом. Я ожидала легкую неловкость после его вчерашнего стояка вхолостую, но он смотрит мне прямо в глаза и улыбается. Сегодня его глаза скорее зеленые, нежели карие, а ресницы гуще и темнее. Губы немного припухшие, и мне сразу же хочется их пососать. Я с ним пообжималась в пьяном тумане, и после этого он стал выглядеть еще горячее? Алё, Вселенная, это не справедливо.
Мы оба стараемся выглядеть спокойными, но похоже, он на меня влияет так же сильно, как и я на него. Какое-то время его внимание было приковано к моим губам, прежде чем он продолжает:
— Но Оливер сказал, что все эти фанаты комиксов захотят себе в коллекции копии прочитанного. Он хочет, чтобы люди зависали тут, общались. А новички могут посидеть, поизучать и найти подходящие для себя сюжеты.
Объясняя это, Финн, видимо, выдал больше слов, чем за все время, что я его знаю.
— И ты это запомнил.
— Ага.
— Ну, это имеет смысл.
Я делаю паузу и жду. Он закрывает глаза и потирает переносицу.
— Ты в порядке, Робертс? — спрашиваю я. — Ты сейчас выглядишь, словно героически пытаешься понять, о чемя тут вообще говорю.
Он открывает один глаз.
— Никогда больше не буду пить.
Его слова вызывают у меня хохот. Непобедимого Финна одолело похмелье?
— Знаешь, ты слишком стар для таких заявлений.
— Практически среднего возраста, — соглашается он. — Может, отпустит, если выпью пива на завтрак.
— Завтрак? — я показываю на его огромные брутальные водонепроницаемые наручные часы. — Уже почти 11.
— Я поздно встал. Знаешь ли, засиделся допоздна, — он рычит, порочно улыбаясь.
От этого его взгляда сразу же всплывают воспоминания, как его пальцы скользнули в меня — Боже, когда твоя киска стала такой сладкой ? — как его дыхание согревало мою шею. Я помню его жадный рот, посасывающий мою шею, плечи, и его твердый член, прижимающийся через джинсы ко мне между ног.
А потом он ушел. И я практически кричала от сексуального неудовлетворения.
Но мне не должно быть так легко с ним сегодня. Тогда почему это так?
После небольшой паузы он спрашивает:
— Ты нормально доехала до дома?
Я смотрю мимо него, пытаясь мысленно восстановить события. Беллами еще не спала, когда я заявилась около двух часов ночи. Она сидела на кухне и смотрела в пустоту: «Я пошла гулять. Попыталась забыться, провести веселую ночь, — сказала она. — Но чувствовала себя по-идиотски. Разбитой, понимаешь? И теперь не могу уснуть».